Мешочник

Памяти жертв голода 1918 – 1922 гг.


Мой голос слышен из-под шпал,
Я в гулкой стуже долго спал,
Но и у смерти есть конец:
В купе стучится к вам мертвец.
 
Не бойтесь – зла я не таю,
Судьбу одну кляну свою, –
Сто тяжких, беспросветных лет
Моей душе покоя нет.
 
На стоны ветер рвёт слова,
Истлело всё, но боль жива,
И под колёс железных стук
Минувшее всплывает вдруг...
 
В тот роковой, постылый год
Рассудком оскудел народ:
Презрев и Бога, и страну,
Брат с братом развязал войну.
 
В наш тихий край  пришла беда:
Как беспощадная орда,
Посеяв голод, тиф и страх,
Мир прежний обратила в прах.
 
Отца не стало, старика,
Нужды костлявая рука,
В угаре вздыбленных страстей
Душила медленно детей.
 
Зима голодным упырём
Сверяла смерть с календарём,
Страх разливался в темноте, –
Все мысли были о еде.
 
Тюрьмой сменялася сума:
От горя мать сошла с ума,
И глаз родных немой укор
Свой выносил мне приговор.
 
Собрав последнее – что смог,
Взвалил на плечи я мешок:
Крест свой – и тот решился снять,
Чтобы на хлеб всё обменять.
 
Вокзал гудел, роптал, хрипел, –
Едва в теплушку влезть успел:
Вагонов грязных череда
Везла Россию в никуда...
 
Затвором лязгала молва,
Декретов обретя права,
И не сулили чудеса
Плакатов злые «образа».
 
Добрались мы до дальних сёл,
Где продотрядов смерч не смёл –
В отместку кровному врагу –
Ещё кулацкую муку.
 
По избам проходил весь день,
Свою отпугивая тень:
Лихих наслушавшись речей,
Пуд целый выменял харчей.
 
Кто сострадал, кто «посылал»,
Кто драл семь шкур, кто так давал, –
Страх мерой скорбной стал труда:
У каждого – своя беда.
 
Один мужик, как лунь седой,
Тряся козлиной бородой,
До исступленья цены гнул –
Последний грош с меня стянул.
 
За серый сахара кусок
Просил всё доплатить чуток, –
С ним пререкаться я не стал:
Свой крест серебренный отдал.
 
До полустанка доплетясь,
Меся лежалый снег и грязь,
Едва протиснулся в вагон
С щербатой пастью дыр-окон.
 
От смрада едкого слепа,
Дышала немощью толпа:
Смешав страдальцев и иуд,
Вершил Господь над каждым суд.
 
Сквозь  гул людской и лязг колёс
Домой меня тот поезд вёз,
Но не судьба была, видать,
Семью мне больше повидать.
 
На перегоне – средь берёз –
Наш задержали паровоз:
Бандиты, или продотряд...
Всех грабить начали подряд.
 
Под пьяный гогот и пальбу,
Старух бессильную мольбу,
Мужичий мат и бабий плач, –
Жизнь понеслась с откоса вскачь.
 
Какой-то нерусь с рожей злой,
Как клещ, в мешок вцепился мой,
Орал, что сволочь я и враг,
Потом повёл меня в овраг.
 
Но как меня он не стращал,
Свой хлеб ему я не отдал,
И здесь – у насыпи – тогда
Расстрелян был им без суда...
 
Сто долгих лет, сомкнув уста,
Без имени и без креста,
Лежал я возле чёрных шпал,
Зарытый там, где и упал.
 
Вдаль провожая поезда,
Душа моя рвалась туда –
К голодной, брошенной родне,
Мечась в неведенья огне.
 
Восстал я тенью лишь затем,
Чтоб вам – живым – напомнить всем,
О жертвах тех кромешных лет,
Откуда мне возврата нет.
 
Услышьте крик надрывный мой!
За нас – растерзанных судьбой, –
Всего, что я от вас хочу:
Поставьте тонкую свечу...