ступени
Похороны отчима он помнил плохо, хотя было ему в то время лет шесть. В памяти остались скупые слёзы матери, как ни как, мужик в доме и страшенный холод, сопровождающий их до самого кладбища и обратно. Дядя Петя, хотя с виду был человеком, на взгляд Сашки, большим и сильным, на самом деле - больным и хилым. Даже быстрая ходьба, вызывала у него приступы удушья, и вообще, видимо из - за болезни, он постоянно находился в подавленном состоянии. И как запомнилось парнишке, настроение ему поднимало лишь баловство мальчишек – пасынков, обязательно переходящее в конце в небольшую потасовку, побеждал в которой младший, конечно, не без помощи главного зрителя. Наверное, он любил его больше за кроткий нрав, за прилежность, да и вообще, когда Пётр появился в их семье. мальчишке было всего два года. Мать, никогда, особо не распространялась о его прошлом, было известно лишь, что по чей - то ошибке, он десять лет, как у нас говорят, находился в местах не столь отдалённых, и вернулся тяжело больным с подорванной психикой – лагеря, всю оставшуюся жизнь дают о себе знать, тем более застенки 40 – 50 годов.
Думается, ему посчастливилось, наверное, Пётр Фёдорович и в самом деле был оклеветан, совершенно случайно встретить скромную, тоже несчастную, работящую женщину, которая приняла его в свою семью. Без сомнения, ею руководили искренние чувства, с другой стороны, куда ей с тремя парнишками – не до жиру, в послевоенное то время. Потом, одна за другой, родилось ещё две девочки. И отец, будто бы выполнив свою миссию, покинул грешную землю, оставив сиротами уже пятерых ребятишек.
Началась новая черная полоса в жизни этой семьи. Правда, не окончив и четырёх классов, старший – Леонид пошел на работу. - Маленький помошничек, - поговаривала мать, - от горшка два вершка, а туда же. Ты, Лёня, не надрывайся там шибко, если видишь что тяжело, так подели на два раза, за взрослыми не угонишься. Глядя на него, Варвара вспоминала, как в годы войны, её трёх летний мальчик опухал с голода, а она сутками пропадала на работе.
- Тяжело жили, не приведи господь. Пока на дойке под коровой сидишь – отдыхаешь, а так - и водовозы мы, и уборщики навоза и корма из поля - всё на наших плечах. Сейчас, даже не верится, что вынесли такое. Его отец погиб на фронте в самом конце войны – в победоносном мае - не дождались мы его, а как бы жили теперь – рукой не достать, порядочный да трудолюбивый был Владимир, и честный, Его и на войну то взяли не сразу, передовиком был, видать, такие там тоже нужны.
Глядя на старшего брата, средний протестовал, – нет, буду как Лёха, не пойду в школу! Мать по этому поводу и у директора с ним была и с ремнём на парнишку налетала, - нет, ни в какую! - так и бросил. Хорошо, управляющим отделения в совхозе был близкий человек, приняли на работу раньше времени, да и дело что полегче давали – летом на сенокосилках, зимой на ремонте борон или на ферме - за телятами ухаживать. Ну, а потом, как и старший, он тоже трактористом стал – мечта любого деревенского мальчишки того времени, тем более, обучение шло дома - в местной канторе.
По другому, складывалась судьба младшего из мальчишек. Хуже или лучше трудно судить. После окончания начальной школы, продолжать обучение, надо было в большом селе за двенадцать километров.
- Давай, сынок, учись, - просила мать, - может ты у нас грамотеем будешь, я вот не одного дня за партой не сидела, время такое было, сначала революция, потом то белые то красные, а дальше уже поздно было, да и не к чему мне всё это, читать кое - как сама научилась и письмо, с грехом пополам, написать могу, а так, зачем мне эта, грамота.
