Лишь когда моя дура-душа, мысль об юбку туша

Лишь когда моя дура-душа, мысль об юбку туша,
содрогнётся в попытке виденья,
я пытаюсь сквозь сон заслужить — но опять ни шиша —
и молюсь на свои совпаденья.

"Не спеши" — слышу в запахе курева чьём-то — чужом,
словно рыхлое небо, которому все мы убоги,
что обводит меня вокруг пальца карандашом
и ложится, как рельсы, под ноги.

И опять, как качель, начинаю я свой разбег,
чтобы знать, что никто ни за что никогда не догонит,
чтобы выйти к утру оживать на Невский проспект
и влюблённых в меня заколдовывать в вечный город.

Ибо суть колдовства — чтоб не в реку в него с моста,
а в огонь — из вагона, как будто бы ты нагой.
Впереди Петербург, позади — как всегда, Москва;
там и там я одной ногой.

И поэтому сердце моё — это солнце пусть,
а под ним, на планете (пусть печени!) — вечный город.
Я в него
вас всех
вколдовываю наизусть:
в моё личное
междустоличное
Бологое.

Заболит — буду знать, что "жива, но пора бы — всё",
раз уж так я привыкла верить, не временя.
Ибо город мой вечен по имени Виктор Цой,
ну а что до ножа — ни один не войдёт в меня!..

Разве только — впадёт: ночью тряскою в гул дневной,
как старуха впадает в детство.

Вы совпали со мной. Навсегда совпали со мной.
Мне от вас никуда не деться.

Оттого и светло мне немало,
и много живо,
что я вас не наколдовала,
не заслужила.