Коля - брат мой во Христе

.                Посвящается игумену Варнаве

С самого начала, как только я его увидела, он изумил меня своей некрасивостью и какой-то неопрятностью. Маленького роста и невозможно худющий, с патлами светлых волос. Можно было подумать, что их вообще никогда не стригли. Но молился он как истинно верующий христианин и чувствовал себя в церкви завсегдатаем. Я обратила внимание на то, что, где бы он ни стоял - возле него всегда крутились чужие дети. И он как бы ничем не привлекал их внимания, просто стоял и улыбался. Но дети бродили вокруг него, а то и прижимались к его ногам в не шибко чистых брюках.

А, если точнее сказать, это были старые непонятного цвета тренировочные штаны на три или даже четыре размера больше, чем надо. Они внизу собирались этакой напускной гармошкой и наверное мешали ему быстро ходить. Полное безразличие к своему внешнему виду и впечатлению на других было искренним. Он не обращал на это никакого внимания. А вот взгляд светился добротою и смирением. К нему подходили разные люди и потихоньку шептали что-то на ухо. Он заинтересованно слушал и одобрительно кивал головой. А иногда доставал из кармана маленький блокнотик и огрызок карандаша и что-то записывал. Я всё смотрела издалека и думала: что же это за человек?.. Похож на Гавроша - только пожилой.

А однажды, когда я совершенно больная буквально приползла в церковь на воскресную службу и стояла на не шибко твёрдых ногах – он сам подошёл ко мне:
– Ну, что стоишь, качаясь, тонкая рябина? Болеешь, что ли?
– Болею. А что?
– Да ничего. Могу подвезти домой после службы.
– Ну, подвези, если можешь.
Когда я выходила из церкви, он опять подошёл:
– Как тебя звать?
– Лена.
– А меня – Коля.
И я покорно пошла за ним, едва переставляя ноги по скользкой дороге. И вот оно – то, на чём меня обещали довезти до дома. Это был зелёненький «Жигуль», настолько старый, что просто даже старинный. Когда мы забрались в него – я увидела, как Коля что-то делает с двумя разноцветными проводками. В голову ничего более умного не пришло, как о подготовке теракта.
– Коль… А чего это ты делаешь?
– Машину завожу – не видишь?
И мы действительно завелись и поехали. Сначала как-то робко, потихоньку. А потом как следует разогнались и бойко проскочили на жёлтый свет.
– Ты дверь за ручку-то придерживай покрепче, а то выпасть можешь, – задорно сказал мне Коля.
И я вцепилась в дверь мёртвой хваткой, а сердце моё бешено застучало. К счастью, ехать было недалеко, и я с облегчением вздохнула, подъезжая к своему дому.
– Давай, выходи скорей, чтоб мне не выключаться.
Я не без удовольствия покинула салон этого оригинального авто, вытащила из сумки деньги и протянула Коле.
– Ну приехали, – обиженно сказал он, отодвигая мою руку. – Прямо не даёшь мне сделать бескорыстное доброе дело.
– Ну, ты
– Ну, ты хоть на бензин возьми, – прдложила я. –  А жаль… Я хотела попросить тебя съездить за продуктами. Когда ты сможешь, конечно…
– Ну вот сейчас и поедем. Залезай обратно. Где тут магазин поблизости?
Я ошарашено запихнулась в машину и показала рукой направление.

Магазин был недалеко, но дорога, а точнее – её полное отсутствие, не позволяло мне ходить туда самой. Пешеходного прохода возле домов не было, а там, где должны были ездить машины – раскинулись повсеместно такие ухабы и ямы, что оставалось только «диву даваться», как говорила моя бабушка. Потому, что у всех домов стояли машины, но при этом ни у кого на этой маленькой улице не возникло желание скинуться и нанять грейдер, чтобы выравнять дорогу. Нет. Владельцев автомобилей, видимо, все устраивло. И их машины ездили с черепашьей скоростью, жутким воем и техническими потерями. Не зря же так истерически хохотал француз, приехавший в гости к моей соседке и попытавшийся проехать в магазин по этой улице. Он не поверил, что так может быть вообще и всё спрашивал: «Зачем это сделали? Для съёмок? Для каскадёров?»

Вот и мы ехали по этой псевдодороге, как по волнам, но недолго. Выйдя из машины, я поспешила в магазин и стала наполнять корзинку молочными продуктами для своей больной мамочки. Потом набросала несколько упаковок с крупами для котов и собаки, пробежалась по другим отделам, а в заключение напихала целый пакет мороженым разных сортов и угостила им Колю. Он с трудом дотащил мои покупки до машины.

