Дед-Птица рассказ часть-1-я

      Часть 1-я.


О, Русь моя! От Божьей благодати
Твои поля,леса и ленты рек,
Твои берёзы с горделивой статью
И богатырской силы человек!

Земля святая, политая кровью,
Страна героев,дедов и отцов,
Плачу тебе несказанной любовью,
И слёзы лью под звон колоколов.

И выйдя в поле с жаждой очищенья,
Паду на земь, чтоб силушки набрать
Твоих ушедших вечных поколений,
О, Русь моя, святая наша Мать!

Ты не отринешь сердца покаянье,
И примешь боль и стон своих сынов.
Любви не просят будто подаянья,
Утешишь ты, родимая, без слов.

   По-над Русью святой,
   Всё плывут облака,
   Да летят в вышине
   Белы лебеди
   Я к тебе, моя Русь,
   Из далёк-далека
   Не прийду так вернусь
   Птицей-лебедью.


   Кто к чему привык: кто к городу, а кто к деревне. Сергей Семёнович,наш семейный Кола Брюньон*,как и тот неунывающий француз, Любил накрытый стол земли и солнца*, "бражничал", но "с выдержкой", поскольку полностью отдавал себя
свободе шофёрской профессии. Смолоду и до самой старости играл на простенькой гармошке, пел в семейной компании широкие, как русское раздолье, народные песни
и хохотал до слёз над залихватскими частушками: ими обычно сыпали его дочери,
Валька с Любкой да сын Виктор, позднее к ним присоединилась младшая Надя.

     На душе у деда становилось несказанно хорошо, оттого, что дети впитали в себя всё русское, дорогое и понятное его сердцу: он гордился ими!
Жена его Катерина восторгалась пением детей ещё больше и всё досадовала, что соседи не слышат, как у нас в доме поют!

  - Девки, Витя, сынок! Пойдём выйдем на улицу: пускай люди послушают!
Пели и в самом деле ладно! Многоголосье доморощенного квартета было слаженным и мелодичным настолько, что привлекало ближайших соседей. Они приходили к нам, кто у открытых окон послушать, а кто и поддержать компанию.

   Поутру дед Сергей не похмелялся:
" знамо дело...Я пью с выдержкой! не за то отец сына бил, что сын пил...
Произнеся наконец традиционное: "Ну, я пошёл",- перешагивал через порог,
и за окнами мелькала его по-шоферски сутуловатая фигура. Он был коренаст, крепко сбит, среднего роста. В серовато-голубых глазах, посаженных над не по-русски
крупным, словно клюв выступающим носом, то и дело проскальзывали затаённые смешинки. Щёголем никогда не был: носил густо выстеганную защитного цвета телогрейку и такие же цветом ватно-стёганные штаны, на которые были натянуты обычные кирзовые сапоги. Полный зимний шоферский набор!
  Летом обычно надевал клечатую рубашку да серые брюки плотного хлопка.
В костюме, при галстуке, доводилось бывать крайне редко: только по праздникам.
Катерина обычно подшучивала над ним с нескрываемым удовольствием, беря его под руку! - Подишь ты!- И правда: " Одень пенёк, будет паренёк!"

    Бабы, соседки с Поселковой улицы, его любили: он не отказывался помочь
одиноким вдовам, престарелым, немощным: кому дрова привезти, кому картошку, кому землю перелопатить.
    Впрочем безобидно пофлиртовать, позубоскалить с бабами он тоже был мастак!
Уже упомянутый Кола в таких случаях говаривал, что "семи тощим добродетелям он
предпочитает один упитанный грешок",но дальше смешливых шуток дело не заходило.
  Дед Сергей ограничивался скабрезным балагурством так же, как и пил с "выдержкой"!.Ему нравилось селить смущение своими более чем откровенными шутками
в самых озорных бабьих глазах
   При всём этом в сердце его всегда жила одна женщина,его Катерина: с ней он
нажил детей, к ней вернулся после 4-х лет заключения в концлагере.
   В первый же год войны она получила извещение о нём как о безвести пропавшем,
мыкалась в нищете с тремя детьми и больной матерью: ездила в Украину: меняла вещи на муку, работала по найму, за гроши копала и полола чужие огороды, силилась выжить и сохранить детей и мать. Благодаря ей, её работящим рукам,семья выжила!
   С той поры много лет прошло. Мирная жизнь вернула в их дом обычный уклад. В глазах деда Сергея замелькали потухшие во времена плена смешинки. Только песню:
" По диким степям Забайкалья" без слёз после плена он слушать не мог: плакал навзрыд, безутешно, как ребёнок...
  Успокоившись, опять становился сам собой. Вот и сейчас, попыхивая папироской,
говорил соседу, пришедшему посмотреть на их новый, почти достроенный сарай:
"Моя -то Катюха молодым не уступит: ладная, ловкая, а что корит меня да бранит, так это ж для острастки! Я то знаю, что она меня любит! - И к бабам ревнует!".

  Катерину прямо-таки взвило!
- О! Подишь-ты! О любви заговорил! Да за что тебя любить -то?!
  Колун рязанский, ты и есть колун! Окромя машины да бутылки знать ничего не
  хочешь!Всё хозяйство на мне! Я баба, а гвоздь и то лучше тебя забью!
  Давеча, когда сарай-то строили, ты ведь один раз по пальцу, другой - по гвоздю!

- Э-ээ... Да что с тобой говорить-то?! Глупая ты баба: испортила всё настроение!
 Пойду-ка лучше в шалман, а ты поговори тут без меня!

Катерина же, смущённо -довольная тем, что она молодым не уступит, отвернувшись от давно уже взрослых детей и внуков, сама не ведая , почему, продолжала нагнетать атмосферу:

- Ступай-ступай!Залей своё горло-то! Тебе б только лафитники опрокидывать
  да с бабами зубоскалить!

Заведённый и обиженнный, дед уходил, хлопнув калиткой и взглядом приглашал соседа последовать его примеру. Сосед-таки пошёл домой...
  Сергей шёл к небольшой продуктовой палатке с местным названием "шалман":
там можно было купить водку "в розлив", про себя досадовал: не надо было говорить про Катину ревность...Распалил бабу, сам виноват! В голове роились мысли об их непутёво сложившейся жизни, в которую бесцеремонно и не без последствий врезалась война.

     Продолжение следует.