Кавказ

(На основе повести А.Дюма "Кавказ". Оригинал произведения иллюстрирован и содержит сноски с историческими справками).

Это повесть про Кавказ:
Древний летописный сказ.
По крупицам собирала
Эти знания для вас.

В этом мне помог Дюма,
Путешествовал сюда.
Был Кавказом впечатлен,
Вот что говорил о нем.

Прибыл ранним ноябрем,
Каждый встречный был с «огнем».
Бездорожье для Европы,
Лошади тонули в нем.

Был хитер наш «генерал»
Со «звездой» вошел в Кизляр.
Знал, в России правит чин.
Удивляться нет причин.

Из баранины шашлык,
В душу он Дюма проник.
Мане писал картины,
Запивал вином старинным.

***
Вооруженный он гулял
Не ценил жизнь Кизляр,
Татары и Лезгины
Всему тому причина.

Дюма сказал, что в те года
Людей там продавали.
Их на базаре наравне
С шафраном выставляли.


И коли есть в кармане грош,
То ночью в закоулках
Легко себе там смерть найдешь
От рук лихих придурков.

Вино армянское рекой…
В Москву его возили.
И как французские сорта
В России его пили.

Там носят ружья напоказ
Среди зевак, татарских глаз.
Приличный человек с конвоем
Не очень-то спокоен.

Бесчинство там в ущельях.
Чеченец, горец ждет.
Спасают лишь казаки
И тот, кому везет.

***
Он песню пел казакам
Линейным  откровенно,
Екатерины  дар!
Достоин восхищенья!

И пылки, и воинственны,
Опасность ни по чем.
От отрока до старца -
На поле под ружьем.

Воспел он песнями Терек
В подножье Прометея.
На землях царства Дария
Река несется смело.

Там мерил глубину шестом,
Она была семь футов.
Ходили горцы вплавь по нем,
И пленников замучив.

Ходил местами теми вброд.
Картина живописна:
Он слышал, как верблюд ревет.
Вода им ненавистна!


Охотился он на ходу.
Стрелял из тарантаса.
Любил он дичь запить вином
Во время этих трясок.

От Шат-Абруза  до Эльбруса
Он созерцал места.
Казбек  оставил в сердце след…
И том Эсхила  им воспет…

Кавказ - история богов,
История людей.
Героем первым был Титан,
А дальше Прометей.

Кавказом был он поражен:
Величественен  вид!
Не описать его пером!
Он правду говорит.

Ехал долго он в Тифлис,
«Лесом крови»,  лучше в рысь.
Любуясь, наблюдая,
Охотясь, выпивая…

О русских басни он писал:
Извольте, сударь, генерал.
Над доктором смеялся.
Он в скуке разбирался.

Была бы только чарка,
Услужливый слуга.
И весело, и жарко
Прошли б те вечера.

***
Он в Щуковой «по-русски» выражался,
И лихо с ямщиками торговался,
И с казаками вместе дрался
На той дороге,  не боялся.

Он к женщинам скакал верхом.
Опасен путь тот! Нипочем!
Красавиц местных слава
В Париже процветала.

Червленная  деревня,
Станица казаков.
Там «Каппуи» кавказские
Сражали красотой.

***
И снова Терек стоит на пути,
Как будто границу земель очертив,
Другая страна еще покорится,
И с русским владением соединится.

Большие и бурные реки
Со склонов Кавказа текут,
Имея родные истоки,
Они, разделяясь, впадут.

Терек устремится к Каспийскому.
Наследие «Северных войн».
Кубань (река) же - расплещется в Черном,
И станет водой этих волн.

В основе горной цепи
Начало – подножье Кубань (гора)
На востоке уходит к Кизляру,
На Западе станет Тамань.

Нет сажени в этих местах,
Где кровь не лилась бы рекой.
Казнил здесь Кази-Мулла,
Оставил семь тысяч голов.

К победе шел русский владыка,
Границы он кровью чертил,
Он двигал вперед свою крепость,
И горцы сходили с пути.