– Ну, ты и накупила… Семья, что ль, большая?
– Да нет. Я – и больная мама. Хотя я и сама не шибко здоровая… Мне до магазина дойти – большая проблема. А тут ещё мне подбросили собаку и двух котов. Тоже кормить надо. Зато мы и любим с ними дружка дружку…
– Понятно. Ко мне тоже той зимой собачка прибилась. Хорошенькая такая. Худющая. А сейчас стала справная – приятно посмотреть. Я вот нашёл место, где куриные косточки дёшево продают. Как-нибудь заеду за тобой и съездим.
– Ой, спасибо! А то я не знаю - за что хвататься.
– А сколько лет твоей маме?
– Вот скоро 87 исполнится.
– Да... Солидный возраст. Сильно болеет?
– Да как тебе сказать… Она не так уж сильно болеет, как по старости ничего сама уже делать не может. Так тяжело. Ты не представляешь…
– Очень даже представляю. У меня сын – инвалид первой группы. Родился с ДЦП. Позвоночник мягкий. Даже сидеть не может. Только лежит на подушках с приподнятой головой. Да ещё и слепой совершенно, понимаешь. А вот память у Лёшки потрясающая. Помнит наизусть все сказки и песни. Знает все молитвы, которые я читаю. Вот лежит целыми днями и сказки рассказывает. Или весёлые песни поёт. Хочешь смейся, а хочешь плачь…
У меня защемило сердце и в горле появился ком. Я хриплым голосом спросила:
– А мать у Лёши есть? Или ты один за ним ухаживаешь?
– Есть, конечно… Но она, знаешь, того… После рождения сына очень сильно убивалась, ей ведь врачи не разрешали рожать, а потом через два года – у неё вообще крыша поехала. Она в психушке постоянно лечится. Хорошо ещё, что её мать нам помогает с сыном…
Мы подъехали к моему дому. Я вылезла из машины со своими котомками. Коля помог мне донести их до калитки и, сказав, что у него ещё много дел, уехал. А я потащилась к своей мамочке.

Она с большим удовольствием принялась за любимое мороженное, а я стала ей рассказывать о Коле и его сыне. С интересом выслушав, мама спросила:
– А сколько лет мальчику?
– Не знаю. Я не спрашивала. Большой наверное…
– Надо ему что-нибудь подарить.
– А что?
– Неважно что! А подарить надо.

В следующее воскресенье я увидела Колю издалека и помахала ему рукой. Он тоже улыбнулся и кивнул. А после службы подошёл ко мне. Мы поприветствовали друг друга и он спросил:
– Ну, как мама?
– Да ничего. Вот интересуется – сколько лет твоему мальчугану?
Коля весело засмеялся:
– О! Моему мальчугану уже 23 года, и весит он почти 80 кг.
– А что ему можно подарить? Что-нибудь нужное.
– Ничего дарить не надо. Питается он по особой диете – у него много противопоказаний. Если из одежды… Что ни куплю – сплошная синтетика, а у него раздражение на коже. Так что, если есть что-нибудь натуральное – не откажемся. Слушай, я сегодня не смогу тебя отвезти. Вон видишь – бабушка с хромым внуком – меня ждут. Надо помочь. Давай я дам свой телефон и запишу твой. Может завтра съездим за косточками для собак.
Он вытащил из глубокого кармана свой маленький блокнотик, и мы обменялись номерами. Коля попрощался и побежал к страждущим.

Я пришла домой, накормила маму и притащила из папиного шкафа много мужской одежды, которую мы так и не трогали два года, после папиного ухода. Просто не знали, что с ней делать? А тут понадобились хорошим людям его вещи из натуральных тканей. Отец других не признавал. Я воодушевлённая стала их сортировать и раскладывать на диване. А заодно слушать, как мама ведёт беседу с телевизором.

Транслировался концерт Розенбаума, и мама выдвигала ему свои претензии. Сначала потихоньку, а потом, все громче стала выражать возмущение.
– Мам, кем ты там недовольна в этот раз?
– Да, Роженбаумом!
– Розенбаум, мам.
– Какой там Розен… Ты иди посмотри на его рожу. Чистый бандит. Розен… Ты только послушай, о чём он поёт. Мать и отец учили его «стрелять – так стрелять, лечить – так лечить…» А сам два месяца на скорой помощи поездил и теперь всем рассказывает, что он чуть ли не заслуженный врач.
– Мам, ты чего на него бочку катишь? Откуда ты такие подробности о нём знаешь?
– Так он недавно по телику интервью давал. Всё рассказал про себя звёздного. И даже про любовницу рассказал. Вон чего поёт: «листья падают вниз…» А я думала вверх…
– Мам, ну ты же видишь, сколько в зале его поклонников?
– Это не поклонники – это идиоты, такие же как он… Ого, Послушай что он сейчас поёт: « …Я в свой город стреляю от живота! Тра-та-та-та, тра-та-та-та». Это что же он в свой родной Петербург стреляет что ли? Совсем с ума сошёл! А ты говоришь, что у него рожа не бандитская. Совсем телевидение с катушек съехало. Раньше мы слушали певцов – так певцов! Шульженко, Бернес, Магомаев... А сейчас что – бандюганы со всех щелей повылезали и гундосят свои блатные песни.
– Мама, ну ты же сейчас осуждаешь – значит грешишь.
– Нет, это они меня подстрекают, чтобы я так выражалась.
Она считала, что поставила победную точку, но продолжала возмущаться, хотя теперь по-тихому.

Утром Коля позвонил и приехал к полудню. Познакомился с мамой и подарил ей две сдобные булочки. Потом заглянул в огромную сумку с вещами, удовлетворённо сказал: «То, что надо», –  и поволок сумку к выходу. Он уехал, а мама твёрдо сказала:
– Надо теперь именно Коле сделать подарок. Ты видела что у него на ногах было? Пляжные сланцы на голые ноги! И это в конце осени. Ему надо обувь подарить. Предлагаю твои кроссовки – ты их всё равно редко надеваешь. Ему как раз будут.
Ну, что сказать – мать была командиром не менее отца. И после его смерти стала командовать мной за двоих. Да ради Бога. Я была рада – только б ей было хорошо в уменьшающемся жизненном пространстве.

