Birdman

Полжизни ютясь
в человеческом теле,
от прайдов и пастбищ
устав в самом деле,

и вдоволь уродцем
побыв среди прочих,
я вены однажды
проверю на прочность.

И доктор в смятенье
лепечет о "личном",
и мечутся тени
по стеклам больнички.

Меня обступает
прекрасная небыль,
и я оступаюсь
и падаю в небо,

презрев расстоянья,
ломая ключицы…
Меня подбирают
пролетные птицы.

Уносят в становища,
кормят и лечат.
и я выживаю
крылатым и вечным.

Я все языки
забываю земные,
и мой алфавИт –
этот клёкот отныне.

Мы буйным набегом
пустыни тревожим
и крепкими клювами
айсберги крошим.

Мы –  дети Хичкока:
стальными крылами
мы глушим вайфаи
и гасим рекламы.

Уносим в когтях
небоскребы добычей…
Когда же затихнут
сородичи птичьи,

я вновь улетаю
порой предрассветной
туда, где слеза
на щеке твоей бледной

дрожит непросохшей
второе столетье –
и снова мне память 
становится клетью.

Пернатою плотью
в окно твое биться
и именем прежним,
как криком, давиться.

Луна рассыпается
треснувшим нимбом,
и сонные дворники
смотрят лениво

Как снова и снова
бросаюсь я с крыши –
но ты не услышишь,
но ты не услышишь…

(Голубь на улице БУДАПЕШТА... ФОТО АВТОРА)