Яновский лагерь
у нас появился крохотный шанс.
Вот и все — но сколь же огромна разница
между отчаянием и надеждой».
Э.Ремарк
Умираю в себе под гаснущим солнцем,
повторяя, круг за кругом, бесконечность,
целуя собственные недра
из истощённых бледных лиц,
питаясь голодом чужим
и, нехотя - своим,
перетирая в каменных подпольях
тонкие хрупкие кости
обездоленных и стойких душ,
которых грели жёсткие лохмотья.
Давлюсь от звуков выстрелов,
криков боли, еле слышных стонов
и громко льющейся крови,
впитавшей страх от вкуса жизни
и слабостью неволи естественной тоски.
Горько-кислое щиплет дырявое нутро,
время жрёт мою суть огромным червем,
изрыгая пепел тошный, багрово-чёрный…
А я гнию, как тварь, не разлагаясь,
пучеглазой болью упиваясь,
сжигая личный свой удел,
травлюсь вселенским ядом,
ногтями выковыриваю
единственный пунцовый глаз,
в котором жижа киселя
просолена до язв от слёз,
и нерв в нём битый
свинцовой пылью горизонтов…
Вечный лагерь,
проклинающее себя чудовище,
в окружении мёртвых музыкантов,
сдирающих плаксивый тон смычками скрипок -
недоброго стенания «танго смерти»…
Я есть «сейчас» и «до», и «после»…
Мой ад живёт под утомлённым солнцем,
в восьми живучих тактах, поющий жизни слабо -
танго,
танго,
танго
и часто медленный фокстрот…
Свидетельство о публикации №118022709761