Личная жизнь, Варвары Матвеевны, складывалась. тоже, не ахти как. Первый муж, деревенский красавец, Аркадий Зимин, уехал на службу в Армию, да так и не вернулся, нашёл себе там зазнобу, покраше. А как он в чувствах своих клялся, да и Варя от него без ума была. Долго, сердце её, будто каменным было, не замечала парней - всё ей руки да губы Аркашины снились. Перед, войной за Плеханова замуж вышла, хороший мужик, только не люб был. - Куда мне, разженке, на парней заглядываться, - думала она про себя, хорошо хоть этот не побрезговал, сватов заслал. Потом привыкла к нему и дорожила и с войны ждала и плакала, получив похоронку. Потеряла голову она при встрече с Максимом, потеряла и больше не нашла, да и не искала вовсе. Смотрела, как его парни растут, Валерка с Шуркой отмечала сходство, а в дом не пускала. – Ты, чё, Максимушка, куда ты из своей семьи, пропадут они без тебя. Ты и люб мне и помогаешь хорошо, а из дома уходить, совсем грех на душу брать – у тебя, слава богу, шестеро их, и каждому кусок хлеба нужен, а то и с маслом.
И, правда, у Максима Николаевича, теперешнего управляющего отделением крупнейшего совхоза, было шестеро ребятишек – четверо довоенных, а двое родились в те же годы, что и в семье Варвары. Так и жила, со слезами, да с ворованным счастьем. И с Петром сошлась, чтобы люди не зубоскалили, да и тяжело было одной детей поднимать.
В школе, в учёбе, Сашка, особо не преуспел, читать, правда, любил до самозабвенья, ночами напролёт с книгой сидел. Наступило время, он всерьёз затруднялся почерпнуть из книг для себя новые знанья, так - как прочитал все книжки не только в школьной библиотеке, но и в большой – сельской.
- Перечитывай, - говорили ему, - увидишь, ты теперь постарше, по другому содержание написанного воспринимать будешь. В самом деле, например книгу «Война и мир» мальчик прочитал неоднократно и всякий раз находил в ней что- то новое, он просто наслаждался уже даже не содержанием, а красотой русской речи - она вдохновляла, заставляла учащённо биться сердце, будила самые потаенные уголки сознания, в которых спрятана огромная, сокровенная мечта.
Ему нравилась девочка, от которой по детски, он был просто без ума. С завидной регулярностью, вечерами, Саша ходил под её окнами, писал стихи в её честь, но держался поодаль, - она уже, как девушка, а я кто – пацан - рассуждал он про себя. Подросток с интересом, завистью и ревниво наблюдал, как на неё обращают вниманье мальчишки постарше. Он мучился этой своей несостоятельностью, и чтоб казаться постарше, даже пробовал курить, но всё напрасно. Правда, пусть не скоро, эта первая влюбленность бесследно прошла, но появилась новая, потом ещё и ещё. О возраст, возраст! Это было даже не юношество, а детство. Но не зря говорят – любви, все возрасты покорны.
Однако, по большому счету, Сашка был мальчишкой, сорви – голова. С ребятами постарше, заводилой и идейным вдохновителем у которых был Вовка Артемьев, они воровали всё, что плохо лежит или не охраняется вовсе. Было такое время в конце пятидесятых годов. Чаше всего это, были продукты питания. А однажды, эта разудалая компания, украла даже несколько бутылок водки, правда, не зная, что с ней делать, они отдали её взрослым парням и, конечно, поплатились, ведь шило в мешке не утаишь – родительская порка была отменной. По полной программе, пострадал и Сашка, а вот Валерка, опасаясь гнева матери, вообще несколько дней не появлялся дома, и только тогда, когда она, взмолившись, пообещала не наказывать его, он вернулся.
Говорят, истина познается в сравнении. Так оно и есть. Только с чем сравнивать, все жили убого. Очень часто бывало, что одна пара обуви, более или менее хорошей, в чём в гости ходили, была на двух, а то и на трёх человек. А некоторые мальчишки, например Толька Манеркин, бегал зимой, правда, через дорогу, прямо босиком. А каким с ног сшибающим событием, для подростков, было возвращение из школы домой, это, если по прямой, двенадцать километров, а если все перелески считать и колки, то тогда, вообще, не мерено. Особенно запоминающимися для пацанов, были весенние походы, когда попутно можно было зорить гнёзда грачей и другой птицы, рвать полевой лук, есть медуницу, а чуть попозже, наслаждаться щавелем, пучками, и земляникой.
