Резерв

и мы скалимся злобно, смеёмся, ломаем руки, будто это сюжет третьесортных испанских фильмов. угловатыми ртами ни реплики друг о друге; никакого "люблю", никакого "ты нужен сильно", равнодушные звёзды — как вбитые в небо камни, а верней — бриллианты на чёрном небесном шёлке. никакого "прости", никакого "ты так нужна мне", лишь холодной Луны остроколющие осколки, что впиваются в кожу натянутыми лучами, разрезая мерцанием темень осенней ночи. наш кораблик любви по холодным волнам отчалил и его экипаж возвращаться сюда не хочет. плюс твой новый считает, что парочка мы ни к чёрту, и, наверно, он прав в очевидных своих догадках. я ему улыбаюсь, желая расквасить морду, а он мне наливает, желая послать украдкой. в белой вазе цветы третий день потихоньку вянут, ты меня умоляешь пропасть навсегда, без срока.
но ведь я обязательно снова сюда нагряну

и уже не уйду из-под грязных панельных
окон.

Сентябрь 2017

***

и, под крики взбалмошной толпы, —
мне хотелось выдержав всё, выжить.
никла алебастровая пыль
в силуэтах придорожных хижин.
 
что не метр — то кочка и ухаб, —
а подошвы — липкие от грязи.
вдоль обочин вились космы мха
обрамляя их зелёной вязью.
 
шёл с пером — вернулся на мече,
став одним из павших за идею.
я запомнил плети палачей
и оскал пытаемых злодеев,
 
а теперь и мой черёд идти,
взяв на выбор дыбу или петлю.
в такт часам бьёт пульс — за тиком тик,
умоляя, чтоб судья не медлил.
 
что ж, в угоду взбалмошной толпе,
да на радость злобным фарисеям
я казнён и даже не отпет,
а мой пепел с ветром не рассеян.

я казнён за то лишь, что писал
и за то, что жизнь на слово тратил.
паперть наполняют голоса
тех, кто здесь собрался смеха ради.

облетает кровь, как лепестки
в длань костра, питаемого чувством,
чувством боли. жизнь творца — лишь скит; —
 
его смерть же — высшее
искусство.

***
купол неба подёрнут кружевом сотни мутных ночных светил, лёгкий холод мусона южного побуждает меня уйти из бетонных гробниц, что множатся, что в груди образуют ком и кромсают, как будто ножницы ситец розовых облаков. я надеюсь успеть до ужина всё собрать и купить билет, звёзд рассыпчатые жемчужины застывают в туманной мгле. непокорным и вечно спорящим я шатаюсь по городам, мне противно быть частью сборища юность тратящих в никуда, под безмолвной Луной я рощами с ней шагаю и мне не жаль. её пальцы, предельно тощие, — словно десять колючих жал, её родинки — будто кружево и по этой хмельной весне я сбежал, вторя ветру южному

чтобы просто обняться
с ней.

Октябрь 2017

***
Ты забыла, как охрипшим голосом
Я шептал "люблю", отринув стыд.

Каждый день вдоль вены ставлю полосы —
И они похожи на мосты —

В город твой, что освещён был искрами
Цвета поднебесной бирюзы.
Где ты пела, улыбаясь искренне, —
А я слушал, проглотив язык.

Жаркий воздух пах церковным ладаном,
Мы бродили по сырой листве. —
Слово — это, мнится, всё, что надо нам —
Дабы освещать земную твердь

Наполняя купол неба звёздами
Чьи лучи изрежут — только тронь.

А стихи же лишь затем и созданы

Чтоб с затылком обвенчать
Патрон.

***
В нашей съемной квартире остыл недопитый
Чай.
И "скучаю" отныне никто никому не скажет.
Солнце так горячо, что коснувшись его луча
Получаешь ожог бледной кожи вплоть до костяшек.

В нашей съемной квартире остались твои часы,
Коробок моих спичек, стихи о весенней Каме.
Здесь, наверное, мог бы родиться наш первый сын.
Родилась же лишь память.
Щемяще-больная память.

И наружно здоров, но на деле тобой простыл.
А тела разбросало по разным меридианам.
Мне так трудно понять, почему со мной спишь не ты.
Мне так трудно поверить.
Мне так невозможно странно.