И в следующее воскресенье я пришла на службу с пакетом, в котором лежали вполне приличные кроссовки и две пары крепких носков. Выйдя из храма, я подошла к Коле с подарком. Он заглянул внутрь пакета и обалдел:
– Ты чё? Это кому? Мне? Ну, ты с ума сошла. У меня же есть туфли! Брат подарил. Куда-то я их запихал… Могу и найти. А чё – мне и так хорошо…
– Да уж, лучше некуда! Выглядишь как бомжара. Да ещё босиком по лужам ходишь в октябре.
– И прекрасно себя чувствую – понятно? Я и не хожу. Я всё время в машине.
– А по церкви ты ходишь в октябре в пляжных сланцах и людей пугаешь.Это нормально?
– Да брось ты… Ко мне все привыкли – к такому. Какая разница в чём ходить? Главное – в другом.
– Ну, ладно. Хватит препираться. Давай, примеряй.
Коля, с некоторой опаской посмотрев на меня, сел на церковную скамейку, вытащил кроссовки и носки, и примерка началась. Сначала с показным неудовольствием, а потом, почувствовав, что ногам тепло и комфортно в этой обувке – заулыбался и даже потопал ногами по асфальту.
– А ничего! Ты знаешь… Мякенько и как раз! А те туфли очень жёсткие. Спасибо, что спасла меня от простуды.
– Да не за что. И это не я, а мама. Она выразила уверенность, что эти кроссовки тебе больше нужны, чем мне. Да нет – я в них не ходила. Надела пару раз. А тебе – вон как хорошо. Носи. У тебя как сегодня дела? А то у нас – ни хлеба, ни молока.
– Ну, поехали. Мама не должна ни в чём нуждаться. Не забудь ей мороженого купить.

Когда мы приехали домой, и Коля помог занести тяжёлые пакеты, мама так и засияла, увидев, что её указание исполнено.
– Тебе бы ещё приличные штанцы где-нибудь надыбать, – задумчиво сказала она, разглядывая то, в чём был одет Коля.
– Не надо, не надо… У меня есть тёплые брюки. Правда их моль побила… Но наверху. Под курткой незаметно будет.
– Да ты мне их привези, Коля. Я зашью. Сижу тут сиднем целыми днями на диване.
– Ну, нет – это уж слишком. Вы вот сидите и отдыхайте – вы этого заслужили.
И он торопливо побежал к выходу, добежал до калитки, а потом вернулся, приоткрыл дверь и крикнул маме:
– Тёть Нин! А за ботинки большое спасибо. Очень подошли!
И умчался.

Некоторое время мы не виделись. Мама, «сиднем сидя» на диване – умудрилась простудиться, и я не отходила от неё. А у Коли заболел Лёша, температурил и постоянно спрашивал: «Где папа? Где папа?» И Коля также сидел при сыне. Жену он отвёз в психлечебницу в связи с обострением болезни. Иногда мы перезванивались с ним и делились своими жизненными переживаниями.

Выпал снег, а значит наступила зима со своими радостями и гадостями. Конечно, снег радует первозданностью пушистого покрова, и пространство завораживает чистыми горизонтами. Снежное покрывало прячет всякие ухабы и неубранный мусор. Жизнь становится как бы светлей, объёмней и прекрасней. Но, если ты живёшь в частном доме, и этот замечательный снег завалил все пути и дорожки, а тебе надо постоянно их расчищать – ты, конечно, радуешься, но не шибко.

В церкви стоял народ, одетый во всё зимнее, и даже Коля надел на себя что-то тёплое. Издалека была видна куртка ниже колен, очень большая и неопределённого цвета. Мой Папа сказал бы: «серобуромалиновая». Из под неё виднелись брюки ниспадающие на обувь. Но что это? Вместо кроссовок на Коле были надеты старые резиновые сапоги огромного размера. Почему? Этот вопрос я задала ему сразу, как только мы встретились после службы .
– Да… Моему старшему сыну кроссовки понравились – я и отдал.
– Как старшему сыну? У тебя ещё сын есть?
– Есть. И не один, а два. Я их в детстве бросил, когда увидел Иру и влюбился… Поняла теперь? Какая я сволочь?.. Не просто грешник, а грешник из грешников! Вот Бог и дал мне с Ирой такого больного ребёнка. Раз ты своих нормальных сынков бросил – на тебе сынка-инвалида… Воспитывай.
Он замолчал. Я никак не могла вникнуть в суть происходящего. Мы медленно шли к машине, возле которой его уже кто-то ждал. Тут я увидела, что он плачет. Я вытащила из кармана платок и дала Коле. Он вытер глаза, высморкался и сказал:
– Ты понимаешь теперь, что если я даже всю оставшуюся жизнь буду делать добрые дела ради Бога – всё равно Он никогда не простит меня за такую подлость!
– Простит… Господь даже убийц прощает, если они истинно раскаиваются. Вспомни – что он сказал разбойнику, который рядом с Ним на кресте висел и попросил: «Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствие твое». А Он – «разбойнику врата рая отверзый…» Помнишь? За то, что разбойник в такой трагический момент признал его своим Богом – Он простил его. А ведь ты тоже: вон как сильно каешься… От всего сердца, от всего существа своего. Если ты на исповеди это исповедовал – значит простил!
– Да ты понимаешь? Сам-то я всё время это помню и никогда себя не прощу! Весь извёлся…
– Ну, ты уж выше Бога себя не ставь. Раз Он простил – значит прощено. И Алёша тебе дан как испытание на всю жизнь. Живи и терпи. И радуйся жизни. Сам знаешь: уныние – большой грех.
Коля поднял на меня залитые слезами глаза, взял за руку и сказал:
– Спасибо тебе, сестрёнка… Прямо, как крыса с души упала! Поддержала ты меня сильно… Только вот довезти сегодня не смогу – видишь там тётеньку? Её надо куда-то отвезти и в чём-то помочь.
Мы попрощались. Я шла по заснеженной дороге и думала, что этот маленький человек имеет очень добрую душу и несёт по жизни такой большой крест…