- Может от того и несёт вас бог, не хвораете шибко, - поговаривала Варвара, - что на подножном корме растёте, в них, в этих травах, вся сила и здоровье заложены, мы ведь, да и старики наши, так же росли.
Не менее впечатляющим, для сорванцов, были огородные события. Бывало, для не нерадивых односельчан, по мнению заводилы, Вовки Артемьева и его близких дружков, Валерки и Сашки, посещение огородов заканчивалось полным кошмаром. Особо ретивые безобразники, чтобы сильнее насолить не в чём не повинным землякам, развешивали плети, там, где образуются плоды, на изгороди. Некоторые бдительные односельчане, в период таких нашествий, устраивались на ночевку прямо у грядок, или ставили в зарослях большие, волчьи капканы. Между прочим, таким перестраховщикам, доставалось ещё больше.
- Никита, ты сегодня чего спать не ложишься, - спрашивала Маруся взволнованного мужа, - вчера, ни свет ни заря, спать улёгся, а сегодня до сих пор бодрствуешь, не заболел ли часом, а то, поди, молодость вспомнил, налево собрался? Чё молчишь, будто я виновата в чём – то? – смеясь, спрашивала хозяйка.
- Да вот, думаю, не посторожить ли мне грядки, а то недавно у соседей в огороде, будто Мамай прошёл, не столько огурцов украли, сколько напокастили, что то сломали, что – то, вытоптали. Безобразники, куда только милиция смотрит, поймали бы кого, да наказали примерно, вот и не повадно было бы другим, а то ведь, столько труда затрачено и всё псу под хвост.
- Ты вот шумишь, муженёк, а будто сам не занимался этим, в своё время, - смеясь шутила жена, - будет у ребятишек другой интерес, оставят они огороды, не ходи не куда, может, бог, пронесёт, не ходи, не уберегёшься этим, они не сегодня так завтра могут прийти.
- Ну, смотри, потом не говори, что мужик в доме, а порядка нет. Ты, права, однако, может, и пронесёт бог, а то, что мы тоже безобразничали, возраст, каналья – забодай его, комар.
В эти же годы, излюбленным занятием ребятни, этим занимались уже парни постарше, было ночное постукивание в окна, людям злым, как правило не старым, неуравновешенным, скупым, заносчивым и, по мнению Вовки, неуважаемым. Как то, подобному испытанию подвергся дядька Семён. Он жил в центре села, вёл скрытый, затворнический образ жизни, про него, почему - то говорили - двоедан немаканный. Жена его была намного старше и из дома почти не выходила, кое – кто даже говорил что она, какая – то колдунья
- Слушай, - со страхом говорил Васька Манеркин, - а вдруг, она про нас, чего ни будь наколдует, не заметишь, как рога вырастут, или с головой, чё ни будь сделается.
- Да, мне мамка говорила, - поддержал Ваську самый отчаянный забияка, Сашка Сединкин, - такое с каждым может случиться, а потом не жениться будет, женилка расти не будет.
- Вранье, всё это, - решительно возразил предводитель, - кто боится, пусть за мамкину юбку держится. Если решили, то вперёд. Кто со мной… Мальчишки с криком бросились за Вовкой, - не торопитесь, - остановил он их, - подождём чуть – чуть, пусть стемнеет хорошенько, а то мы как на ладони, да, и не спят ещё, люди, перекурим пока. Он достал пачку какого то курева, медленно извлёк сигарету, долго разминал её, потом, прячась от ветра, зажёг спичку, - кому ещё подымить охота, - спросил Вовка, затянувшись. Вдруг, он неловко дёрнулся, хватая воздух, потом, отдышавшись, сказал, - крепкие, махорочные называются, для настоящих мужиков.