Татары просили там мести,
Христиане прощали крестом,
Там кости белели убитых
Чир-Юрт, Хасав-Юрт знали о том.

Георгиевский  крест   давали
За смелость, и за героизм.
Там русских людей наших знали.
Их подвиг ни с чем несравним.

Там полковник Суслов
С казаками стоял.
Там умывался кровью,
Мюдель генерал.

Отважные казаки
Второго Мазаргана
Не знали там пощады,
Чеченцев били рьяно.

Конь для горца - его все!
Пусть костюм изодран,
Каждый носит там ружье,
И клинок их острый.

Бурка с пухом пеликана.
Конь неутомим.
На груди патроны,
Дух непобедим.

Воевал их предок,
Брал Иерусалим.
Брал Константинополь,
Бороды им брил.

Извилистой дорогой,
Холмистой, вблизи гор,
Подъемы каменисты,
Крутые спуски гор.

До Хасав-Юрта гнал ямщик.
Ходили вброд Карасу.
Гостил в саду у кабардин,
И видел «уши десятин».

Обедали у грабе,
На бороды смотрели,
Охотники за головами
Песню им воспели.

Им Лейла танцевала,
Нарядами сверкала,
Красива, белотела,
Прекрасна и умела.

У «охотников» черкески
И двуствольный карабин.
Был у них свой кодекс чести:
Выходить один в один.

Только Лейла танцевала,
Как умела, как могла…
Только скрипка им играла…
Предстоит теперь война.

Стерегли в ночи чеченцев.
Мрачный берег у реки.
Что б убить, и чтобы выжить.
Были ведь они враги.

Времена те были страшны,
Горцы к пришлым беспощадны.
В экспедиции ходили.
Жен, детей, отцов губили.

Крик раздался, конский топот
В темноте пред ними враг.
То чеченцев переправа,
Тянут женщину связав.

Выстрел. Крик. Дюма бежит.
Вопли и проклятия.
Наш «охотник» победил
В бою том неприятеля.

На плече своем несет
Женщину в беспамятстве,
Держит он в зубах кинжал,
Руки держат мальчика.

Кумыханская  равнина.
Трава лошади по грудь.
Только ветер в той долине…
Не похают земли тут…

Там зайцы стадами гуляли,
Ступал осторожно олень,
Там прыгали стаями серны,
Стрелять куропаток там лень.

Встречал Дюма Али - Султан
Со свитою богатой,
Большую почесть оказал,
Писатель счастье испытал.

Не тщетный труд его ума.
И репутация крепка.
Служа искусству много лет,
Познал признание побед.

***
Там цитадель Петра  стояла.
Акташ шумел в ущельях гор.
Земля, казалось, там кончалась,
И начинался небосвод.

***
Татары и монголы.
Узнаем, кто по крови.
Чтоб лучше нам людей понять,
Должны историю мы знать.

На землях великих монголов
Родился однажды Чингис.
Он сделался сильным пред Богом,
Себе он людей подчинил.

Он славился ловчим отменным,
Людей он своих обучал,
За ним шли, преграды не зная.
Великим он воином стал.

Вторгался в другие он земли,
И брал все, что мог унести.
Добычи своей не терял он.
И знали об этом враги.

Д'Осон в своей книге монголов
Раскроет загадку татар.
Он их знаменитым народом
Земли всей тогда называл.


Так кто же татары, монголы?
Дюплан де Карпен говорит:
«Две ветви большой одной нации,
Слились два народа в один».

Чингисхан продвинулся
От востока к западу,
Из Китая в Персию,
Дальше в Туркестан.

И народы Каспия.
Подчинились ханству их.
Шел Чингис все дальше,
С собою увлекал.

Как волны те народы
У исполинских скал,
Там где Кавказ сегодня
Величеством стоял.

Один отлив на Астрахань,
Другой Казань занял.
Ленкорань  и Баку
В потоки вытекал.

Один на Крым.
Армения другой была волной.
Туркмены, разумеется, пришли.
Само собой!