В нашей съёмной квартире сегодня поселят двух.
Он Ей будет дарить каждый вечер живые маки,
А Она — декламировать все мои тексты вслух
И потом на груди у Него, задыхаясь, плакать.

Август 2017

***
Я остался один из, считай, целой роты.
Так метёт в декабре — не раскуришь окурок;
Для нас люди — лишь груз. Причём, — строго двухсотый.
Окровавленный снег — он горячий и бурый.
 
Это было давно. Я весь пламенно-пылкий
Спал под звуки стрельбы, нюхал сизую копоть,
Но ведь дырки от пуль — всё такие же дырки —
Мне не раз доводилось латать их и штопать.
 
Моя рота лежит далеко за опушкой,
Там, где жидкий закат и рассвет некрасивый;
Нами просто играли, играли в войнушку
Пока души горели, как грунт Хиросимы.
 
Всем на фронте плевать кто твой ангел и кто ты —
Окровавленный снег горячей даже Солнца.
Для нас люди — лишь груз. Причём, — строго двухсотый
Кто вернётся в гробу — тот хотя бы
Вернётся.

Декабрь 2016

***
все дороги ведут не в Рим, —
все дороги ведут в твой дом.
сквозь погасшие фонари
и бескрайнюю толщу льдов.

если вдруг разведут мосты,
дав нам разные берега; —
я и в самую злую стынь
буду рваться к твоим ногам.

буду рваться и в град, и в дождь,
буду рваться и в шторм, и в сель; —
даже если ты вряд ли ждёшь,
даже если не ждёшь совсем.

если зори сойдут с орбит,
если выцветет небоскат, —
я продолжу тебя любить,
я продолжу тебя искать.

без тебя даже смех — не смех,
а святая вода — как яд.
без тебя я почти в тюрьме,
без тебя я — почти не я.

снег в окне невозможно-бел,
и, стань розой мой каждый стих; —
я вручил бы букет тебе.

на печали его
взрастив.

***
каждый первый, кто умер — с приходом весны воскрес, Солнце жадно лобзает сетчатку глазниц и кожу, я не знал, что любовь — это самый тяжёлый крест, крест, который нести, несомненно, себе дороже.
всё, что я выводил по тетрадям твоим — сотри, будет лучше забыть и до нового чувства выждать.
если ты мой Нерон, значит сердце — горящий Рим, если я твой Иисус, значит ты отречёшься трижды.
все мечты обо мне лучше сразу отправь в утиль. забывай мои губы, ладони, мои колени;
я — пропащий дурак, вряд ли можно меня спасти;
а ты стоишь любви, — не стиха, что, к несчастью, тленен.

каждый первый, кто умер — с приходом весны воскрес, дабы петь при Луне, наспех рвать винограда гроздья.
я же мёртв, ведь любовь заменяет поэту крест,
я же мёртв, ведь стихи заменяют поэту
гвозди.

Июль 2017

***
в том, зачем разошлись и сойдёмся когда
бесполезен наивный анализ.
просто знай — я тебя всё равно не отдам
как бы сильно забрать не пытались.
 
и пусть нас с тобой ждёт лишь холодный гранит,
а не роль двух счастливых супругов; —
я всю нежность руки твоей буду хранить

лишь однажды пожав твою
руку.

***
напивались грузинским на выселках
поцелуи друг другу даря;
что-то искру в глазах наших высекло
вопреки ледяным январям.

ты смыкала ладони горячие
на спине и в моих волосах. —
если письма хоть что-нибудь значили
значит я не зазря их писал.

над домами цветут колокольчики
в шифоньере — отцовский "Улисс".
и истома срывается с кончиков
наших пальцев, что вместе сошлись.

пролетают без устали по небу
мириадой комет январи.
если значило слово хоть что-нибудь
значит я не зазря

говорил.

***
хрупкие фиалки в ящике стола;
маки в переплётах пыльных книжек. —
намотав всю эту горечь на кулак
я тебя вовеки не увижу.

мы пошли бы вместе — да тропа узка
и её в тандеме не осилить.
но ты всё же верь мне — я тебя искал
всюду по заплаканной России.

твоё имя в горле намертво стоит
твоё имя ест меня проказой. —
знаешь, я запомнил все черты твои
хоть с тобой не виделся ни разу.