- Нормальные они, - возразил Васька, - я у бати брал, сколько раз пробовал – нормальные, надо затяжку поменьше делать, в магазине, продавец, их почему то водородными называет, водородные, значит, крепкие.
- Хорошо, - согласился предводитель, - будем, как ты сказал, водородными называть. Чё, Василий, составишь мне компанию, кто ещё? За сигаретой потянулся Гошка Шаламов. – Ты то куда, - остановил его Васька, - отец услышит запах, выпорет, да и нам ещё, достанется. Гошка отдёрнул руку, потом виновато проговорил, - мама болеет, вдруг узнает, как бы хуже ей не было, а так, я не боюсь, мне тоже охота попробовать, я, что, хуже других что ли.
Ночь была светлой, луна, будто улыбаясь, с интересом наблюдала за проделками сорванцов. Домик утопал в зарослях черёмухи. - Пойдём вдвоём с Валеркой, - скомандовал Вовка, а вы тут тихо сидите, а то хозяин, спросонья таких дров наломать может, мало не покажется.
- Да, да, - поддержал Сашка, - он на днях, моей мамке, такого наговорил, что она его теперь за три версты обходит, сказал, что мы у него коромысло украли, зачем оно нам, у нас своё есть. Скандальный он дядька и вообще, безбашеный, таких бы хорошенько уму – разуму учить надо.
- Что мы и делаем, - поддержал его Вовка.
Взяв с собой тюрючёк с нитками и гайку, мальчишки быстро пошли в сторону дома Семёна. Бесшумно, походив вдоль его окон, несколько раз заглянув во двор, они, с помощью иголки, закрепили не хитрое устройство к раме и медленно, чтоб не спутать нитку, пошли назад. Постучав немного в окно, ребятня, давясь ожиданием, смотрела, что будет дальше. Подождав не много, хулиганы постучали вновь. – Толи они не слышат, - забеспокоился кто – то мальчишек, - а может быть там, что то отпало, или нитка запуталась. Наконец, хозяин вышел в одних подштанниках и белой рубахе – косоворотке. Выглянув из ворот, не громко спросил: « Кто здесь, толи гостей каких, чёрт послал, или послышалось.» Подождав ещё, промолвил – послышалось, видать.
В третий раз они вышли вместе с женой. – Опять никого, - в сердцах бросил
хозяин. Да мы вроде, и не ждём ни кого, что за напасть, такая.
- Не переживай ты, шибко, - успокоила Нюра, - ребятишки, будь они окаянные, балуются, всё им, неймётся, шантропа, поганая.
- Правда, так и есть, заходи в избу, я посторожу тут, как подойдут, хорошенько палкой огрею – не повадно будет.
В конце – концов, Семён нашёл нитку, а вместе с ней само орудие беспокойства и, поняв, что ждать шалунов бесполезно, уходя, громко выругался и, погрозив в сторону зарослей, крикнул: « Я вот вас, ноги то, повыдёргиваю, мать вашу, перемать!»
Проказники побежали прочь, кто – то, глядя в сторону избы Василия, громко свистнул, а после, не громко, как бы про себя, сказал: « Неделю срока тебе даем на исправление, - а потом, также тихо обронил, - бесполезно конечно, горбатого, могила исправит».
Это был период раннего, возвышенного, обманчивого, порой больного, самоутверждения, со своими потерями и приобретениями, страхом и ошибками победами и поражениями, беспокойством, испугом, глупостью и безалаберностью. Это были первые шаги, даже не шаги, а попытка к движению в сомнительную, взрослость, вернее, в робкое юношество и очень хорошо, если у тебя в это время были настоящие взрослые друзья и советчики, любящие мать и отец, серьёзные старшие братья и сестры, учителя – люди , на которых можно положиться, которые подадут руку помощи, подставят плечё, не отвернутся, не оттолкнут – помогут.