Народы тех пришельцев
Совсем не различали,
В Европе всех монгол,
«Татаром» называли.

И между Днестром с Эмбой,
Освоив города,
Народ тот стал известен
Как  «Золотая орда».

Орда та донимала
Россию много лет.
Она Ивана  знала!
Екатерины свет!

***
Нижегородский полк Петра Великого
С наградами «Георгиевских» знамен,
Шитье на рукавах, как знак отличия.
Дюма, бесспорно, ими восхищен.

Он славу пел солдату на Кавказе!
Что смел и весел, он живой шутник,
Мундир как гордость знает цену жизни.
Опасность войн его лишь веселит.

Он ходит тропами, что звери не топтали.
Он спит в снегу и черным хлебом сыт.
Под снежными гранитными утесами,
Где смело лишь один орел парит.

Тот полк в войне, не признающей плена,
Где раненый считался мертвецом,
С полсотни лет спасал других из тлена.
Из рабства турок, от бесчестья жен.

Дюма ходил с кинжалом и ружьем.
Ведь в тех местах нельзя быть безоружным.
И коль не защитит тебя оно,
То уважать заставит простодушно.

У Муане. Оружие – альбом,
А карандаш в руке вместо кинжала.
И долго спорили попутчики о том.
Свобода выбора при этом побеждала.

На улицах татарского аула,
Как лабиринт, на Критский он похож,
Шутил про Ариадны  нить он хмуро,
Что б как Тесей  в легенде победить.

А вместо битвы с сильным Минотавром
Его ждала лихая стая псов,
Отстреливал он Муане от стаи
Скалящих зубы и голодных ртов.

С конвоем среди памятных крестов
Он двигался и весел, и суров.
И часто о постели вспоминал,
Давненько он, которой не видал.

Ютились они в доме из земли,
И насекомых в видах различали.
Часы менял Дюма на петуха,
А ужин сладким чаем запивали.

Он, в шубу кутавшись, бросался на скамью,
И сено клал друзьям вместо подушки.
Он сна искал, устроившись вот так,
Под громкий храп друзей, давно уснувших.

Писал под свечи он одной рукой,
Другой  чесался, проклиная блох.
Он утра ждал и крика петухов,
Забыв, что съел на ужин тех бедняг…

Он спал в санях под проливным дождем,
А Муане, боялся лихорадки.
Как богатырь он спал, и нипочем
Ни грязь, ни дождь, ни нападений страх.

И в самый хмурый и дождливый день
Он любовался живописным видом
Высоких гор, белеющих холмов,
Сквозь снежный занавес кавказских исполинов.

От сердца он Кавказом восхищался,
И вид аулов брал на карандаш.
Средь неприступных скал он пробирался,
От лихорадки Муане спасал.

Тот, будучи больным, писал Кавказ.
И пульс в сто двадцать не мешал искусству.
И выставлял, как гордость, напоказ,
Добытые им в тех краях рисунки.

Там штаб квартирой Дагестана
правил Врангель.
И поселился Апшеронский полк.
Воинственный народ непокоренный!
Шамиль  стоял с осадой у ворот.

Он сравнивал татарские деревни
С амфитеатром на вершине гор.
Под страхом нападения лезгинов
Писал пейзажи живописных гор.

С лезгинами он дрался на плато,
Под крик «Ура» участвовал в сраженьях.
Он лучших выбирал себе в друзья,
Чтоб головы не дать врагу в трофеи.

С проводником искал Дюма следы,
И к полю боя с горцем выходил.
Он в луже крови среди тел стоял,
И притягательным тот ужас он считал.

Он был ценителем клинков.
Их увлеченно изучал.
Работы лучших мастеров
В свою коллекцию он брал.

Конно-горский командир
Князь Багратион,
Самый храбрый офицер!
Дюма им восхищен!

Он на рассвете к Каранаю поднимался,
На высоте две тысячи стоял.
Он видом живописным упивался,
И чудом то мгновенье называл.