Когда дома я стала все это рассказывать маме – она выключила телевизор и принялась молчать. Я поняла, что ей надо обдумать всё наедине с собой, и пошла разыскивать свои туристские кожаные ботинки на толстой подошве. Ну, не гоже, чтобы человек ходил в мороз в резине. Мама пришла в себя и тихо сказала:
– Какой же он несчастный и одинокий – наш Коля… Ему и поговорить-то не с кем. Родителей нет, жена больная, а сын – тяжёлый инвалид… А он сам держится, да ещё и другим помогает.
Что тут можно добавить? Так оно и есть. Я принесла маме мороженое и включила телевизор, чтобы она отвлеклась. А то чуть что – и у неё сердце колит.

Надвигался мой день рождения, и я собиралась его немного отметить. Можно было пригласить подружку Таню, соседку Люсю. Ну, и мама, конечно, рада будет побыть с нами. Я Колю тоже пригласила, когда мы в очередной раз ездили за продуктами, и он увидел, что я покупаю шампанское.
– Да нет, не могу прийти. Завтра Лёшку привезу от тёщи.
– Слушай, а как же ты его таскаешь, если в нём 80кг?
– Я еду туда с двумя братцами алкоголиками рано утром, пока те ещё тверёзые. Они аккуратно выносят его с 4 этажа, а дома – заносят и кладут на кровать. Получают по стольнику и идут выпивать и закусывать. А я удобно укладываю сынулю, кормлю и целый день хожу вокруг него: то поесть, то попить, то спеть с ним песню и так далее. Молимся вместе.
– Понятно. А жаль – посидели бы, поговорили…
– Да будет время – наговоримся ещё. Какие наши годы!

День рождения проходил в привычной обстановке девишника: спокойно, уютно и благодатно. Подружкам понравилось всё, что я приготовила. Собирались пить чай с тортом. И тут послышался крик:
– Лен! Вы наверху или нанизу?
Это был голос Коли. Я вскочила из за стола, чтобы его встретить. Открыла дверь … и чуть не упала в обморок. На меня надвигалось что-то непонятное, охваченное не то паром, не то дымом. Я распахнула настежь дверь, и в комнату вошёл Коля с большой кастрюлей, из которой валил пар. Все открыли рты от удивления…
– А вот и я с подарком! – гордо сказал Коля, протягивая мне кастрюлю.
Она была тяжёлая и горячая. Я поставила её на диван и заглянула внутрь. Она была полна свежесваренных красных раков. Причём крупных, плавающих, как положено, в укропном бульоне.
– Девочки! Здесь раки! И какие крупные! Да, знакомьтесь. Это мой брат во Христе Коля.
Подружки восторженно захлопали в ладоши и стали усаживать Колю за стол. Мы с мамой стали приглашать его съесть чего-нибудь «праздничного».
– Как жалко, что тебе нельзя выпить хоть бокал шампанского из-за машины, – посетовала я.
– Почему же? Очень даже можно! Я специально приехал на велосипеде, чтоб не рисковать.
– Вот это – да! А как же ты кастрюлю вёз?!
– А я её проволокой прикрутил к багажнику.
На некоторое время воцарилась полная тишина. Все представили себе, как Коля катился по заснеженным и скользким улицам на велосипеде, а из огромной кастрюли, прикрученной проволокой, валил пар до неба. Наверное те, кто увидел это  – удивились не меньше нас!

Коле был налит большой фужер шампанского, а нам по половинке. И он сказал заздравный тост из трёх слов:
– За ваше здоровье! –  чокнулся со всеми и выпил с большим удовольствием.
Потом присел на краешек стула и стал есть салат Оливье. А мы навалились на раков. Самые крупные я положила поближе к маме. В воздухе стояли звуки трещащих раков и упоения от любимейшего лакомства. Коля доел салат, вскочил и заторопился. Я отрезала ему пол торта и упаковала в коробку.
– Коль, а откуда ты узнал, что я очень люблю раков?
– А кто их не любит? Особенно на Волге.
Я поблагодарила его и он умчался. Мы ещё понаслаждались раками, и подруги заявили, что чай пить не будут, чтобы оставить во рту послевкусие ракового «десерта». Они тоже засобирались и ушли, получив с собой по куску торта.

Я очень устала от всей праздничной суеты, но решила отнести вниз на кухню посуду и всё, что осталось на столе. Мама прикрикнула на меня:
– Да ты хоть посиди и отдохни. Целый день на ногах. Кто тебя торопит? Завтра всё сделаешь.
– Мам, да я только всё вниз отнесу. А помою завтра.
Я стала собирать в посудный тазик всё со стола и носить на первый этаж. Отнесла раз, отнесла два. А когда, уже еле передвигая ноги, понесла в последний раз – я как-то не очень удачно поставила ногу на верхнюю ступеньку и неожиданно покатилась вниз по крутой лестнице.