и четырёхлистник, росший на полях
вряд ли нам теперь о счастье скажет;

чувства — это море, мы — два корабля, —
что расстались, не встречаясь

даже.

***
мне постоянно плохо. я постоянно синий.
цены на сигареты — всё, что держу в уме.
да, из меня бы вышел классный маньяк-насильник —
глянь как свою душонку я расчленить

сумел.

***
гаснет милый очаг и согреться мне больше нечем. я касался плеча, с лепестками играл в "чёт-нечет";
гнал стихи из души, а потом возвращал обратно понимая, что сшит с ними нитями Ариадны.

моя жизнь — солончак, — безграничный и очень пресный. я хочу закричать от хождений по краю бездны
но не слышит никто и забыты родные лица, — а следы гематом украшают мои ключицы.

меня ждёт по ночам липкий страх, у кровати стоя. тают в звёздных лучах барокамеры новостроек; —
и уже не лечусь, а сижу — изнутри спрессован, зажигая свечу, — чтоб потом прикурить косого.

стрел забросив в колчан бесы двигают за добычей. моя боль — саранча — аппетит её неприличен;

хоть лети на Бали, хоть колись — а она — до воя —
но раз что-то болит, — значит это ещё 

живое.

***
укрывался за тучами Месячный серп,
проскользая над крохотным мысом; —
ты другая совсем — будь ты просто как все
я б в тебя ни за что не влюбился.

ветер, веющий с моря нёс тихую скорбь, —
волны бились о сизые скалы; —
ты другая совсем — будь ты просто мирской, —
моё сердце тебя б не искало.

плыл по розовой глади небес птичий клин
выли ливни, нежданно нагрянув.
ты другая совсем — будь ты просто с земли,
я тебя не берёг бы так рьяно.

и, под кронами лип, среди рытвин да ям,
крест вздымался в объятиях стужи.
ты другая совсем — будь ты просто моя,

я тебе хоть чуть-чуть был бы

нужен.

***
Мой психоз приходит остервенело,
и с порога скалится диким псом.
боль врастает в кожный покров омелой —
не глушась ни шмалью, ни кюрасо.

дрожь мне прошивает нутро и морозь
холодом проводит по позвонкам.
я всё больше верю, что скоро вскроюсь
лавр венца сменяв на каркас венка,

я всё чаще чувствую телом взгляды —
те, что оставляют внутри ожог; —
воздух пахнет гнилью. Он где-то рядом, —
Он опять пришёл за моей душой.

Он ныряет в волосы, гладит спину;
замирает пальцами на костях.
говорит, что ангел меня покинул
и что я отныне — Его дитя.

Он заходит в дом мой, причём без стука,
и, храня безмолвие на устах
тащит прямо к пропасти, а под руку
с Ним шагают водка да наркота.

Мой психоз приходит остервенело,
отрывая с мясом от всех людей; —

и, произрастает внутри омелой
боль, что всё мучительней каждый

день.

***
не хотелось "как все", а хотелось совсем иначе.
не хотелось страдать, под абсентом кромсая кисти.
мы — попавшие в сеть, в сеть своих недалёких истин; —
я сегодня поддат, ты сегодня надрывно плачешь; —
не хотелось любви, а хотелось спастись от боли.
прорастает репей сквозь доспехи, тела, сквозь чувства; —
я стал страшен на вид и зову красоту кощунством.
меня тянет к тебе, но обыденней — 
к алкоголю.

меня тянет к тебе, но добраться суметь смогу ли? —
сквозь штыки и ножи, сквозь приклады и дула ружей.
я б сбежал хоть в Тибет, хоть на полюс — да будет хуже,
ибо тех, кто бежит всё равно догоняют
пули.

не хотелось "как все", а хотелось уйти красиво; —
сердцу нужно болеть, чтоб оно говорило, Боже. —
мир безжизненно-сер без тебя и твоих ладошек.

моё слово как плеть — ибо хлещет с огромной 

силой.

***
для тебя я — забава, игрушка, смешной и слабый —
сумасшедший мечтатель, поставивший всё на кон.
между нами нет правды, а ежели и была бы
то, конечно, не рядом, конечно же — далеко.

я шагаю в цветочный — купить тебе белых лилий, —
словно вены по телу ползут сотни лоз вдоль крыш.
мы почти не горели, не слышали, не любили —
оттого и глаза у меня без конца мокры.