С Багратионом дивны вечера.
Он по-французски ужин подавал,
И за вином с Дюма он вспоминал
Парижских дам и их  роскошный бал…

Глубокое зеркало море Каспийское.
Цепи бескрайних холмов.
Высокие скалы в семь футов!
Уходит земля из-под ног.

От страха глаза закрывая,
Казалось, трясется земля,
Смотрел он с высот Караная,
И чувствовал пылью себя.

Высокие скалы в семь футов.
Всем телом на землю он пал.
Как бешен был стук его сердца,
Но на ноги все-таки встал.

Заглянет он в пропасть. И вдруг
Авария (река) в полной красе.
Как нити две. Койсу  пред ним.
И счастлив он их красоте.

В Сулак  они обе впадают.
Здесь появился Шамиль.
И только с вершин Караная
Видны разрушения края.

В подножии гор Дагестан,
А горы  истерзаны в раны.
Вулкан там тогда бушевал,
Пощады к живому не знал.

Пятьсот пехотинцев и ружей пятьсот
Палили с высот Караная.
Победу Дюма над той высотой
Стрельбой этой оповещая.

Дорога на Дербент встречает летом.
Провизией наполнен тарантас.
И живописна местность на рисунках,
И счастлив Муане в который раз.

Охота радует Дюма добычей,
И куропаток мясо на обед.
И цвета синего яхонта море,
И ни одной рябинки на нем нет.

Мифическое море Геродота,
Что принимает реки с трех сторон,
Наполнено оно песком с востока.
Таинственно нам и сейчас оно.

Никто не знает тот подземный путь,
Через который ходят его воды,
Каспийской тайны не понятна суть
Спустя века, столетия и годы…

Несется тарантас по тем горам
То вверх, то вниз, преодолеет спуски.
И пляшет он прыжками на камнях,
На прочность проверяя Вас, попутчик.

Великим гастрономом был Дюма.
Прием еды он приравнял к искусству!
Дымящий самовар он не любил,
А чай считал не очень то и вкусным.

Жестка постель. Избита тарантасом.
Он без перины не привыкший спать,
Поймав с утра луч солнца на ресницах,
Спешил скорее из кровати встать.

Туманный аул Каракента
С обилием разных цветов.
Дарил Муане вдохновенье
На роспись до полутонов.

Там Петр бывал и так же жил в землянке.
Стоит об этом памятный там знак.
И пушками его с лафетом ярким
Гордились, как много лет назад.

Не уставал он поминутно повторять,
Что, ни один народ, ему известный
Не может так попутчика принять,
Как русские, тепло и человечно.

Оставил и Дюма в краях тех след,
Изрезав на стихи одно надгробье.
Прекрасной в память деве, начертав:
«Что пала от любви подобно розе».

Великая Кавказская стена
Древнее, чем нам кажется, она.
И вдоволь начитавшись пыльных книг,
Нам многое открылось из интриг.

Известно достоверно лишь одно,
Стена была основою основ.
Соединив собою моря два,
Два мира разделила на века.

Строители, хранители, рушители,
Известны, безызвестны… Давно спят.
Делила та стена Европу с Азией
Фарийские  так свитки говорят.

Заранее ли слышит гений
Рукоплескание грядущих поколений?


И величайший из царей,
Кровавым потом умываясь,
Пил влагу из Дербент-ключей,
Своей победой наслаждаясь!

В толпе сподвижников кавказских
Великий Петр. Великан!
Могучий ум России славной,
Неутомимый капитан.

Журчит вода спустя столетья.
Испейте, милые друзья,
Воды целебной гор кавказских.
Теперь доступна нам она.

С какою нравственною силой
И политической войной
Великий ум большой России
Державу множил для того.

Окрестных гор царицы знают
Целебной силу той воды.
Неутомимо защищают,
Как молоко, в своей груди.

Развалины стены Кавказской
Давно плющом поглощены.
Сильней могучая природа,
Чем человеческие дни.

