Европа. Пророчество

Уильям Блейк, 1794

«Пять окон есть у пещерного человека. Через первое он дышит воздухом,
Через второе - слышит музыку сфер, через третье вечная лоза
Цветет, на которой получают виноград, через четвертое может смотреть
И видеть мелкие части вечного мира, что вечно растет и развивается,
А через пятое он может попадать в любое время, что захочет, однако он этого не делает.
Ведь желанны украденные радости, а коврига поедается в тайном удовольствии.»

Так пел Фейри, посмеиваясь, восседая на полосатом Тюльпане,
Думая, что он один. Но когда он закончил петь, я вышел из-за деревьев,
И поймал его в свою шляпу, как ребятня ловит бабочек.
Мистер-с-палец, откуда ты знаешь эту песню? — спросил я — Где выучил ты эту песню?
Увидев себя в моих руках, так он ответил мне:
«Хозяин мой, я весь твой, прикажи мне, и я подчинюсь.»

«Тогда скажи мне, что есть материальный мир , и мертв ли он?»
Смеясь, ответил он: «Я книгу напишу на листьях цветков,
Если ты покормишь меня мыслями любви и дашь мне сейчас и потом
Чашу сверкающих поэтических фантазий. А теперь, когда я преклоняюсь,
Я спою тебе на этой нежной лютне, и покажу, что все живы
В этом мире, когда каждая частичка пыли дышит своей радостью»

Я отнес домой его за пазухой, согревая. Пока мы шли,
Полевых цветов я набрал, и он показал мне каждый вечный цветок.
Он вслух смеялся, увидев плачущими их, потому что они сорваны.
Они парили вокруг меня, как облако ладана. Когда пришел я
В свою гостиную , я сел и взял перо, чтобы записывать,
Мой Фейри сел на стол, и продиктовал ЕВРОПУ.

 ПРЕДВАРЕНИЕ

Безымянная темная женщина восстала на груди Орка.
Ее непослушные волосы развевались ветрами Энитхармон.
И так ее голос изрек.

«О Энитхармон-мать, родишь ли ты иных сыновей?
Чтобы исчезло имя мое, и места не могу найти себе,
И я ослаблена скитаниями!
Как темное облако, истерзанное в день мрачного грома,

Мои корни разветвляются в небесах, плоды мои внизу, на земле
Взмываются, пенятся и претворяются в жизнь, перворожденные и первопоглощенные!
Поглощались и поглощаются!
Так почему тогда моя проклятая мать претворила меня в жизнь?

Я повязываю тюрбан густых завес вокруг моей измученной головы.
И складываю листья вод как мантию вокруг своих членов,
Пока существуют красное солнце и луна,
И все звезды через край изливают свои плодоносные боли.

Не желаю того, но смотрю на небеса! Не желаю считать звезды!
Сидя в своей глубочайшей бездне моего бессмертного святилища
Я пользуюсь энергией их горения
И произвожу воющие кошмары, всепожирающих огненных правителей.

Пожирая и пожирая, шатались они в темных и опустошенных горах
В лесах вечной смерти, визжа в полых деревьях.
Ах, Энитхармон-мать!
Не клейми меня грубой формой этого сильного потомства огней.

Я произвожу из своей переполненной утробы мириады огней,
И ты клеймишь их своей печатью, а затем они шатаются повсюду
И оставляют мне пустоту, похожую на смерть.
Ах! Я утонула в мрачном горе, в радости видения.

И кто свяжет бесконечность вечной лентой?
Обвяжет пеленальными лентами? И кто заботливо вырастит ее
Молоком и медом?
Я вижу, что она улыбается, и я вхожу внутрь и голос мой прекращается»

Она закончила, и унесла свои теневые завесы
В тайное место.

 ПРОРОЧЕСТВО

Наступила глубокая зима.
В такое время тайное дитя
Спустилось через восточные ворота вечного дня.
Кончилась война и все войска, теням подобные, стремились в свои обители.
Тогда Энитхармон увидела своих сыновей и дочерей восставшими.