счастье — байка для маленьких, радость — сплошная ересь,
из всех ****ей не бросит лишь старая ***** с косой. —
вера часто калечит, и если кому доверюсь —
это будет барыга, что сделал скидон на соль.

люди ходят молиться, целуют святые мощи, —
а я, Бога завидев кричал ему "отвали".
мой психоз убивает сознание, череп трощит
и на пачках "LD" проступает Господень лик.

для тебя я — забава, игрушка, смешной и слабый —
сумасшедший мечтатель, приставивший к нёбу глок.
в моих строках нет правды, а ежели и была бы

это точно никак бы, никак бы

не помогло.

***
И ежели я смел тебя обидеть
То, Боже мой, — обидь в сто раз сильней.
Когда любовь сломается, как видик —
Ты всё равно продолжишь сниться мне,

Когда она угаснет и остынет,
Когда она навеки отпоёт;
Я не смогу прожить в людской пустыне
Измученным скитальцем без неё.

Ты всё равно останешься той первой,
В чьи ноги я бы сердце положил;
Моя Афина, Гея и Минерва,
Моя судьба, без коей мне не жить.

И ежели я смел тебя обидеть
То, Боже мой, — убей, не пощадив.

Когда любовь сломается, как видик —
Она продолжит жить в
Моей
Груди.

***
осколки звёзд мерцают мотыльками
над улицей, где я тобой простыл,
а в бренном сердце не хватает камер
и кровь течёт на белые холсты.

привет, мой личный грёбанный концлагерь
привет, мой личный атомный террор.
я третий год ищу любовь во фляге
и третий год хватаюсь за перо.

смешные люди вечно ищут место
при этом загибаясь в колесе. —
а мне бы поцелуев под подъездом
и жизни — чтоб была не как у всех.

запомни руки, пахшие ликёром
не забывай, пусть даже я уйду.
мне хочется бежать в седые горы
и отыскать там вечный акведук.

мне хочется найти своё спасенье, —
да только для меня спасенья нет.
и тают грёзы в тишине осенней
и тают грёзы в зыбкой тишине;

и сотни звёзд мерцают мотыльками
над улицей, где я тобой простыл, —
а в бренном сердце не хватает камер,

ведь все их оккупировала

ты.

***
Кесарево — лишь Кесарю, Богу же — только Богово, разум захвачен бесами, он — их приют и логово;
 
сердце меж рёбер плавится, словно руда железная, знаешь, моя красавица, мы ведь с тобой над бездною. мы ведь с тобой над пропастью, здесь бесполезны жалобы, сердце стучит, как лопасти у механизма ржавого. сердце стучит с пробелами, больно в костях и в печени, звёздами ртутно-белыми небо вдали расчерченно. мы же — у самой темени, Дьявол поёт нам тенором, наших сердец сплетение это приют для демонов.
 
Кесарю — в ноги кланяться, Богу — рыдать над крышами;
 
ну а что нам останется?
нам, моё Солнце рыжее?

Июль 2017

***
Она вновь не могла уснуть, потому что Он кашлял ночью, птицы пели Им про весну, неизбежный конец пророча и у вечности на борту пролетали часы в умате. были звёзды как будто ртуть, как скопления белых пятен;
Он вставал, Он смотрел в окно через ветви худых акаций, шансов выдержать было ноль и врачи предлагали сдаться. грудь парнишки кромсала боль, Он выплёвывал кровь наружу. смерть звала убежать с собой, над облезлой хрущёвкой вьюжа, —
а Она не могла уснуть, понимая — Его час пробил, и, сквозь снежную белизну проступали черты надгробий.
Он всё время шептал "прости", клочья фраз заносил в блокноты, обрываясь, как будто стих — на предельно трагичных нотах. Он Её до конца любил, — и Она. запредельно. очень. припадая, как белый бинт к Его ранам, что кровоточат.
а потом Он закрыл глаза, (Ему, видимо, снилось что-то), и сквозь тьму полетел назад, — в рай, откуда Он, мнится, родом.
а Она не могла уснуть, ведь для сна было страшно слишком; — птицы пели Ей про весну, что забрала Её мальчишку.

