Осенние листья...

                Осенние листья  нравились мне всегда. И ярко-желтые, усыпавшие землю рядом с окном моей спальни в Сокирянах, и оранжево-золотые, по дороге в одиннадцатую Тираспольскую школу, и красно-бордовые, с небольшой фиолетинкой.

                Такие можно было насобирать только у студенческой общаги на  Петриканах, рядом с небольшим прудиком, что у Дойны - знаменитого Кишиневского кладбища.

                Настоящим же осенним листовым раем был старый Московский Тимирязевский Парк, раскинувшийся между улицей Восьмое Марта, Проездом Соломенной Сторожки и  кинотеатром Байкал на Большой Академической.
    
                В Сокирянском детсаду монополию на доставку осеннего золота для воспитательниц жёстко удерживали девчонки. Конечно, собирали и они. Но ,зачастую, просто милостиво соглашались освобождать от этой невиданной красоты нас, глупых мальчишек, несущих им  дорогие букеты из  красивейших разноцветных  экземпляров.

                Затем, эти жадные дамы,  хвастаясь драгоценной добычей, детально обсуждали подарки. Только после этого, они  подносили их , задабривая строгую Анну Николаевну, либо поднимая настроение прекрасной Людмилы Афанасьевны, которую все обожали. Помню, как заливаясь горючими слезами , я стал очередной жертвой  интриги этого Мадридского Двора.

                Эллочка Коренфельд и Людочка Серебрянская - наши первые красавицы в группе трехлеток, безжалостно сдали меня строгой воспиталке за сбор листьев в дальней запретной зоне. Она располагалась  у самого забора, отделяющего детсад от огромного больничного двора.

                Девчонки сотворили эту пакость из элементарной ревности. Ведь несколько очаровательных листиков  я все же умудрился подарить не только им, но и синеглазой Наташке. Она тоже  ужасно нравилась мне. Не только мечтательно-грустным взором, но и милым нежным голоском, которым  произносила мое имя...

                - Изменщик!,- Пригвоздив меня этим незнакомым словом, они отправились с жалобой прямо к Анне Николаевне. Воспитательница тут же поставила меня в угол небольшой крытой веранды на радость жестоким бессердечным ревнивицам.

                Золотые убранства Тирасполя, насыщавшие воздух тревожным терпким ароматом осени, ждала иная Судьба. Рядом с тротуарами и тропинками дворники уже вовсю начинали  поджигать многочисленные костры.

                С  ярко-синим дымом, медленно поднимавшимся в голубеющую высь, до лучших времён отправлялись в очередное годичное плавание роскошные одежды скверов, парков и улиц.

                Всегда нравился этот волнующий запах дымов, наполнявший лёгкой грустью и тревожной горьковатой тоской по уходящему времени.

                Темно-красные, почти бархатные, и, зачастую, очень клейкие листья,   расставленные на столе и подоконниках моей комнаты Кишиневской общаги, ярко расцвечивали серые зимние будни и радовали глаз до самой Весны.

                Она наступала внезапно, после  бессонных зимних ночей преферанса, январско-февральских экзаменов. Приходила вслед за шумным мартовским Мэрцишором - праздником, когда все улыбались, прикрепляя на одежду радостные символы весенних первоцветов.

                Терпкий запах дубовых аллей старого Тимирязевского лесопарка очаровывал совсем по-другому, резко оттеняя обостренную тревогу по все чаще хворающим родителям, общую минорную симфонию после быстро пролетевшего лета и неумолимо приближающейся долгой холодной Московской зимы.

                Оптимизма добавляли только многочисленные ярко-веселые  одежды деревьев и багрянец кустов на Лиственничной Аллее, бегущей от Тимирязевки до Дмитровского шоссе. Она всегда щедро блестела на осеннем солнышке своими тысячами листиков, шумно приветствующих несущихся по ней студентов, аспирантов, молодых и стареющих доцентов с профессорами.

                И сейчас. Этот неспешный осенний променад по Листве, как нежно зовётся  посвящёнными  чудный  уголок Вселенной, остаётся одним из самых изысканных деликатесов, бережно приберегаемых Судьбой специально для нас.

                А Зима ? Зима - она, как всегда, не за горами...