Понять и простить

   
    Последнее время кисть Тулуз-Лотрека не слушалась. После третьего стакана абсента коротышка, обняв Марту, поднимался в свое убежище, мансарду под чердаком, с которой были видны парижские крыши. Вся жизнь графу казалась такой лишней и никому не нужной, что хотелось взлететь и понестись к этим чарующим крышам. Но все мираж: разве под их черепицей не такая же грязь, да и полет, наверняка, окончится отпеванием в Церковь Святого Августина. А Марта?
    Еще одна призрачная надежда на то, что он забудет о мерзости каждого дня. Сделает свое мужское дело и отпустит. Женщина будет для виду отказываться, изображать из себя благородную даму. А потом засунет под лиф несколько су и останется довольной. И забудет она о нем тут же, среди подруг в баре или... в объятиях нового клиента.
    Но когда Марта выскользнула из-под одеяла, Анре вскрикнул: «Постой!» Что-то ему померещилось. Изгиб тела в момент вставания с кровати? То как заметался во время резкого движения луч света, перейдя с шеи на спину, потом по бедро? Женское тело, только что насытившее его похоть, опять превратилось во что-то неземное в душе художника. Перед ним была снова натурщица, которая могла возбудить не только низменные чувства. Граф мечтал уже о дне, когда ряд поднимающихся женских ножек в канкане на сцене Мулен-Ружа, а потом сброшенные по команде бюстгальтеры не будут вызывать в нем низменное, животное чувство. Когда уже наступит час благословенной апатии к противоположному полу и он поймет, наконец, что прекрасное женское тело должно возбуждать чисто эстетически? У него на днях разгорелся спор с Огюстом Ренуаром на эту тему. Огюст считал, что подобное состояние, о котором мечтал Анри; навсегда убьет в нем художника. Ренуар даже посоветовал обратиться к специалисту, который специализировался на певцах-юношах, кастрируя их для сохранения прекрасного голоса.
    Да, искусство порой требует жертв. После ухода Марты художник еще долго всматривался в какое-то пятно на стене. Какая разница, что это все то, что осталось от раздавленного таракана, в которого он метко попал на прошлой неделе. Ему просто нужно было место, чтобы упорядочить свои мысли. Он был беременен вдохновением, которое в конце концов разродится когда-нибудь в его очерствевшей от повторяемости жизни душе. Нет. Марта, должна появиться опять, но отнюдь не для утех. Ему важен момент, когда ее тело примет на себя свет. Какие божественные переливы оттенков на вспотевшей от пережитой страсти шее, груди, животе!
    Он должен найти Марту и обязательно поймать этот момент опять. Если надо, он заставит ее не просто позировать, а делать это десятки, сотни раз.
    После беготни и поисков, на что ушел весь день, Тулуз-Лотрек нашел эту офранцузившуюся немку, которая сама начинала когда-то художницей, пока не поняла, что талант натурщицы у нее намного сильнее. Несколько акварельных рисунков — все что осталось от больших надежд маленькой девочки, приехавшей покорять Париж.
    Марта хорошо понимала графа.
    Ей самой интересно было заглядывать в глаза художника, когда после очередной попытки она соскакивала с кровати вниз. Тулуз-Лотрек, имитируя пот, даже смазал ее тело каким-то провансальским жиром, который она терпеть не могла, он вызывал у женщины рвоту. Но ради искусства она готова была терпеть. Ни о каких деньгах уже не стояло речи. И когда после сотой попытки художник поймал вдохновение, она взглянула в его глаза. Анри больше не приказывал: «Еще разок!» Натурщица поняла, что она нанесла уже первый мазок на картину. Это будет плод их совместного вдохновения.
    Художник словно отключился. Он закрыл глаза и о чем-то напряженно размышлял. Две глубокие складки от переносицы почти до верха лба напряглись в каком-то ожидании.
    Женщина накинула на себя платье и подошла к мольберту. На пустом холсте после движения ее кисти появилось первое пятнышко.
    Тулуз-Лотрек открыл глаза. Он быстро подошел к Марте и ее же рукой сделал несколько мазков. Потом в каком-то порыве вырвал у нее кисть и, смешав несколько красок, начал быстро наносить мазки в присущей ему неподражаемой манере. Художник уже не замечал присутствия постороннего человека и весь ушел в
    творчество. Была ли Марта лишней? Она с восторгом смотрела на отсутствующие глаза Анри и понимала, что если уйдет, то он потеряет вдохновение.
    Когда на лице художника внезапно застыло мученическое выражение, чем-то напоминающее детскую растерянность, Марта осторожно освободила руку маленького человека от кисти и повела его опять к постели. Здесь заставила опять погрузиться в мир страсти и неги. Потом заботливо подняла коротышку, как сомнамбулу, подвела к картине и всунула в руку кисть. Подобное повторялось несколько раз.
    Но Марте не устала. Она понимала, что творит вместе с художником их картину.
    На выставке картина «Невинность» произвела фурор. Но вскоре была кем-то украдена и художник впоследствии отказывался признаваться, что писал подобное.
   
    ***
    Марта умирала тяжело и мучительно в приюте церкви в приюте церкви Лоретской Богоматери в одном из переулочков знаменитого холма Монмартра.
    Она попросила игуменью, которая заглянула сегодня с утра, выполнить последнюю ее просьбу.
    Сердобольная женщина мотнула головой в ответ. Она понимала, что умирающей осталось совсем немного.
    — Мадмуазель, похороните меня вместе с той картиной, которая висит над моей кроватью. И никому не говорите об этом.
    — Да, дорогая, я обещаю.
   
    ***
    Вскоре женщины не стало. Тулуз-Лотрек не понял, почему ноги привели его сегодня на кладбище.
    Неужели он настолько ушел в свои мысли? Потом граф увидел похоронную процессию.
    Узнал среди провожающих несколько лиц...
    Значит Марта... жаль... очень. Она ведь была соавтором его навсегда исчезнувшей картины.
    Тут четкая мысль, словно подсказка внутреннего голоса, заставила его содрогнуться. Он теперь почти не сомневался, кто был вор. Нет... она унесла с собой то, что написала. Она ведь была соавтором, а вполне возможно и единственным автором.
    Страшное желание раскрыть гроб долго мучило художника. Потом он понял... зачем... это уже ничего не изменит в его жизни.