Красавино детство. Кошки-мышки

Счастье любит тишину? А несчастье тоже часто ее любит. Вчера я, конечно, уже успел в детском саду нахвастаться ребятам, что отец мне ружье настоящее принес. И вот теперь – с утра уже – спрашивают, как ружье. Пришлось отбрыкиваться короткими: «Да. Настоящее. Красивое. Солдатское». Даже не заплакал, а ведь очень хотелось. Хорошо, тут занятия детсадовские начались, пошли садиться за парты, забыв про мое ружье. На занятиях проводил время достаточно бестолково: на все вопросы я тянул руку, мне неизменно велели руку опустить, потому что спрашивать меня было неинтересно. Все равно отвечу правильно, а остальные дети останутся без работы. Для удобства меня пересадили на последнюю парту, чтоб не мешался и не умничал. Туда и дорога. Потом и вовсе сунули мне краски с карандашами, сиди, рисуй, не выступай, помалкивай. И девочек не отвлекай. Да, это было продуктивное решение – заткнуть меня красками. Сила воли недетская требовалась, чтобы молчать, когда ты ответ знаешь, а другие нет. И не отвлекать, когда тебе скучно, тоже было тяжело. Именно девочек хотелось отвлекать, а потом уже всех остальных. От них, наверное, меня и изолировали на последнюю парту, где я вынужденно оттачивал теперь свое мастерство рисования акварелью и карандашом. Так и не отточил, рисовать до сих пор не умею толком. Рисование - это долго, скучно и размалевано. Хотя некоторые способы мне понравились и запомнились. Например, подхватывание. Мы в саду небо и море так рисовали. Это когда листок ставишь под углом, на кисточку больше воды наносишь на листок, вода стекает, а ты ее подхватываешь и снова на листок, а она снова стекает, а ты снова подхватываешь. Будто такая игра в кошки-мышки. Я обычно подхватывал до тех пор, пока небо мое не становилось мокрый катышек, а в морских просторах не появлялась внушительная дырка. Выглядела дырка не очень художественно, зато теперь можно смотреть сквозь синее море на окружающий мир, как будто через замочную скважину с запахом свежей акварели. Ни рисунки, ни игра моя, не нравились почему-то воспитательнице, но, как говорится, из двух зол, поэтому на следующий день мне снова выдавались краски с карандашами, и я отправлялся на свою последнюю парту рисовать. Горе от ума. Я снова брал чистый лист, крепил его кнопками к подставке, чтобы под углом, макал в краску и воду, играл в кошки-мышки. После занятий парты сдвигали по четыре друг к другу, накрывали клеенкой, получались обеденные столы.
Но обедать еще рано, время гулять. Во время прогулки я редко играл с остальными, чаще или один, или находил себе еще одного-двух таких же отшельников, как и я. В одиночестве мог летать, ездить, плавать, быть героем или одновременно несколькими, ловить преступников или спасать своих. Как-то, во время воображаемого одиночного плавания, воспитательница спросила, не скучно ли мне одному. Спросила странную какую-то вещь, я даже не сразу понял, что она имеет в виду. А когда сообразил, то помотал головой: нет, мне не скучно. Я сам придумывал правила для своих игр, добавлял новых участников, отправлялся города и страны, в какие хотел. Ни с кем не нужно было советоваться, ссориться или спорить. Нет, иногда я, конечно, играл с другими, но только если это не очень долго и не очень громко. А потом снова уходил. Вместо людей я часто принимал в свои игры деревья, камни, листья. Осенние листья падали с деревьев, чтобы со мной играть. Это были мои кошки-мышки. Ветер гонял листья по траве и дорожкам, а я бегал за листьями и наступал на них: мышка поймана! Потом кто-нибудь из наших отшельников подходил поинтересоваться, что я делаю. Я охотно объяснял. А можно с тобой? Конечно, ведь две кошки быстрее переловят всех мышек. Тут, кстати, присутствовал еще один немаловажный момент: мне не очень нравилось включаться в игры, придуманные другими. Нужно ведь было вникать в правила, соглашаться и следовать им. Мне легче было придумать собственную игру с моими правилами. Пусть даже никто не придет ко мне, ничего страшного. А если придет – не прогоню, будем играть. Лучше если это девочка, мне с ними всегда было как-то комфортнее и проще. Ну и остальным тоже мы с мышками будем рады. Потом подходил кто-нибудь третий, четвертый, тогда нашим мышкам приходилось туго. Странно, незатейливая моя игра понравилась и затянулась до обеда. Пора, кстати.