Зерно, слабеющее в камне,
Великим деревом возросло.
Корнями раздвигало стены.
И камни пали с того.

И мох седой и поросль мелка.
А раздробит оно стену,
Расколет, разорвет, растреплет,
Плющом покроет тайну ту.

И тишь, и глушь, лишь птицы щебет,
И зелень проседает в швах
Стены мистической Кавказа,
Дождем природы смытой в прах.

И где, и как, и далеко ли
Была Кавказская стена…
А  весть по ней от моря к морю
Всегда стремительной плыла.

И как же древни эти земли?
И кто там ходил кроме нас?
Не зря колыбелью считался,
Началом людей всех Кавказ!

***
Вступая на Кубу, заметит Дюма,
Каналам Венеции близка она.
Дома островами как в озере,
Стоят  и красиво, и рознено.

Кубинское ханство  и климат его,
Не каждому выжить в тех землях дано.
За ссылку считалась там служба.
Болотные яды там душат.

Минуя Апшеронский мыс,
Дорогою то вверх, то вниз,
Был встречен хлебом – солью, у очага сидел.
Потомок Чингисхана, ему лепешку грел.

В местах прикаспийских и чуждых Европе,
Из гор Дагестана закат наблюдал.
И жизнью рискнул, и рискнул он свободой,
Понять что б земель тех уклад.

И звон колокольчиков сотни верблюдов,
И флаг над палаткой трехцвет!
Оставит как вспышки свет яркое пламя
Великий в душе его след.

И ровной степною дорогой,
Прощаясь с Кавказом сердечно,
Попутчики двинулись дальше
Навстречу своим приключеньям.

И с гор, словно с неба, спустившись,
Предстанет пред ними Баку.
И Черный Баку, он старинный!
И Белый Баку вне Баку!

Легенда «о девичьей башне»
Придется по нраву Дюма,
И памятник для генерала.
Старинные здесь города.

И лишь в Баку он слышал
Такую интонацию,
Дословно понимая,
Все речи и вибрации.

Он скажет, что открыл -
Секреты Вавилона,
И алфавит всемирный
Вдруг сделался знакомым.


Там говорят всем телом
И очень откровенно.
Вложив в свои слова
Души порывы смело.

Гостей там ожидают
Радушно, с нетерпеньем,
От сердца угощают,
И смотрят с уваженьем.

Там женщины похожи
На ангелов лазурных,
Как гурии прекрасны,
Мужьям своим послушны.

Бакинские огни, что славу знают в свете,
В святилище огонь, он как и прежде светел.
Там Апшерон, что гебры и персы чли священным,
Там Моисей  от Бога получит наставления.

Священное то место, святилище огня,
Его глазам предстало с вершины у холма.
Там ветер рвет огонь, склоняет до земли,
И ни одна стихия не гасит те огни.

И воды Каспия огнем ему пылали.
А что такое нефть? Тогда еще не знали.
И волны с ветром не страшны искусству,
Оно как император над царями.

Посетив мечеть Фатьмы,
Смерть Хусейна  отмечал.
Ежегодно праздник смерти,
Много дней народ гулял.

Подземный ход в мечеть Фатьмы
Из Ханского дворца,
Там зал суда с колонной был,
Тюрьма голов полна.

В пяти верстах ворота есть.
Их  Волчьими зовут.
Их знали все, и стар, и млад,
Тут, рядом, ведь с Баку.

Они как пропасть между гор,
Там пустошь, жизни нет.
Там лужи из стоячих вод…
В скале долины свет.

Прощался с Каспием Дюма,
И песню пел ему,
Он верил морю, доверял,
И часто жизнь свою вверял.

«О море Иркании» - он говорил,
-Не многие знали тебя,
Орфей  и Гомер,  и сам Аполлон -
К красотам твоим не дошли.

Эсхил приковал Прометея.
Гораций  бросает свой щит.
Марлинский, пожалуй, был первым
Кто видел тебя и погиб.

Ты море Аттилы, Чингиса,
И ведал тобой Тамерлан,
И Петр Великий здесь правил!
Каспийское море  как Храм!»

