Господи! Где же правда?

                Григорий Пономарчук, литобъединение «Родники» (г. Абинск)
Версия, размещенная в сборнике "Ветры Кубани, стихи, проза" (Краснодар, 2017)
К столетию Красной Армии

баллада               
               
     Хмурые осенние сумерки стремительно переходят в кромешную тьму. Широкая в низовье Кубань, маслянисто поблёскивая, тихо катится к совсем уже недалёкому морю.
     На краю высокого обрывистого берега едва различим светлый силуэт тонкой женской  фигурки... Волнуются  за  спиной  пряди распущенных кос, открывая ветру искажённое горем лицо... и не дай бог заглянуть сейчас в эти кипящие болью и отчаянием глаза - сойдешь с ума.
     Подступив к самому краю обрыва и чуть приподняв подол лёгкой сорочки, женщина изготовилась к решительному шагу…
    
      - Вы - коммунист! Член партии большевиков! С вашим  партийным стажем непристойно торговаться здесь, когда партия поручает вам такое… архиважное дело.  Или вы считаете, что партийное бюро принимает необдуманные решения? Ошибаетесь, милочка. У нас в партии, как вы знаете, демократический централизм, и указания вышестоящих  органов обязательны к исполнению. Что вы себе позволяете, дорогуша?
     - Но это же люди! Нормальные  человеческие семьи, у них дети, старые родители... больные, инвалиды, наконец. Не сегодня-завтра морозы. Нет даже оборудованных  теплушек. На погибель их? Они же  не преступники. Пусть там, кто предатель, - надо судить, наказывать. Отправьте меня на операцию... я смогу... А губить невинные души - нет,  это  не   по-коммунистически. Чтобы детей в заложники?.. Это против человечества, против народа…
Не может партия дать такой приказ!
     - Много ты понимаешь про партию! А когда беляков  безоружных в болоте стреляла?.. За что тебе «Красного Знамени» дали? Забыла? На тебя равняются молодые члены, а ты?.. Как хочешь, дорогой товарищ, я за тебя в расход пойти не готов. К утру не будут выселены, погружены и отправлены - пойдёшь под трибунал. Не тебе рассказывать, какой нынче расклад. Или мы их, или они… мироеды проклятые, недобитки... В общем, не выполнишь приказ, пойдёшь как пособница... Всё! Разговор окончен. Маузер не потеряй!.. Подтяни портупею... жалельщица!
     ...Дома всё тихо. На цыпочках пробралась в дальний закут, где в кроватке, сколоченной мужем наспех (перед «решительным наступлением»), мирно посапывают их близняшки. Валетиком. Места в комнатёнке - не разгуляешься. «Спасибо и за этот угол - три вечера на бюро обсуждали, чтоб дать. Семья красного командира, да и сама не лыком... Сколько бандитов разных положила, офицерья всякого.  Из-за них-то и нет мирной жизни. Да ещё  «антанты» эти - завидно им, что новую Россию строим...»
     И снова давит на сердце не решённое: «Тут уж  не  шутки.  Не  могу я выбирать, не могу...
Пусть стреляют! Пусть судят… А что? Наш суд - пролетарский, коммунистический. Он рассудит. Правильно ль голых деток - на мороз? На погибель? Да... а они нас жалели? Так то ж не они. Не они… а кто?.. Господи, где же правда?..». Слёз нет, только боль - сильная, нетерпимая...
     Поцеловала малышек: «Ну, один в один! Надо же - постарался папка. Да, был бы сейчас, не дал  в обиду. Глядишь, вернётся скоро с победой. Не-е… против моего никакие интервенты не выдюжат...».
     Неспешно раздеваясь, скидывала, куда что... лёгкая, мечтательная улыбка медленно сползала с красивого лица, озарённого счастьем матери и любящей жены... Благостное выражение постепенно сменилось миной горького недоумения: «Что же принять? И посоветоваться-то не с кем. Вот судьба - не позавидуешь, хуже, чем у интервентов. Они хоть к себе домой убегут, как прижмёт, а тут... И свои ж, вроде. Свои? Ну да, свои...»
     Уже готовая ко сну, в неглиже, с отпущенной причёской, вышла вдохнуть свежего вечернего воздуха… Ноги сами, путаясь в сорочке, понесли её к берегу. «Свежит что-то. Уж не ледок ли скоро? Сколько здесь просижено с милым! Теплые были вечера прошлой осени... между боями, операциями. Гражданская уж к концу...  Мечтали-то, мечтали... Сколько мечтали!..».
     У реки  пронизывающим   норд-остом   чуть  остужает  голову.  Но грудь всё равно болит, не отходит:  «А  как  же  наши  детки?  Кровинушки  наши… куда  ж  их-то?  Хоть  так,  хоть  так - один расклад, как говорит секретарь...».
    
     …Словно очнувшись, отпрянула она от  хрупкой кромки обрыва, от этой опасно манящей черты. И бегом, бегом - к дому. В полчаса собрала, что было. «А что тут жалеть? Что нажито?  Бои, перестрелки, погони...»   
     ...Всё - в узел. Детей - в  кошёлки, соседские прихватила. Перемёт с кошёлками-люльками - через попону, седло одним махом - наверх. Навыков походных не растеряла, сразу видать. Забила мешок кукурузой: «Пусть хозяева не обижаются, у них в амбаре ещё много чего осталось. А нам двух наследников кормить. Ни коров по дворам - постреляли  при отступлении,  чтоб  белякам  не  достались, ни мелкой живности… поотобрали всё ж в Красную армию. А деньги... та, какие там нынче деньги? Мировая революция!
     Господи, куда ж теперь-то?..».   
     - Эй, Серко, не подкачай! До брода рукой подать, а там - степь широкая... Лови нас, секретарь!