Как жемчужные облака, они все встретились в хрустальной обители,
И Лос, луны владелец, радовался в спокойной ночи.
Так говорил он, пока его бесчисленные сыны взмахивали своими огненными крыльями:

«Опять наступает ночь,
И сильный Уртона идет на покой.
И Уризен, освободившийся от цепей,
Сияет как метеор на далеком севере.
Протяните руки свои и ударьте по струнам элементов!
Пробудите громы из глубины.
Пронзительные ветра просыпаются,
Пока все сыновья Уризена осматриваются и завидуют Лосу.
Схватите всех духов жизни и свяжите
Их потрясающие радости в наших громких струнах,
Свяжите все питательные ароматы земли,
Чтобы дать нам счастье, чтобы пить могли игристое вино Лоса.
И будем же смеяться надо войною,
Презирая труд и заботу,
Ведь дни и ночи радости, в счастливые минуты обновятся.

Восстань, О, Орк, из своих глубин,
Первенец Энитхармон, восстань!
Мы коронуем тебя гирляндами румяной лозы.
Пока же ты связан,
Я могу видеть тебя в час блаженства, мой старший сын.»

Поднялся призрачный Демон, окруженным красными звездами огня,
Которые кружились яростно вокруг бессмертного дьявола.

Затем Энитхармон снизошла в его красный свет,
И голос ее воззвал к детям, вторя далеким небесам.

«Пришла теперь ночь радости для Энитхармон!
Кого мне звать? Кого отправить?
Эта Женщина, прекрасная Женщина! Имеет ли она власть?
Восстань, О, Ринтра, я призываю тебя! И Паламаброн!
Идите! Скажите человечеству, что Женщины любовь греховна!
Что Жизнь Вечная ожидает червей шестидесяти зим
В аллегорической обители, где жизни не бывает никогда.
Запретить все радости, и с детства пусть малышка
Раскидывает сети на всякой тайной тропе.

Мои усталые веки отяжелели по вечеру, мое блаженство пока еще ново.

Восстань, О, Ринтра, старший из рожденных, второй после Орка!
О, Ринтра-лев, пробуди свою ярость в своих черных лесах,
Приведи Паламаброна, рогатого жреца, скользящего по горам,
И тихую Элиниттрию, серебряную коленопрелконную королеву.
Ринтра, где прячешь ты невесту!
Не плачет ли она в пустынных тенях?
Увы, мой Ринтра! Приведи мне прекрасную ревнивую Окалитрон.
Восстань, сын мой! Приведи всю свою братию, о, ты, повелитель огня.
Князь солнца, я вижу тебя с твоими бесчисленными народами —
Плотными, как летние звезды.
И каждый раскидывает свою златую гриву,
И глаза твои радуются из-за мощи твоей, О, Ринтра, яростный царь».
Спала Энитхармон
Восемнадцать столетий и Человек был Видением!
Ночь Природы и расстроенные арфы.
Она спала посреди своей ночной песни
Восемнадцать столетий, и таково женское видение!

Тени людей, парящие стаями на ветрах,
Разделяют небеса Европы,
Пока Ангел Альбионов, пораженный собственными язвами, бежал со своими братиями,
С трудом переносимыми облаками на берег Альбиона,
Что заполнены бессмертными демонами будущего.
На совет сбираются пораженные Ангелы Альбиона,
Тяжело несутся облака над домом совета, вниз спешат
На главы Ангелов Альбиона.

Час лежали мертвыми они под руинами этого зала.
Но пока звезды вставали из соленого озера, так и они вставали от боли,
В неспокойных туманах, омраченные ужасами времен сражений.