***
В Шемахе трясется земля.
И часто людей лихорадит.
Там спит на ковре наш Дюма,
Проснется ли завтра? Не знает.

Вольтера  он жалким считал.
А тот говорил, что Шумахи
Столицей Мидии  была,
А Кир был великим там князем.

И Сирия и Вавилон,
И малая Азия вместе
Империей были его.
Он умер от гнева и мести.

Он женщиной властной пленен.
Ее Немезида зовут.
«Насыться же!» - скажет она,
И кровью наполнит сосуд.

Познают не раз еще гнев
Те земли, стояли что в блеске.
Убьют они русских купцов.
И Петр сотрет их навеки.

***
Горячая жидкость с названием чай,
Глотают что часто в Руси,
Согреет Дюма. Оценит он вкус,
Но ближе  к финалу пути.

Ценитель искусства Дюма,
Любил он театры и ложи.
И дамы, сидящие там,
С картинами в золоте схожи.

Их лик на гранатовом фоне
Отделки театра милей,
Он был настоящий художник,
Души несравненной своей.

Никогда не забыть ему русских друзей,
В их числе Евдокия была,
«Никогда не забыть» завещала она,
Евдокия Ростопчина…

Обвиняли их род, что Москва сожжена,
Обвиняли и гнали с земли.
Бедный граф защищал, как умел, свою честь,
Беспощадны к нему языки.

Лишь на смертном одре
Он увидит ее…
Дружбе творческой их
Тридцать лет…

Всеми слабыми силами воли она
Свою крепкую руку сожмет.
И напишет перо на бумаге слова,
И дословно Дюма их прочтет.

И расскажет она, каким Лермонтов  был,
Ее друг и поэт на века.
И скатилась слеза от прочтения тех
Строчек правды со щек у меня.

***
Грузинские княгини, заложницы Шамиля,
Менял отец на сына, что в русском жил дворе.
Хотел вернуть родного, а потерял на веки,
Отец не тот, кто жизнь дал, а кто взрастил тебя.

Покорный сын Шамиля умрет в тоске к России,
Что милой ему стала, как отчая земля.
Менял Шамиль княгиню, менял ее на сына.
Умом и кровью добыв, утратил навсегда.

***
Три русских владыки Тифлиса:
Барятинский и Воронцов,
а так же суровый Ермолов
Вот те, кто стоял здесь с мечом.

Ермолов, могучий как лев,
Каратель Кубани и страж.
От страха дрожали враги,
Одно его имя слыхав.

Великий Воронцов, достойный муж,
Сверхчеловек, отец своих солдат.
Слуга покорный и хранитель душ,
И знает его имя весь Кавказ.

Редким экспертом являлся Дюма,
В том числе в дамских корсетах.
Многие барышни ждали его,
Чтобы узнать все секреты.

Грузинский обед для любителей выпить!
Бурдюк с кахетинским вином!
Такая забава! И тот победитель
Кто пьет, но не пьян он вином.


И Новый год Дюма встречал впервые
С грузинами, с оружием за поясом.
И дамы услаждали его взор,
Рубины были вплетены им в волосы.

Он наблюдал крещенские морозы.
«Крещение» он видел наяву.
Крестил митрополит речную воду,
В святую окунались все Куру.

Нигде он не писал, так как в Тифлисе.
В чернилах плавал, пропускал обед…
И даже слуги, рядом с ним дышали тише,
Чтоб не тревожить гения рассвет.

О, если бы видел Дюма,
Во что тот Кавказ превратился!
В местах тех стоят города,
Не хуже Парижа и Ниццы.

Повсюду там русская речь!
Туристы со всех концов света,
Свободно гуляют они,
Без страха и без запрета.

Россия Великая там
Веками спасала из рабства,
Дороги рубила в горах
И строила вечное царство.

И с гордостью смотрим на то,
Вершилось что предками, нами.
Не зря говорят, что Кавказ -
Эдем! Убедитесь в том сами.