Утром воскресным, когда солнце щекочет Макдональдс

Утром воскресным, когда солнце щекочет Макдональдс,
И отступает на шаг перед величием МИДа,
Возле Смоленской, почти рядом с грузным Арбатом
Старый и злой букинист — щёлк - отпирает замочки,
Ящички, нежно кладёт книги на столик фанерный.

Носом поводит, вдыхая холод сентябрьских деревьев,
Бургеров жир и бесстыдство, пряный запах китайцев,
Прямо напротив него снимающих селфи с матрешкой.

Старый и злой букинист был когда-то моложе. И злее.
Преподом был. Зарубежку студентам читал в универе.
Предпочитал всех шокировать страстью к маркизу де Саду
И отвращением к мистике. По и Новалис, и Готторн
Были ему неприятны, как... мне неприятен де Сад.

«Мистики пусть погуляют», - говаривал он, усмехаясь.
«В мире давно уже нет загадок для нашего брата.
Гностики правят наукой, всякой страной и Вселенной,
Двигаясь снизу, оттуда, где знаний и злобы источник.
Двигаясь снизу, оттуда, где наша живёт сексуальность.
Двигаясь снизу. Туда, где кишки и желудок, и сердце.
Вверх, где жалкий ваш мозг силится что-то осмыслить.
Серое вещество. Студень. Извилины, дурни».

Так он студентам вещал. Те были с ним терпеливы.
Тем, кто много читает, юность характер не портит.
Если, конечно, характер не был испорчен до книг.

Наш букинист от рожденья же будто был покалечен.
Он искривлён был чуднО, оставаясь скучным и плоским,
Точно волнистая линия в чьей-то школьной тетради.
Был он двухмерным среди многомерного люда из ВУЗа.
Неуды ставил студентам за Майринка и Сведенборга.
Неуды ставил студентам за молодость и за смиренье.
Неуды ставил студентам — за то, что при них были уды.

Аллитерация? - Что вы! Я ни за что не играю
В игры словами, когда звуки наполнены смыслом.

С удом у этого гада были большие проблемы.
Может, то была сплетня. Может, пустышка и утка.

(Впрочем, и в утках есть зайцы, а в зайцах встречаются яйца.
Вон он, беги да лови, жми на мохнатое брюхо,
Выйдет яичко в ладонь, бей его без колебаний,
Может, твой ярый цинизм станет кому-то спасеньем.
Ну, и напротив, как водится, кто-то, увы, пострадает.
Бойся не слизи, не крови. Бойся кощея, смельчак.)

Что ж. Возвращаемся к сплетням. Кто-то пустил было слух
Что наш препод — калека. Нет в этом мире мужчины,
Жальче него. И студентки вдруг стали смотреть с поволокой,
Как он твердой рукой выводит барочные пары,
Вензелем и арабеской их провожая в зачётки.
Ну, а студенты... Ещё стали добрее к нему.
Лишь иногда отвернутся, вздрогнут, поморщатся, и
Правую руку займут — ручкой, учебником, партой...
Лишь бы его не коснуться, лишь бы не думать о нём.

Много воды утекло с той невозможной поры.
Мир изменился. И мы с миром теперь изменились.
Всё позабыли, но наш злой букинист не забыл.

Книги свои разложив, смотрит, щурясь, в толпу,
Силясь среди незнакомцев найти постаревших студентов,
Им отомстить, наконец, за то, что они доучились,
Женщин познали, мужчин, время сменяли на деньги,
Статусы, ланчи, карьеру, шопинг, уикенд за границей.
Всё зачеркнули: диплом, свой универ и де Сада...
По, Новалиса, Готторна, Майринка и Сведенборга.

«Что ж вы все стали как я, где глубина и смиренье?
Что ж вы все стали, как я, линией в школьной тетради?
Где же мистический пафос, где наслаждение стилем?
В вашей жизни один нынче пророк — телевизор!
Вы - как лица с обложек скучных и мерзких журналов!
Вышли пройтись, потому что завтра опять на работу?
Солнышко, дети, шары, центр, культура, Макдональдс?

Ну же, идите ко мне. Я покажу вам игрушку.
Много я с вас не возьму. Дайте пять сотен всего.
Вот вам книжонка. Она вмиг вам напомнит былое.
Только откроете — всё. Вы в западне, вы попались.
Больше ни свет вам не мил будет, ни дети, ни офис.

Станете вы повторять: дайте мне хлыст и служанку.
Дайте мне замок в глуши, дайте хрусталь и эклеры,
Кружево шантийи и лабиринт из самшита!
Дайте мне конюха и дайте мне б*дь из кладовки,
Ту, что мечтала цыплят фаршировать по-французски...»

Грезит о мести старик, грезит, и смотрит куда-то
Вдаль, где деревья желтеют, слушая мертвого барда.

Гладит книги старик блёклой, холодной ладонью.
И в этот миг вдруг к нему странная мысль приходит.
«Был бы я пекарь, не знал муки бы книжных червей.
Был бы я пекарь, любил я бы свою запеканку.
Мак и ваниль, и кунжут. Был бы я пекарь. Но я
Старый, как мир, букинист. Только бы не заболеть».
2017