Красавино детство. Душа

А как вас зовут? Это была у нас одна из самых интересных игр в детском саду, на прогулке. Через уличную территорию сада проходила тропинка, по которой ходили иногда взрослые. Это были просто прохожие, которым было лень огибать территорию сада, поэтому шли напрямую, по тропинке этой. Они входили в ворота, а выходили с другой стороны через дырку в заборе. А потом обратно – от дырки до ворот. Словом, мимо нас им было не проскочить. Завидев такого прохожего, мы мчались к нему наперегонки и кричали заветное: «А как вас зовут?!». Реагировали все на эту нашу игру по-разному. И, так как почти все прохожие были у нас постоянными, ежедневными, то мы уже знали, кто как отреагирует. Некоторые отмалчивались, а кто отвечал, тех мы уже запомнили по именам, но все равно продолжали подбегать и спрашивать, во исполнение игрового ритуала. Кроме обычных имен встречались и редкие: была тетя по имени Никак, дядя Отстаньте, дедушка Аслан. Дедушка Аслан был самый добрый, он все время весело смеялся, отвечая, как его зовут, и наши имена тоже просил иногда назвать. Останавливался, подходил к кому-нибудь из нас, спрашивал: «А вас как зовут?» и снова смеялся вместе с нами. В общем, это было очень весело, и все мы любили Аслана. А дядю Отстаньте мы не любили, не подбегали к нему весело, а подкрадывались осторожно, да и вообще, играть с такими злюками было неинтересно и боязно. От таких лучше держаться подальше, да. Тем более что вон Аслан идет, бежим. Дедушка Аслан, а как вас зовут?
«Ну что вы к людям пристаете, идите лучше пособирайте грибы», - воспитательница иногда для приличия отгоняла нашу стайку от прохожих, мы разлетались, но через минуту слетались на прохожих снова. Ладно, если долго никого не было, то, и правда, брали у воспитательницы пакеты и бежали собирать грибы. В лес. Увесистое определение «в лес» означало побродить между несколькими березками, растущими тут же, на территории сада. Удивительно, но мы действительно находили там грибы, в основном свинушки и сыроежки. Причем после дождя их было довольно много, самые терпеливые из нас набирали себе по пакетику. Набрав, возвращались, мечтали, как сейчас отдадим их на кухню, и какой вкусный из наших грибов получим к обеду суп. И еще как обрадуется воспитательница, и как будет есть вместе с нами суп. Но она не обрадовалась и отказалась грибы наши отдавать на суп. «Вечером, - говорит, - родителям отдадите, пусть они дома сварят вам суп». Ну и куда их теперь до вечера девать? Я сначала носил грибы при себе. Представляете, во что превращаются грибы, если их полчасика потаскать в полиэтилене? Особенно сыроежки. Нет, потом я, конечно, нашел потайное место, спрятал туда грибы, уже, правда, поздно, они безвозвратно раскрошились и дали сок. Вечером отец, придя за мной, открыл пакетик, осмотрел кашицу, предложил выбросить. Мы обязательно в выходные поедем в настоящий лес и соберем там хороших крепких грибов. Выбросили, не поехали. Ну и ладно. А чтобы я уж совсем не расстраивался, - «а знаешь, что ждет тебя дома? Настоящее ружье!»
Ружье действительно лежало на моей кровати. Выглядело большим, солидным, лакированным. Наверное это было старинное ружье, потому что стрелять оно не умело. Курок не нажимался и имел почему-то сходство с обычным загнутым гвоздем. Наверное, такие и были раньше все ружья. Затвор ружья походил на такую защелку, как у нас в туалете, а ствол вполне можно было принять за простую алюминиевую трубу. Но так как отец уверил меня, что ружье действительно настоящее, то и на сходства эти я внимания не обратил. А может быть даже наоборот, все это придавало моему ружью взаправдашности. Это было самое шикарное, самое потрясающее ружье, какое я видел в жизни. Но самое важное в нем, как и во всей этой истории про ружье – это размер. Сейчас поймете. Ружье это было длинное, длиннее меня. Видимо, как раз благодаря своей длине оно казалось мне реально взрослым, всамделишним. С тяжелым увесистым прикладом и мощным длинным стволом. Сила! Мне даже в голову не пришло спросить у отца, где он это ружье взял, понятно ведь, что оно с боевых полей. Не возникало даже никаких сомнений в том, что когда-то оно стреляло, участвовало в войне, и множество врагов было поражено из него наповал. Пахло порохом и табаком из солдатского кисета. Даже брезентовый ремешок был крепко прибит гвоздями к прикладу, чтобы солдату было удобнее носить за спиной свое ружье. Я накинул ремешок через плечо, как тот солдат. Ружье было тяжелым, приклад волочился по полу. Солидная вещь. И тут произошло страшное. Нет, оно не выстрелило. Всего лишь отец решил, что оно мне – велико! Он взял у меня ружье и начал отпиливать приклад. Я еще не плакал, но упрашивал, что не надо пилить, что мне и так удобно. У меня просто не находилось других аргументов, чтобы объяснить – ПОЧЕМУ не надо пилить! И деревяшка с тяжелым стуком упала на пол. Покончив с прикладом, отец решил немного подравнять и ствол. Мне уже было все равно, я поплелся на подоконник плакать. Так и не взял я больше изуродованное ружье, несмотря на то, что отец уверял, что так гораздо лучше, и даже ремешок к прикладу повыше прибил, чтобы удобнее носить. Не взял. У ружья была отпилена душа. Дух войны, запах кисета, угроза врагу – все на пол упало и вместе с опилками веником заметено. Остался обрубок – мертвый, чужой и совсем не солдатский. Когда отец вышел из комнаты, я взял бывшее ружье и засунул его под кровать, чтобы не напоминало.
Жаль, что дети не всегда могут выразить словами то, что хотят сказать. И жаль, что взрослые всегда знают, как лучше. Правда?