Она выла, держа во рту обжигающий летний воздух.
были звёзды — как будто ртуть; —

это Он зажигал Ей
звёзды.

***
я хочу, чтоб юнеско глаза твои чудом света
на весь мир объявило. чтоб каждый тебе слагал.
чтоб запомнили фрески тебя в тонкий шёлк одетой
и чтоб все океаны припали к твоим ногам.

я хочу, чтоб на коже небес осень хной застыла
ведь ты любишь её, вместе с лижущим сквер дождём.
чтобы, всё подытожив, назвать тебя лучшим тылом
да и просто той самой, которая верно ждёт.

я хочу, чтоб твой голос из трубки смог стать когда-то
твоим стоном на ухо, который мне жизнь спасёт;
я клянусь, что не вскроюсь, покуда ты будешь рядом.

я клянусь, что люблю.
что люблю тебя.

вот и всё.

Сентябрь 2017

***
Совместно с Игорь Врублевский

и мечты наши станут подобием
уходящих под воду челнов.
у меня для тебя — лишь надгробие
ибо сердце другой вручено.
 
наша юность в прошедшем останется; —
я умру, так твоим и не став.
моя бедная, кроткая странница; —
помолись за меня у креста.
 
ибо в том, что с тобой не похожи мы,
не виновен ни Дьявол, ни Бог.
нам друг друга любить не положено,
ведь Господь от беды уберег.
 
потому ничего не получится —
я исчезну с земли без следа.
моя милая, нежная спутница,
не жалей о любви никогда.

***
ты являешься мне, чёрной птицей садишься на жердь —
ты — посланница боли, принёсшая скверные вести.
мы всего лишь играем, как требует данный сюжет —
и счастливых мгновений подобный сюжет не уместит.
 
ты приходишь в мой дом — не стучась, чтоб впустил не прося.
словно нимб над тобой светит тусклая старая лампа; —
королева клинков. я же — просто обычный босяк,
прожигающий дни под воздействием морфийных ампул.
 
мне сказать-то и нечего. нечего больше сказать.
загорается свет по квадратам обшарпанных окон.
в глубине твоих глаз всё беснуется, вьётся гроза,
а твой пристальный взгляд бьёт по коже разрядами тока.
 
ты приходишь одна, мёртвый холод храня на лице.
гаснет где-то над мысом закат, кровоточивший раной.
говоришь "нам пора" и наводишь мне в душу прицел; —
 
я готов уходить.
забирай, дорогая Морана.

***
мы с тобой не похожи. какие там инь и ян?
всё, по факту, иначе, скорее уж — юг да север.
я запомнил глаза, хотя был невозможно пьян,
а ещё — океан, что вдоль берега волны сеял.
 
ты носила барсетки и вязанный белый шарф,
обожала искусство, любила читать Верлена.
в тебе что-то задело, когда мы, едва дыша,
обсуждали стихи под Собором Святой Елены.
 
собирал твои слёзы по капелькам каждый день
вспоминал тебя ночью на пару с бутылкой виски.
в этом городе мёртвых, ослепших к чертям людей
очень трудно найти хоть немного родных и близких; —
 
но у нас получилось. пусть панцири нам дробят
сумасшедшие чувства, — мы оба готовы падать; —
 
здравствуй, девочка-ангел, кажись, я люблю тебя,
и, кажись, это всё, что мне вовсе от жизни
надо.

***
Пролетают года, по тетрадным листам
Из поэм мои чувства кричат.
 
Я клянусь, что тебя никому не отдам
И за клятвы привык отвечать.

Июль 2017

***
А Володя сейчас вместе с Богом:
Бог Володю простил без раздумий.
Суд небесный был вовсе не строгим; —
Ведь Володя в аду жил и умер.
 
Рядом Ося сидит с сигаретой
Улыбается. (Нет здесь унылых); —
Бог щадит и прощает поэтов
Ведь при жизни никто не щадил их.
 
Ведь при жизни ломали им стержень
Те, кого они просто любили.
 
Так скажите мне, ангелы, где же
 
Где сегодня
Марина и Лиля?

Июль 2017

***
глотая кожей тёплые дожди,
шагаю по промзоне вдоль посадок.
мне память, как и прежде бередит
твой силуэт в лиловой дымке сада.