=
Обнаружив, что нет соли, Варвара быстрым шагом пошла в магазин. По дороге она думала о недавней встрече с младшей сестрой, живущей в областном центре. Подобные встречи происходили очень редко, как бы всем не до этого – дела, не пускают. Хорошо горожанам, у них и отпуска как положено и уехать никто не мешает. А в деревне хозяйство – корова, телёнок, свинья с поросятами, гуси, куры, да и дети малые. Это, чтобы повидаться, не один день потратить надо. Да, и как – то, спокойно за них, за младших сестер. Тамара, горожанка, мужа с войны дождалась, теперь на заводе вместе трудятся. Серафима тоже, и муж вернулся, и работа в райцентре какая – то почетная. Она, у нас в семье, у самая грамотная. Братья тоже, и с войны вернулись и семьи имеют и работу и крыши над головой. Андрей, самый старший, плотницким делом занят, Василий тоже, без дела не сидит – на все руки мастер. Их жёны, другими словами снохи, тоже женщины порядочные, трудолюбивые. Особенно Анна, который уж год в передовиках ходит, у неё, на телятах, самый высокий привес. Так думала Варя, двигаясь к торговой точке.
Че то ты, Варюша, реденько забегаешь? Вся в работе, в заботе, - встретила её Клавдия, местный продавец, женщина всё про всех знающая, готовая дать совет по любому поводу и даже оказать посильную помощь.
- управилась во дворе, хотела квашню завести, а в доме – не солинки, пришлось к тебе бежать – скороговоркой выговорила, запыхавшаяся покупательница. Как там, Егор, говорят лежит, не встает?
- Рана, у него опять открылась, кровь идёт потихоньку, не перестает, ребятишки поглядывают, хуже будет, прибегут за мной. Она вздохнула, потом резко переменившись в лице, продолжила – я, его, вином лечу, как совсем худо станет, подам стаканчик… сёдня пошла, Людке наказала, подай, говорю, ему маленько, всё равно не отвяжется.
- Нельзя, поди, Клава, споишь мужика – как то неуверенно возразила подруга.
- Да, - она дёрнула плечом, - он, давно уж, не мужик, из мужиков то, только твой остался, да ещё два три, не больше. Она опять помрачнела, но, вдруг, глаза её заблестели и она, как ни в чём не бывало, таинственно сообщила, - слышала, целинника Лёвку, сегодня ночью убили…
- Ах, господи прости, - вырвалось у Варвары, - нет, не слышала, когда мне слышать то, Ленька говорил про него, будто бы хороший парень трудолюбивый, не задиристый И, чего там было, не знаешь?
- Кондаков, механик, будто бы зарезал,- почти шёпотом сообщила продавец, - не знаю, чего они не поделили… парень то, приезжий, говорят, шибко славный был, мухи не обидит. Может, девку какую, не поделили. Так, у нашего начальничка то, жена имеется. Пьяный он был, говорят, расшумелся, а этот, приезжий, замечание сделал. Вот и всё. Разберутся, увезли убийцу.
Варя стояла сама не своя. Вот и расти парней, мелькнуло в голове, разве думала его мать, что на смерть сына посылает. Ладно, армия, а тут – глухота, народ, как на блюдечке, кто бы мог подумать.
Варя заторопилась, - пойду, а то, ты мне, ещё что ни будь не хорошее, расскажешь, знаю я тебя.
- Заходи, заходи, Варенька, буду тебе теперь только хорошие новости рассказывать, а то, сколько раз за день мимо проходишь и минуешь магазин. Смотри, обижусь.
- Не серчай, подруга, - выйдя из оцепенения, натянуто улыбнулась Варвара, - зайду, куда я деваюсь, магазин то один, его не обойдёшь, не объедешь - продукты каждый день нужны.
- Стой, стой, чуть не забыла, - с прищуром, как – то таинственно и с пристрастием остановила её продавец, - твой, вчера заходил, постоял и ушёл, будто чё сказать хотел...
- Да ну тебя, - Клава, - перебила её взволнованная, но не показывающая виду, покупательница - в деревне беда такая, а ты, всё про мужиков. Не мешай, пойду я.
- Иди, иди,- вдогонку Варваре, крикнула продавщица, - я забегу, как ни будь, сегодня вечером.
Свидетельство о публикации №118022001775