Обедал я всегда медленно, с толком, с расстановкой. Гущу в супе есть отказывался. Знаете, что такое гуща? Вот я не знал, что это, зато часто слышал, как кто-то из детей обращается к воспитательнице с заявлением: «я не хочу гущу!». Воспитательница никогда не возражала, предлагая заявителю съесть только «жижу». Что такое жижа, я тоже понятия не имел, отложилось только, что «жижа» это что-то вкусное, что всем нравится, а «гуща», наоборот носила отрицательный оттенок. Вот и все мои исходные данные. А, да, и еще содержится и то, и другое – в супе. Что же это может быть? На поверхности супа плавали непривлекательные темно-коричневые образования, несколько штук. Выглядят они не очень, наверное это и есть она – гуща! Уже потом, позднее, мама мне рассказала, что такие штуки всегда появляются при варке мяса, но тогда-то я этого не знал. Пусть будет гущей. А жижа - наверное это то, что «не гуща», то есть весь остальной суп. Определили. Следующий шаг - спросить разрешение воспитательницы, можно ли эту гущу не есть, во всяком случае, другие дети именно так спрашивают. Да, можно. Отлично! Теперь - время действовать. Берем ложку, аккуратно вылавливаем ею плавучие островки коричневой «гущи», раскладываем и развешиваем ее по окружности тарелки, помогая себе пальцем. Готово. Без гущи суп становится гораздо красивее и, конечно же, - (да здравствует стадное чувство!) – намного вкуснее. Воспитательница не спрашивала, в чем тут интерес – почему я отказываюсь есть гущу и тут же с удовольствием ее съедаю, - она давно привыкла к моим странностям. Ее гораздо больше заботило, чтобы я ел побыстрее. Я действительно всегда вылезал из-за стола последним, а теперь и вовсе стал вылавливать из супа изобретенную мной «гущу», что еще больше замедлило обед. Помимо ловли, я разнообразил скучный процесс еды и другими способами. То пускал в тарелке кораблики из хлебных корочек, то размышлял о чем-нибудь в сторону окна, то рассказывал соседям по столу, что вот это плавающее в тарелке и есть та самая «гуща», которую мы все не любим. А заодно и показывал, как именно ее нужно вылавливать из супа. Какой уж тут обед! Да, хлебнула воспитательница со мной гущи. И ничего не помогало: ни уговоры, ни угрозы, ни наказания. Я продолжал обедать так же, как и делал всё остальное: мечтательно и неспешно. Однажды лишь только я ей уступил. В то утро она похвалила наконец-то мою акварель. Рисунок и правда был хорош, а она неожиданно и красиво подтвердила мою догадку вслух. Причем не просто похвалила, а перед всей группой, поясняя, какие именно детали рисунка мне особенно удались. И тогда я решил как-нибудь ответить на ее похвалу. Чем бы ее порадовать и удивить? Подумал и решил: во что бы то ни стало нужно съесть сегодня свой обед раньше всех. И ведь получилось! И съесть, и порадовать, и удивить. Светилась воспитательница, будто та кошка, поймавшая наконец упрямую мышку, которая долго и отчаянно не желала ей попадаться.
Во всяком случае, кто-то из нас кого-то сегодня точно поймал.