come Roma la volle

Остроухий Пес прокуратора приветствует
вечный утраченный,  он же выродившийся нерушимый.
Ессе homo, здравствуй, скрипит кифарой дверных петель столица,
ливнем хлещет Авентин апельсинный, колышет бельем сушимым.
 
Так зевает и плюхается оземь лениво у ног Аргентинской башни
кот рода Юниев,  языком между ног шершавит.
Имперский шлем поправляет на веспе кавалерист вчерашний,
квириналит, громыхает орудиями заржавленными.

Ни заулок подле Фонтана черепашьего, по будням лысеющий, сирый
ниже белая рациональность Европы Дуче... в рубахе черной,
не уравняют чаши весов, ибо на противной – багряная тога, в дырах,
западной римской, до паденья изгнившей, зане побежденной.

«камо грядеши, Господи», Домине-кво-вадис?
отвечает - Vado a Roma, в спину ветром толкает вешним.
Все пути туда же ведут, куда последний, Аппиев, умершего в один день с
должником мудрецам и варварам, Эллинам и невеждам.

Ночь – колпак звездочета, меж семи холмов упавший,
брюхом порожним, волчьим, под небом ёрзает - ей (ночи) по нраву.
Судом Пилата помилует, (отпустит.) засим распнет – копьем Лонгина накажет
знать бы, по какому такому римскому праву.