Самое страшное стихотворение - 4

                - 4 -

Спустя какое-то время — год или вечность, я обнаружил себя в мягком режиссёрском кресле, с большим пластиковым стаканом в руке. Франц отпаивал меня минералкой.   

- Оставь, Брюс... пустое. Как я понял из твоих же слов, найдено интересное решение для вашей... ну, не совсем завершённой на данный момент программы? Ты хотел арт-бомбу? Она у тебя есть! Это ещё никто не исполнял. Творите!

- Спонсор с вокалом хотел...

- Никакого теперь вокала! Слушай арт-менеджера, он тебе и спонсор, и худсовет в одном лице. Господи, как она выла... Ладно, это концовка. Музыка на военную тему? На военную. Программа выдерживается? Выдерживается. И вообще — в наше время, когда столько открылось... Сегодня о войне, о войнах —  либо молча, либо никак. Что тут скажешь, нет таких слов... А эта песня... её больше никогда не споют. Пусть, наконец, прозвучит просто музыка. Кстати, фамилия композитора  обязывает. И каждый задумается о своем. Как раз под конец программы. Будет современно. И своевременно — говорю, как бывший политработник.

В этот день я уже ничему не удивлялся.

- Да-да, представь... Давно было, в прошлой жизни... в одной из них. С военно-дирижёрского взяли. Вызвали... В те времена не отказывались. Ну вот и служил...
- Где же?
- В одном... оркестре.
- Концерты давали?
- Концерты? Не-е-ет... Репетировали... А до концерта как-то не доходило. Хотя несколько раз собирались... Оно и к лучшему... Представь, ведь только один залп... тьфу, увлекся... Только, говорю, один зал был на всю округу, да и тот недостроенный... короче, «на бис» бы точно не получилось... Не то, что сейчас! Да ладно о прошлом...

-Нет, надо же понять характер... в какой форме подать. Ну, чтобы и вспомнить о прошлом, и оттолкнуться от него, а главное — как это сейчас понимать. Фильм-то, похоже, всё и объясняет, но он, кажется, шестьдесят...

- ...восьмого, правильно. Могу даже точнее вспомнить — начало июля. Совпало тогда два крупных события, политических — в хронике было. Первого — договор о нераспространении... долго этого ждали. А буквально на следующий день, второго — всесоюзный съезд учителей. Уровень просто вселенский — делегации со всего Варшавского... ну, от соцстран разных, выступление генерального секретаря — шутка ли! И тут же фильм этот, про школу... Государственная премия, триумф! Культовая, как сейчас говорят, картина. Показ, конечно, закрытый, но, думаю, кто хотел увидеть — увидел.

- Послушай, Франц... ты действительно думаешь, что фильм — «про школу»? Эта песня... а ворон, тишина, атомы?... англичанка Горелова, ученица Огарышева... она ещё там спрашивает — если не будет войны?... а витамин бэ-двенадцать?.. да и странная какая-то прическа у завуча, или как там её... А витрина с надписью «синтетика», журавлик... Это про школу?

- А про что же ещё? Конечно, про школу, то есть — про учителей. Про то, что надо правильно понимать уроки истории. А то получится: «Я давала урок. И вдруг — летит...». Не должно ничего лететь, если урок убедителен! Но не всегда всё можно сказать прямо... В общем, счастье, когда тебя понимают... — для тех, кто тебя понимает. Судя по всему — поняли.

- Значит, экзистенциальное?

- Точно. Но интерпретация должна быть... оптимистичной! Пойми, с тех пор многое, очень многое изменилось. Сегодня нет ни мрачных предчувствий того времени, когда появились эти стихи, ни безумной самонадеянности того времени, когда появилась песня и фильм... Поэтому... Да, эта ваша электроника... Сюда бы медь, да врезать ударными... по-оркестровому. С сочувствием, но без жалости... И к себе тоже.

- Это ты говоришь, как политработник?

- Бывший, Брюс, бывший...

Подумалось, по какой-то всплывшей ассоциации — бывших не бывает... Нет, это вроде не о политработниках... А эта  жёсткость, уверенность?

Франц... нет, сейчас, без сомнения — майор Савелий Томбак, тот, «из прошлой жизни», знающий, видимо, что-то невероятное про оркестры и про всё остальное, стоял силуэтом в лучах сценических фонарей...

Наваждение было прервано резким щелчком рубильника. Сцена погасла, прожекторы вернулись в нейтральное положение. Савелий Томбак исчез. Передо мной стоял, поправляя золотую заколку в виде изогнувшегося, готового к прыжку кота, арт-менеджер Франц. Зал наполнялся голосами и звуком шагов — начиналась вечерняя оркестровая репетиция.

Мы остановились у выхода из студии.

- Кажется, я понял, Франц... Экзистенциально, но оптимистично... фолия или марш, ре-минор... и понизить, темп девяносто, голоса поддержат. Медь... будет медь! И ударные... Без жалости. Макс, слышал? За тобой —  анализ текста, стиль — в мелотрон, Ямаха ведет, Корг — на ударные, тимпан —  четыре... нет, восемь тактов между строфами... Пусть знают!.. В последней строфе — запредел... там, где «встанет солнце...»

Макс размышлял. Секунда, другая... Мягко включилась акустика, проснулась и завозилась в углу автоматическая ударная установка, подал голос мелотрон, готовясь к загрузке стилей... начиналась работа!

- Эй, эй! Вы не очень-то увлекайтесь! Хотя... всё правильно. Хорошо. Если успеем, будет небольшой военный оркестр — уговорю на концовку, сыграетесь. Итак, в студии в восемь, площадка в пятнадцать. До понедельника!

- До понедельника.

Франц удалился, доставая на ходу ключи. Шаги стихли, где-то неподалёку отозвалась сигнализация, щёлкнула дверца.

До понедельника... Что ж, времени немного. Но я медлил... Что-то мешало, что-то осталось недосказанным, тревожной нотой звучал какой-то недостающий элемент... я лихорадочно соображал, пытаясь выхватить из глубин памяти что-то... что-то, связанное с этим злым гением, как его... постой, постой!..

В прилегающем сквере, за рядами кустарника, читался угловатый силуэт джипа, зажглись огни. Других машин поблизости не было.

Франц устраивался в кабине, и как будто не слишком удивился, когда я возник из темноты. За приоткрытой дверцей виднелась часть салона, несколько ребристых транспортных кейсов защитного цвета, бутыли с водой, висящий сбоку светлый костюм с двумя рядами блестящих пуговиц.

Он перехватил мой взгляд, притянул дверцу и опустил стекло.

- Кажется, знаю, о чём ты хочешь спросить... Какой день был тогда... шестого?

- Да... Нет. Пожалуй, нет.

И так было понятно.

Вспыхнули фары, властно заурчал мотор, машина тронулась.

В отражённых бликах коротко сверкнули золотом плечи костюма, притиснутого к окну салона... Мимо меня проплыла корма джипа, вся в огнях, и подсвеченная эмблема — изогнувшийся в прыжке кот... Нет, не кот — кто-то другой из кошачьих...