На пол я упала вместе с посудой. Она выпала из рук и почти вся разбилась. Мне было очень больно. Встать я не могла. Особенно острая боль пронизывала левую руку возле плеча. Хотелось кричать, но пугать маму я не хотела. Я лежала в лёгком платье на холодном полу нижнего коридорчика, как большая бабочка, пронзённая булавкой боли. Мне пришлось как-то попытаться встать на четвереньки, чтобы потом постепенно, опираясь на лестницу, подняться на ноги. И кое-как, правой рукой я зацепилась за пальто, висевшее на стене. Но когда я захотела приподнять левую руку и не смогла – стало ясно, что она сломана. Такого со мной ещё не было. От отчаяния, что мне никто не может помочь – я со слезами обратилась к Богу: «Посмотри, Господи,  что со мной происходит! Может я и достойна такого испытания, как большая грешница, но как-то встать, всё же, мне надо с этого ледяного пола… Помоги мне ради всех святых, умоляю тебя!» И через мгновенье я услышала, как наверху открылась дверь, и мамин голос тревожно позвал меня:
– Лена! Что случилось? Ты где?
Это меня как-то приободрило. И, крикнув:
– Ничего мам, щас приду! – я начала правой рукой крепче цепляться за пальто, а сама думала: «Как же она самостоятельно смогла пройти через всю комнату? У неё же ноги совсем не ходят». С большим трудом я все-таки смогла перевернуться и встать на четвереньки. А потом и подняться полностью, упираясь в лестницу. Чуток придя в себя, я поползла по ней вверх. У меня всё внутри тряслось и стонало, но я упорно ползла – ведь мама ждала и волновалась. От боли в глазах было темно, но я всё же выкарабкалась наверх и втиснулась в тёплую комнату.

Мама стояла держась за свою палку-костыль и с ужасом смотрела на меня:
– Что с тобой произошло? Ты с лестницы, что ли, упала? Я же слышала звук падающего тела.
Я дотащилась до дивана, села и заплакала:
– Я руку сломала… левую.
Мама охнула, дошкондыляла до дивана, села с правой стороны, мягко обняла меня и тоже заплакала. Но это длилось недолго. Мама первая пришла в себя и сказала твёрдым голосом:
– Мать нужно слушать. Говорила же – отдохнуть надо, а ты… Срочно звони в «скорую» - темно уже. Телефон вот на столе.
Я еле-еле дотянулась до телефона и позвонила в скорую помощь. Потом прилегла потихоньку на диване и стала понемногу приходить в себя. Особенное переживание у меня вызывало то, что я была левшой и всё, в основном, делала именно этой рукой.

Скорая помощь приехала через полчаса и в доме появился большой, красивый врач с громким голосом. Он осторожно, но цепко прощупал мою бедную руку и сказал:
– Да, это перелом, ясное дело. Причём сложный.
– Ну, ещё бы – у меня и не сложный, – буркнула я.
– Что Вы сказали?
– Да… Что жизнь – штука сложная.
– Ну… Это уж всенепременно! Ещё хорошо, что поломана рука, а не нога. В общем, собирайтесь, теплее одевайтесь, берите паспорт и деньги. В больницу мы Вас отвезём, а оттуда нужно будет добираться своим ходом, то есть на такси.

Доктор помог мне одеться в тёплую куртку. Мама перекрестила меня. Я с трудом влезла в машину, охая и постанывая на ходу. Ехали мы довольно долго. А когда я стала выбираться из скорой, то увидела, что привезли меня в ту больницу, где работала раньше моя мама. 35 лет, как говорили, «от звонка – до звонка», с одной записью в трудовой книжке.

Подъехали мы не к главному входу, а к какому-то боковому. Мне помогли пройти по коридору, устланному досками и стройматериалами, подвели к ярко освещённой открытой двери.
– Вам сюда. Ждите. Вызов я отдал, – сказал доктор и навсегда ушёл из моей жизни. Дай Бог здоровья этому доброжелательному человеку.

Ждать мне пришлось более часа. Потом отправили меня на рентген, где тоже была большая очередь. Когда мне просвечивали руку, я спросила о «сложности перелома». И симпатичная женщина, позёвывая, вяло мне ответила:
– Перелом, как перелом – ничего особенного.
«Слава Богу, что ничего особенного», – подумала я.

Я пробиралась обратно по коридору, заваленному строительным мусором, и, держа в голове слова врача, думала: «Только бы ногу ещё не сломать». От всего произошедшего я так замучилась, что, когда мне стали наматывать на руку гипсовую повязку, я от бессилия и боли потеряла сознание и упала прямо на бедную медсестричку. Очнулась я от запаха нашатыря и пришла себя.
– Что же это Вы, гражданочка, себе позволяете? Я еле-еле вылезла из под вас. Вы вона какая тяжёлая.
Она это сказала без злости и раздражения. Видимо, не одна я в «этом поле кувырнулась».

И опять я лежала на холодном полу и понимала, что встать сама не могу. Медсестра кого-то позвала, пришёл угрюмый мужчина и как-то очень ловко поднял меня с пола и поддержал пока мне доделали гипсовую повязку. Молча помог мне одеться, вывел в коридор и молча ушёл. Я рухнула на скамейку, пришла немного в себя и обречённо подумала: «Что же будет дальше? Господи, Ты же видишь, как я страдаю! Помоги мне, ради всех святых, до дому добраться!» Я сидела в холодном коридоре, заваленном ремонтным мусором, на первом этаже бывшей когда-то вполне приличной больницы, стучала от холода зубами и думала, что можно понять и тех, кто покидает пределы нашей страны…