Во взволнованных мыслях, восстали они из-под ярких руин, в молчании следуя
За огненным Королем, что искал свой древний храмовый змееобраз,
Что растянул свою тень вдоль белого Острова.
Вокруг него метались облака войны. Молчаливо Ангел пошел
Вдоль бесконечных берегов Темзы к золотому Веруламу.
Там были древние террасы, возвышавшихся спинами
Окруженных дубами колонн, что из из тяжелых камней, неотесанных
Орудиями, прекрасных камней. Вечные в небесах
Двенадцать цветов, малоизвестные на земле, давали свет в тенях,
Расположенных в порядке звезд. Тогда все пять чувств угнетали
В потопах земного человека. Затем ввернуты были слезящиеся глаза
В два неподвижных шара, сосредотачивая все вещи.
Всевозможные спиральные восхождения от небес к небесам
Сбирались вниз — и ноздрей златые ворота замкнулись,
Извернулись наружу, застывшие и отделенные от бесконечного.

Мысль превращала бесконечность в змея, что был жалостлив,
Для пожирания огня. Бежал человек от лика бесконечности и укрылся
В лесу ночном. И все вечные леса были разделены
В земли, вращающиеся в кругах пространства, что подобно океану колыхалось
И переполняло все, кроме этой конечной стены плоти.
И был храм, по образу змею подобный, какого изображение бесконечности,
Замкнувшейся в конечных оборотах, и и стал человек Ангелом.
Небеса величественным оборачиваются кругом — Бог тиран коронован.
Теперь вернулся Защитник древних на южную террасу,
Что усажена густо деревьями с чернейшими листьями, а в долине
Темной, прикрыт был Камень Ночи — наклоненно он стоял. Свисали с него
Фиолетовые цветы и красные ягоды. Образ того прекрасного юга
Однажды открылся на небесах и спустился на спину человеческую,
Поросшего теперь волосами и укрытого каменной крышей;
Вниз спустился к привлекающему взгляд северу, как вокруг ног
Пораженного исследователя бушующий водоворот затягивает его в могилу.

Ангел Альбиона поднялся на Камень Ночи.
Он увидел Уризена над Атлантикой,
И его латунную книгу,
Что Короли и Жрецы скопировали на земле,
Распространив ее с Севера на Юг.

А облака и огни бледно ходили кругами вокруг Энитхармон,
Вокруг утесов Альбиона и стен Лондона — все еще спит Энитхармон!
Катились валы серого тумана, включая Церкви, Чертоги, Башни.
Уризен распахнул свою книгу. Кормя душу жалостью,
Молодежь Англии, спрятанная во мраке, кляла страдающие небеса, вынужденная
В смертоносной ночи лицезреть образ Ангела Альбиона.
Родителями были они приведены , а пожилое невежество лицемерно проповедовало
На громадной скале, воспринимаемой чувствами, что закрыты для мысли.
Мрачный, темный и грубый, стоит они затмевает Лондон-град.
Они увидели его костяные стопы на сколе, плоть поглощена огнем,
Они увидели храм Змея, поднятый ввысь, затеняющий белый остров,
Они услышали голос Ангела Альбиона, воющего в пламени Орка,
В поисках трубы последнего рока.

Над всем остальным вой был слышан с Вестминстера все громче и громче —
Защитник секретных шифров покинул свой древний особняк,
Ведомый пламенем Орка. Его меховые одеяния и ложные замки
Сочленены и срослись с его плотью, а нервы и вены проросли в них.
С мрачным больным мучением он повис на ветру, он плыл,
Грохоча вдоль Грейт-Джордж Стрит сквозь Парковые ворота. Все солдаты
Скрывались от его взора. Забрал он свои мучения в пустыню.

И был вой по всей Европе!
И Орк возрадовался, услышав воющие тени,
Но Паламаброн выстрелил своими молниями, пробивая его широкую спину.
А Ринтра сидел со всеми своими легионами в глубочайшей глубине.

Смеялась Энитхармон во сне, наблюдая (О, женский триумф)
Каждый дом – логово, каждый человек связан, тени заполнены
Спектрами, и окна оплетены железными проклятиями:
«Нельзя Тебе» на двери, над дымоходами — «Страх» начертано.
С железными обручами на шеях, закреплены в стенах
Горожане, в свинцовых кандалах жители пригородов
Тяжко бредут, мягки и согнуты кости сельчан.
Меж облаков Уризена прокатываются тяжело огни Орка
Вокруг членов Защитника Альбиона, его плоть пожиралась.
Вопли и шипения, крики и стоны и голоса отчаяния
Возникли вокруг него в туманных
Небесах Альбиона. В ярости

Был Краснорукий Ангел захвачен, в ужасе и мучениях,
Схватил он Трубы последнего рока, но не смогу он протрубить в нее!
Трижды он попытался самоуверенно пробудить мертвых к Суду.