я не умею просто и легко
от собственной печали отрекаться.
тихонько плачет чёрт пойми о ком
унылый соловей в тени акаций.

и холод по щекам бьёт, словно плеть,
и жизнь моя трагична, будто сага.
я седину обрёл в шестнадцать лет,
декаду проживая ровно за год.

в моих сосудах кровь, как смоль черна, —
и бесполезен всяческий диализ.
те шрамы, что наш путь оставил нам
доныне не совсем зарубцевались,

ведь силуэт твой память бередит
встречаясь мне и в скверах, и в тавернах.

глотая кожей тёплые дожди
я умираю медленно,

но верно.

***
Я напишу роман на сотню глав
О том, что ты мне снишься каждый вечер;
Твой грустный взгляд — как острая игла,
Твой поцелуй — как резкий залп картечью.
 
Я нарисую бледное лицо,
Худые пальцы, родинки на теле.
А ты мне грудь напичкаешь свинцом
И боль нас развенчает да разделит.
 
В твоих глазах — осколки дальних звёзд,
Что сквозь года не меркнут, не тускнеют;
Моя любовь до ужаса всерьёз —
И вряд ли совладать смогу я с нею.
 
Ведь твой наряд узорами пестрит,
А руки пахнут розовым июлем.
Но главное что ты теперь внутри —
Как между ребёр всаженная
Пуля.

Июль 2017

***
они воевали вместе
на Неманских берегах.
и, гладя нательный крестик —
молились седым Богами.
 
теряли в окопах разум,
вдыхая машинный дым.
пах воздух солдатским мясом
и листьями лебеды.
 
весь мир стал ужасно пресным
без братьев и без семьи.
но кто ж знал какая бездна
ждала в сорок первом их.
 
с шести лет ещё в обнимку, —
друг-другу — почти маяк; —
ведь даже на школьном снимке
обнявшись они стоят.
 
им было всего семнадцать
когда, не пустив слезы
в дешёвых хлопковых ранцах
пошли они на призыв
 
накинув себе по году
и мамам "прощай" сказав.
 
а после — их пешим ходом
отправили на вокзал.
 
...
под крошевом из созвездий
с тоской, что в груди поёт —
ей быть, как любой невесте
хотелось всегда вдвоём.
 
рыдали вдали наяды,
дрожала душа, как лань.
и правда — она с ним рядом,
с ним вместе она была.
 
к тому же — ведь чем не платье
наряд полевой сестры?
 
...
над их перебитой ратью
рыдали дожди навзрыд.
 
но рядом сидел любимый; —
лишь он и остался жив.
 
...
весна обвивала дымом
лесистые рубежи,
 
и выли вверху снаряды
на жжёной, сырой земле.
--"давай просто будем рядом
ещё очень много лет?"
 
--"давай", говорил он нежно,
сквозь сажу и едкий чад; —
любовь оставалась прежней
под лезвием палача.
 
война не сломала души —
на этой больной войне —
он был ей смертельно нужен
и так же нуждался в ней.
 
сидела она вся в белом, —
кровь капала, как вино.
и вдруг он спросил несмело:
--"ты станешь моей женой?"
 
вокруг раздавались взрывы;
и Солнечный свет сквозил.
"поверь, я с тобой счастливый
пусть даже лежать в грязи.
 
поверь, ты моя родная
где нет тебя — всё не то.
я чётко до жути знаю
что вряд ли спрошу потом —
 
ответь мне сквозь вой оружий
под этот проклятый шум:
мы станем женой и мужем?
ответь же, прошу, прошу."
 
враги подступали ближе,
гас в небе закатный йод.
--"ты знаешь, родной, я вижу —
что нам не уйти живьём;
 
тебе говорю всем сердцем
и пальцы в руке скользят.
от смерти никак не деться
а жить без тебя нельзя,
 
уснём же меж птичьих трелей
погибель свою приняв."
 
патроны с апрелем пели
на вешнем исходе дня.
 
они умирали вместе
на Неманском берегу,
сжимая нательный крестик
 
и жадно касаясь
губ.

***
мы были, — (ты да я) неразделимым сплавом, —
ещё с ребячьих лет, с отрочества ещё.
ломило изнутри нам души и суставы
от искренней любви, что нынче вряд ли в счёт.
 