Вдруг раздался громкий голос: «Кого, куда надо отвезти?» Это, на моё счастье, появился доморощенный таксист, который, на ночь глядя, видимо решил проверить больницу в поиске вечернего клиента. Я рванулась ему навстречу и чуть не упала, зацепившись за доску. Таксист подхватил меня и повёл к выходу. Я наконец-то заползла в тёплое место и расслабилась. Сколько он взял с меня за поездку – даже вслух невозможно сказать. Кто-то помогает, а кто-то обирает слабых. Люди с таким представлением о жизни не всегда думают о том, что в конце - перед Господом надо будет отчитываться на суде за каждый поступок. Ведь Он видит всё и знает нас лучше, чем мы – сами себя…

И вот, наконец-то, я добралась до своего тёплого дома и растревоженной мамочки, которая сидела на диване и молилась перед иконой своего любимого Николая-чудотворца. Она взволновано встала:
– Ой, доча, ну как ты? Я тут всё время молилась, чтобы Николушка помог тебе.
И тут я подумала о том, что, если бы мама не молилась – мне, наверняка, было бы ещё хуже. Мы обнялись, чуток всплакнули. И я не стала рассказывать ей о больничных злоключения.

Итак, началась моя… однорукая жизнь. Рука от того, что находилась в гипсе – болела не меньше. Но я стала приспосабливаться к своей беде и старалась изображать бодрый вид, чтобы не огорчать маму. Она и так, бедненькая, напереживалась. Я училась готовить такую еду, чтобы можно было забрасывать продукты в кипяток, без всякой предварительной нарезки и длительной подготовки. Главное - чтоб свежее, горячее и съедобное. А носила я теперь поднос с едой, как на вершину горы Эльбрус: медленно и со всеми предосторожностями. Жизнь постепенно налаживалась. А куда ей было деваться. Коле в эти дни я, понятно, не звонила. Да и он чего-то помалкивал. Но вот продукты «как ни странно» стали заканчиваться. И уж, если я в более или менее нормальном существовании не могла замахнуться на самостоятельный поход в магазин, даже с тележкой, на которую можно немного опереться, то уж сейчас...

Я позвонила:
– Коль! Привет! Чего-то ты молчишь? А я тут руку сломала, представляешь? А ты там как поживаешь?
И вдруг, я услышала какое-то странное хихиканье, исходящее от Коли.
– Коль, ты чего хихикаешь? Надо мной что ль смеёшься?
– Нет, над нами… Представь - а я ногу сломал!
– Да ты что?! Как же это случилось?
– Шёл и попал в яму, запорошённую снегом… И готово. А ты?
– А я упала с лестницы…
– Да, лестница там у вас крутая.
– Но ведь ходила же я по ней всю жизнь. А тут – на тебе… Да ещё и левая рука, а я – левша. Очень трудно приспособиться. Особенно еду готовить. Позвонила, чтоб спросить у тебя насчёт магазина, а тут – вона что… Теперь нам долго будет не до магазина.
– Почему не до магазина? Лёшка у бабушки. Я сейчас приеду. Ты только одевайся потеплее, а то на улице очень холодно.
– Коль, да ты что? Как же ты сможешь ехать? У тебя же нога в гипсе! Может, я тут кого из соседей попрошу, или такси вызову…
– Через десять минут я буду! - сказал Коля и положил трубку.
Я в недоумении стояла и пыталась осмыслить происходящее.
– Мам! Ты представляешь – Коля тоже сломал, но только ногу! Сейчас приедет, чтоб в магазин смотаться…
– Да какой же магазин, если у него нога загипсована?
– Он сказал, что будет через 10 минут, и велел теплее одеться, потому что очень холодно.
– Ну, одевайся – раз сказал!

Я укуталась в тёплый пуховый платок, а мохнатую шубу надела только на правую руку, так как левая была в гипсе, отчего мои размеры еще больше увеличились. Мама накинула мне на шею ещё один платок для страховки. Коля приехал и посигналил. Я схватила сумку, пакет и устремилась к выходу. Мама перекрестила нас из окна, я с трудом влезла на заднее сидение и мы поехали. Действительно, холод был жуткий. Даже в машине все окна промёрзли. Хорошо ещё, что близко.

Мы приехали и стали вылезать из машины. Я предложила Коле остаться, чтоб ногу зря не утруждать. Но ему тоже надо было кое-что купить, и мы – два инвалида, пошли, цепляясь друг за друга, ко входу в магазин. На Коле был надет тулупчик чёрного цвета. А поскольку пуговиц на нём, естественно, не было, на талии красовался широкий солдатский пояс, чтоб тулуп не распахивался. А талия, надо сказать, у Коли была, как у муравья. Без преувеличения. Голову «грел» какой-то странный берет, натянутый до бровей. И только я мысленно представила себе, как мы выглядим рядом друг с другом: маленький Коля в берете с муравьиной талией и огромная я, перемотанная пуховыми платками и в невероятной по объёму шубе –  открылась дверь и из неё вышла ничего не подозревающая женщина.

Когда она увидела нас – то громко ойкнула и уронила пакет с продуктами на пол. Мы остановились. Она, разглядев нас повнимательней, вдруг закатилась таким заливистым хохотом, что и мы невольно заулыбались.
– Ой, не могу! Держите меня девочки! Откуда же вы такие взялися? Из какой сказки? Из «Буратино»? Ну, чисто – сладкая парочка! Ой, не могу… Ой, сто лет так не смеялась!
Она подняла свой пакет и попыталась спуститься с лестницы. Но её взгляд опять натыкался на нас, и она принималась ржать с новой силой.