Могучий Дух резко появился из земли Альбиона,
Ньютонон нареченный. Схватил он Трубу, и загрохотал огромный взрыв!
Желтые, как листья по осени, мириады Ангельских хозяев,
Провалились через застывшие небеса, ища свои могилы,
Грохоча своими полыми костями в завываниях и плачах.

И проснулась Энитхармон, не зная, что спала она,
И что восемнадцать сотен лет прошли,
Будто бы их и не было вовсе.
Она позвала своих сынов и дочерей
На забавы ночи
В своем хрустальном доме,
И так продолжалась ее песня:

«Встань, Эфинтус, хоть и призывает тебя червяк,
Пусть зовет напрасно,
Пока у нас ночь святых теней,
А человеческое одиночество прошло!

Эфинтус, повелительница вод, как ты сияешь в небе.
Дочь моя, как радуюсь я! За твоих детей, что плавают кругом,
Как веселые рыбы на воле, когда холодная луна испивает росы.
Эфинтус! Мила ты, как утешения для моей слабеющей души
Ведь сейчас они вращаются вокруг стоп Энитхармон.

Манату-Ворсион! Я вижу ты пылаешь в моих залах,
Освещая душу матери твоей! Я вижу твоих милых орлов вокруг.
Твои золотые крылья есть моя радость, и твои огни легких наваждений.

Где мои зазывающие птицы Эдема! Льюта, тихая любовь!
Льюта, многоцветные радости склоняются перед твоими крыльями.
Нежная душа цветов Льюта!
Сладко улыбающийся мор! Я вижу твой смущающийся свет.
Дочери твои многоизменчивы,
Витают, как приятные восходящие ароматы, О Льюта, королева шелков!

Где молодой Антамон, принц жемчужной росы,
О Антамон, зачем же ты покинул свою матерь Энитхармон?
Одна я вижу твой хрустальный образ,
Плавающий в воздушной утробе,
С очертаниями дарованного желания.
Мой Антамон, семь церквей Льюты ищут твоей любви.

Я слышу нежную Утуну в палатах Энитхармон.
Зачем же ты отказываешься от тайны женской, мое дитя меланхолии?
Ведь меж двумя моментами блаженство вызревает.
О Теотормон, лишенный радости, я вижу, как твои соленые слезы текут
По ступеням моего хрустального чертога.
Сота и Тиралата, тайные обитательницы сновидческих пещер,
Восстаньте и порадуйте ужасного демона своими мелодичными песнями.
Пока ваши громы златом подкованы, привяжите своих черных скакунов.
Орк! Улыбнись моим детям!
Улыбнись, сын моих скорбей.
Восстань, О, Орк, и подай нашим горам радость твоего красного света».

Она закончила, и все вышли на прогулку под торжественной луной,
Пробуждая звезды Уризена своими бессмертными песнями.
И почувствовала это природа, пропуская чрез свои поры огромный пир,
До тех пор, пока утро не открыло восточные врата.
Тогда каждый занял свой пост, и Энитхармон зарыдала.

Но ужасающий Орк, когда он увидел зарю на востоке,
Выстрелил с высот Энитхармон,
И в виноградниках красной Франции появился его свет ярости.

Солнце светило огненно-красно!
Метались яростные ужасы!
В златых колесницах, с красными колесами, что капают кровью,
Львы бьют своими гневными хвостами!
Тигры ложатся на свои жертвы и высасывают ее румянец,
А Энитхармон стонет и кричит в муках и страхе.

И поднял высоко Лос главу свою, одетую извилистыми громами,
И прокричал, сотрясая всю природу до самого крайнего полюса,
Призывая всех своих сыновей к кровавым распрям.