конечно, ты была со мной на самом деле,
пускай не рядом, но я знаю, что была.
и, в трелях молодых прекрасных коростелей
и в тусклых огоньках цветных электроламп.
 
протяжные года порочного разврата,
впечатали меня в квадрат больничных стен.
я верный, словно Брут и мирный, будто атом,
а ты духовна как шалава на шесте.
 
усталые глаза смыкаются без амфа,
безжизненная дрожь течёт с башки до стоп.
я пью палённый спирт из македонских амфор
выкуривая в год, пожалуй, блоков сто.
 
гниют твои цветы в потрескавшихся вазах;
***рю мефедрон и жаль, что не левак.
согрел своё нутро, въебав бутыль пиваса,
а после — вискаря, пытаясь не сблевать.
 
ты выросла теперь, катаешься в ролс-ройсе,
на теле на твоём — сплошные кружева.
но сердцу ничего отрады не приносит; —
оно устало дни рутинно проживать.
 
я в драгах прячу боль, а ты же — в драгметаллах, —
они для нас с тобой, по сути, блиндажи.
ведь жизнь обоих, блять, настолько измотала
что хочется уснуть, забыться и не жить.
 
и мы уже давно, давно с тобой не дети; —
едва ли хватит сил поверить, как тогда. —
нам претит детство, пусть.
ужасно сильно претит.
 
но чтоб попасть в него, клянусь, — я всё
отдам.

***
снова письмо без конвертика скомкано
тем, кто сегодня тебя напоил.
губы теряются в девичьих локонах
и эти губы, увы, не мои.
 
я засыпаю в прихожей под марками,
ты, между тем, засыпаешь под ним.
дни нынче выдались очень уж жаркими,
очень уж жаркими выдались дни.
 
там, где мы встретились — старая мельница,
лёгких муссонов весны напилась; —
и она вертится, хоть и не верится, —
что она может вертеться без нас.
 
и сорняки под холмами бугристыми
их огибая, ползут в никуда.
я не смогу, не сумею, не выстою
если продолжу ходьбу по следам.
 
пальцы мои, провонявшие ротмансом,
всё ещё помнят тебя "от" и "до".
я добираюсь наощупь, без компаса
к моргу районному, то есть в свой дом.
 
чтоб не рыдать — напиваться приходится,
чтоб не вскрываться — лить чувства под бит.
ты улыбалась с икон Богородицы
так, что я начал их жечь и рубить.
 
жёлтым письмом без конвертика скомканы
все мои мысли и чувства мои.
губы теряются в девичьих локонах,
губы того, кто тебя напоил.
 
я засыпаю под марками к ужину,
ты, между тем, засыпаешь под ним. —

он же твой ряженный,
он же твой суженный
 
он же твой мальчик,
а мне не
звони.

***
пуская чужих в свои линии венок,
я так заебался быть вечно не нужным,
я — просто любовный торчок на изменах
пытавшийся тщетно стать другом и
мужем.
 
и хмурится город своим домочадцам,
как злобный родитель на сына за двойку.
мы — те, кто пытался от всех отличаться
херачась спидами в овраге
под стройкой.
 
мы — те, кто пытался не плакать, но ноет,
стараясь молчать о проблемах эпохи;
дыхание сбитое, как при апноэ
ведь чёртовы слёзы мешают
на вдохе.
 
ты пахнешь духами, я пахну уайт хорсом,
гашишем слегка и немного печалью,
а Солнце висит на невидимых тросах
как висельник, коего в трипе
зачали.
 
холодное небо — как ****ный кафель.
февраль; — сигарета, 0.5 и таблетка. —
теряюсь в десятках твоих фотографий
их день ото дня находя
на рунетках.
 
покинут тобой, той, что стала мне домом, —
заставив забыть про "memento" и "mori".
я — грешный ребёнок больного Содома,
а ты же мечтаешь о грязной
Гоморре.
 
пуская чужих в свои линии венок,
я так заебался быть вечно не нужным.
 
я — просто любовный торчок на изменах
бредущий к могиле под дулами
ружей.

***
и вернётся обоим прошедшее, как бумерангом,
и всё близкое вырвет из сердца рукой загребущей,
а таёжные дебри да воды далёкого Ганга
не увидим ни мы, ни наш пепел, что по’ ветру пущен.