А мы, подгоняемые морозом, заторопились в магазин. Народу там было немного, и поначалу никто не обратил на нас особенного внимания. Но когда мы, для опоры, вцепились мёртвой хваткой в большую тележку и покатили её перед собой – Коля справа, а я слева – среди покупателей произошло некоторое волнение. И многие начали, как бы невольно, улыбаться, а потом и откровенно смеяться. Они стояли и смотрели, как будто ожидая, что вслед за нами поедет тележка с кинокамерой и начнётся съёмка. Я думала про себя, что, скорее всего, внимание привлекает муравьиная талия Коли. Хотя понимала, конечно, что это замечательно по несуразности и комизму именно в сочетании с моими масштабами.

Мы по дороге подхватили ещё одну тележку, и Коля захромал с ней в другую сторону. А я отправилась в любимый молочный отдел, набрала все, что нужно и пошла к Коле. Он встретил какого-то знакомого, и я, остановившись в соседнем отделе, была невольным свидетелем их разговора.
– Коль, эт ты? Давненько тебя не видел.
– Привет, коль не шутишь! Я – нормально. А ты как?
– Да, всё в порядке. Коль, а что это за баба с тобой?
– Моя сестра.
– Какая сестра? У тебя ж, вроде, брат?
– Сестра духовная.
– Какая, какая ?..
– Духовная, понял? Но если ты – человек неверующий, то не поймёшь. Ну, пока.

Коля, увидев меня, прихромал, осмотрел содержимое моей тележки, вытащил из нее все пакеты с конфетами и положил обратно на полку. Я стояла молча и не сопротивлялась. И даже была ему благодарна. Он знал, что у меня диабет. Но мороженое для мамы – оставил. Её Коля полюбил. Да и она тоже очень тепло к нему относилась.

Когда мы, расплатившись, стали фасовать продукты по пакетам, к нам подошёл знакомый Коли и стал нам помогать. Потом он, взяв оба тяжёлых пакета, проводил нас до машины, на ходу задавая Коле важные вопросы:
– Коль, а ты давно верующим стал?
– К сожалению – недавно…
– А почему – «к сожалению»?
– Потому, что жизнь пошла бы по другому. По-человечески.
– А эта твоя… ну, сестра духовная – тоже верующая?
– Ещё какая! Гораздо хлеще меня.
– А ты и в церковь ходишь?
– Естественно.
– А в какую?
– В Троицкую.
– Это в центре которая?
– Да, она самая.
– А как часто?
– Шесть дней – себе, а седьмой – Богу. Есть такая заповедь. Вот по воскресеньям и хожу.
– А во сколько?
– Одна служба в 7, а другая в 9.
Подошли к машине. Мужики открыли багажник и погрузили туда продукты. Знакомый колин помахал нам рукой и убежал. А мы долго усаживались в холодной машине и молились, чтоб она завелась. Завелась, Слава Богу, и мы потихоньку поехали.
– Знаешь, Лен – вот у каждого свой путь к Богу… С кем-то говоришь, говоришь: и о том, что Он – наш Создатель и Отец небесный, и что всё знает о нас и ждёт нашего обращения к Нему, и что любит нас и помогает, если попросим в молитве… И что?.. Некоторые слушают внимательно и с интересом, а толку – нет. Хоть 10 раз ещё говори. А другой – с первого раза все понимает. Вроде как толчок получает в душу. Будто именно этого разговора он и ждал всю жизнь! Смотришь – а он в очереди на исповедь впереди тебя стоит… У всех – по разному. А у некоторых – и вовсе никак…

Мы подъехали к дому и стали выгружаться. Я просила Колю, чтобы он не поднимался на высокое крыльцо. Мол, сама понемногу перетащу всё одной рукой. Но он упрямо, прихрамывая и постанывая, понёс мои пакеты наверх. И тут нас в последний раз настиг комический триумф. Когда маленький Коля нагнулся, ставя сумку на пол, а я вошла на порог дома – мама, вставшая навстречу нам, увидела такое наше несуразное сочетание и громко засмеявшись, просто рухнула обратно на диван. Она хохотала от всей души:
– Ну и парочка – кулик да гагарочка! Как же вы так вырядились смехотворно! Вот зеркало – посмотритесь!
Мы шагнули к зеркалу и обалдели. Да!.. Действительно – зрелище было не для слабонервных! Смешные Пат и Паташонок отражались в зеркале и устало улыбались. Я сбросила на пол огромную шубу, и всё стало на место. Пропорции уравновесились. Коля попрощался и похромал на выход. А мама всё ещё улыбалась, вытирая слёзы от смеха:
– Одна беретка чего стоит… Днём с огнём искать – не сыскать. Где он нашёл это чудо? Лен, ты на верхней полке возьми отцовскую шапку и отдай Коле.
Я поискала и нашла добротную шапку из овечьего меха.
– Мам, но это же шапка-пирожок. Такие сейчас не носят, не модно.
– Ну да… Невозможные береты носить можно в такой бешеный холод, а тёплые цигейковые шапки – нельзя. Сейчас же позвони и скажи, чтоб приехал и забрал. И ещё перчатки кожаные прихвати.

Ну вот понемногу стали заживать наши кости. В воздухе запахло окончанием зимы и холодов. Коля приезжал, как обычно, для продуктового шопинга. Мама радовалась, что на голове у него тёплая шапка-пирожок. Но я подозревала, что он надевал её только ради мамы. Не хотел огорчать. После службы Коля иногда довозил меня до дома. В церкви я заметила, как сильно прибавился народ в Великий Пост. И очень была приятно удивлена тем, что тот знакомый Коли, которого мы встретили тогда в магазине, стал регулярно приходить в храм и стоял всегда рядом с Колей.

Наконец снят был гипс – и с руки, и с ноги. И жизнь засияла новыми гранями. Свобода физическая прибавляет собственного достоинства и веры в хорошее. На исходе был и Великий Пост. Все православные обязательно причащались в Страстную седмицу и готовились к встрече Праздника всех праздников – Пасхе.

У меня было несколько рецептов выпечки кулича, и каждый раз я мучилась: какой же именно выбрать на этот раз? Тесто ставилось на десяток куличей, потому что надо было раздать всем соседям и хорошим знакомым. И конечно, один, при освящении куличей, подарить церкви.

Коля приехал по моей просьбе в Великую субботу, чтобы отвезти все куличи в храм и осветить их. Потом я выбрала самый большой и красивый кулич и протянула Коле. Он оценил запах и поблагодарил меня. И тут я увидела, как потянулись к нему люди и стали дарить только что освящённые куличи. Коля стоял радостный и красный от проявления любви тех, кому он помогал безвозмездно. А таких было немало. Большой пакет с куличами он повёз домой своей семье.

И на следующий первый день Пасхи в воскресение – вся паства собралась в церкви, чтобы разделить общую радость и прокричать самым громким голосом, какой только есть у человека: «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!» Такое ликование и восторг царит в душах – не передать словами! Большей радости у истинных православных нет!

Стою я и кричу изо всех сил. И тут вижу: мимо меня проходит человек, вроде как, очень похожий на Колю. Но этот был одет в красивый светло-серый костюм и белоснежную рубашку с красным галстуком в честь Пасхи. На ногах его сияли новые кожаный туфли. Но голова, голова… На ней была отличная мужская причёска! Я стала пробираться вперёд, чтобы увидеть поближе этого незнакомца, похожего… Но вот он повернулся и... Это был удар ниже пояса, потому что – это и был Коля! Я бы даже сказала: «Николай!» Просто – с ума сойти!

Он подошёл к амвону, где шла подготовка к Крестному ходу, и ему дали нести икону Спасителя, возглавляющую шествие. У каждого поворота крестный ход останавливался, священник читал отрывок из Евангелия, а потом окроплял нас святой водой. Нет ничего прекраснее этого момента! Как будто с каждой каплей вливается в тебя сила жизни и надежда на лучшее!

После крестного входа Коля подошёл ко мне с улыбкой во весь рот. Мы похристосовались и поздравили друг друга. А мне ничего более умного в голову не пришло, как спросить:
– Коль! Ты чего? С ума что ль сошёл – так разоделся? Тебя просто не узнать!
– Да... Это брат мой приехал. Взял да и выбросил всю мою одежду… А потом вот накупил мне всего.
– А причёска? Сам рискнул подстричься?
– Да. Я всегда в честь Пасхи хожу в парикмахерскую.
– Ты теперь выглядишь шикарно!
– Это ещё что… Он мне и машину свою подарил. Не новая, конечно, но очень даже приличная. Вот смотри.
Мы подошли к стоянке, Коля подвёл меня к симпатичной светло-серой машине и открыл дверь:
– Залезай!
Я с удовольствием уселась на место рядом с водителем и с большим удовлетворением убедилась в том, что эта машина заводится, как и положено, от ключа, а не от проводков. И ехала эта машина замечательно.
– Ну, поздравляю! Какой у тебя хороший и богатый брат. Дай Бог ему здоровья!
– Да, ты в точку попала. Со здоровьем у него… не очень. Молюсь за него – а там уж, как Господь решит…
– А как его звать? Анатолий? Я его запишу в свой «помянник». Тоже молится о нём буду.

Когда мы с шиком подъехали к моему дому, Николай, вроде как, засобирался домой.
– Ты что?! Не хочешь маму проздравить с Пасхой? И показаться ей в красивом виде?
Коля молча пошёл впереди меня, и когда он открыл дверь – раздался тревожный возглас мамы:
– Кто это?!
– Да я это, тёть Нин! Пришёл Вас поздравить. Ошарашенная мама недоверчиво молчала и разглядывала пришедшего. Коля подошёл к ней. Они троекратно похристосовались, мама пришла в себя и заулыбалась.
– Ой, який гарный хлопчик из тебя получился! Надо же! Лена, неси чего ты там наготовила – разговляться будем. Да не забудь холодец. Садись за стол, Коля.
И вдруг он вытащил из кармана пакетик с хорошими конфетами и протянул маме. Она была очень рада. Потом они сели рядышком и повели душевный разговор, в ожидании пасхального пира. Я принесла всякой вкуснятины. Мы спели Пасхальный тропарь и начали разговляться, как положено, с крашенного яичка. Затем нарезали кулич и намазали его творожной пасочкой. А потом уж пошли мясо, сыры и колбаса. Почему-то всегда кажется, что съешь очень много, когда разговляешься. Но нет. Немного поели, всего попробовали, и уже Коля засобирался домой. Я положила ему в пакет гостинцев, мы радостно пропели три раза «Христос Воскресе» и Коля весь такой праздничный и веселый умчался к своему любимому мальчику.

Мы с мамой сели перед открытым окном в зеленеющий сад и стали любоваться ярко голубым небом с лёгкими кружевными облачками и нежными лучами весеннего солнышка. И чувствовали мы себя такими счастливыми под крылом у Господа!..