ибо, Боже, всё мимо летит, на глазах умирая, —
ведь у нашей любви в этом мире — ни права, ни шанса.
мы сгорели как демоны, вечно гонимые раем
и лишь пепел обугленных душ воедино смешался.

острия моих рифм никого, кроме нас же не ранят,
губы ладаном пахнут, однако внутри меня — бесы.
то, что скажут о чувствах на плазменном телеэкране —
в бескупюрном быту подчистую лишается веса,

ведь таёжные дебри да воды далёкого Ганга
не увидим ни мы, ни наш пепел, что пущен по ве’тру.

лишь прошедшие годы мне в тело войдут бумерангом,
паралельно с дешёвым бухлом и экстрактом

эфедры.

***
Совместно с Владислав Асеев

Наплевать, сколько слов "грузом двести" вернётся назад,
На клочки нитей судеб, на пепел мостов и развалин.
Только больше, прошу, никогда не смотри им в глаза,
Ведь ты знаешь, дурак, — за глаза их полюбишь едва ли.
 
Наплевать, сколько чувств с каждой лично разделишь, и как
Без ума от их всех — молодых, вечно пламенных, диких.
Раз они — твоё Солнце, то ты, по несчастью, Икар,
Что, взглянув им в глаза, принимает судьбу Эвридики.
 
Наплевать на ожоги – в конце ожидает Коцит,
Потому обратись Флегетоном негаданной гостье.
Как бы кто не назвал золотым, улыбайся, ты – цинк,
Ведь стремишься укрыть под собой только мясо и кости.
 
Ты давно разучился одной отдаваться с концом,
А чужие тела не теплее гранитных надгробий.
Самый мёртвый из всех сотен тысяч живых мертвецов,
Ведь любовь умерла и сгнила у тебя между ребёр.
 
Безымянный, как пальцы, которым не вверил кольца,
Ты искал её в ликах святых, а нашёл у пилона.
Твоя муза - Иштар на спине золотого тельца,
Ты не стоишь, мой мальчик, и тысяч блудниц Вавилона.
 
Ведь чужая любовь для тебя — сплошь тузы в рукаве,
Что нужны лишь затем, дабы трахнуться где-то под сценой.
А раз так, то цены тебе нет и не будет вовек; —
 
Ты бесценен, поскольку свой мир отдаёшь за бесценок.

***
что мы оставим,
а что покинем
под бой церковных
стальных часов?
на окнах дремлет
пушистый иней
и кровь ритмично стучит
в висок.

зарубцевались
твои порезы,
остыла почва
полей к утру.
холодный ветер
небрит и дерзок, —
он нас кусает
за кожу рук.

остановись,
разверни обратно
минут и дней
сумасшедший бег; —
ты вся в красивых
родимых пятнах
что как созвездия
на тебе.

ты улыбаешься —
я робею,
с тобой, под взбалмошный
рёв машин —
мне небо кажется
голубее,
а Солнце —
ласковым и большим.

в руках лаванда
да хризантема,
мы обнимаемся
и дымим.
я высекаю
на ста тотемах
по буквам имя твоё,
аминь.

нас раздирает, нас ест
оскома,
но, забывая
про стоицизм —
мы тонем, падая прямо
в омут.
и улыбаемся,

как глупцы.

***
человек обязан во что-то верить
человек обязан любить кого-то.
мы стоим, целуемся на бруствере
из колонок тихо грустит Сальери;
ты искала рая, родная? — вон он.
 
берег лижут волны, ползут буксиры,
океан сливается с небоскатом.
ты красива, Господи, так красива
что сдержать полёт мне едва ль по силам; —
ведь в твоих объятьях я стал крылатым.
 
наши ступни греет песок, а веки
плавно содрогаются в такт прибою.
заменить тебя, вне сомнений, не кем
мы — всего лишь глупые человеки, —
но судьба хранит, бережёт обоих.
 
просто оставайся, мне надо слушать
твой воздушный голос, тонуть в нём надо.
я тебя люблю и целую душу
человека, коим теперь простужен,
а над нами маются звездопады.
 
каждый ведь обязан чему-то верить; —
а защитный панцирь пробит и содран.
Солнце растворяется в атмосфере,
из колонок тихо грустит Сальери;
 
я ищу свой рай у тебя на бёдрах.