Как звучит молчание, что наполняет его

      «Личность, чтобы быть личностью, должна находиться в общении. Бог есть общение Трёх Лиц... которое исключает какую-либо самозамкнутость или самодостаточность, но есть всецелая отдача Себя Другому, то есть экстатическое пребывание в Другом, без самомалейшей утраты Своей идентичности. В некотором роде отражением этой любви является творение Божие... Элемент экстатический: ...присутствуя в Своих энергиях, Бог как бы исходит “из Себя” “вовне” Себя, к творению... Существование человека и творения в целом – ...синергия нисходящей любви Божией и восходящей, устремлённой к Богу любви человека. В своём восхождении к Богу человек так же экстатичен...»(1)
     И молчание является общением, а посему, оно всегда экстатично, можно даже сказать, что оно есть чистый экстасис. Ведь «не всякую мысль можно записать, а только если она музыкальна»(2). Музыкальным в молчании является мир, – это гармония вопрошания и ответа, точнее, гармония доверия, согласие, простое предстояние, единство жизни...
     «Три отца имели обыкновение ежегодно приходить к блаженному Антонию. Два из них спрашивали его о помыслах и о спасении души, а третий всегда молчал, и ни о чем не спрашивал. После долгого времени авва Антоний говорит ему: вот ты столько времени ходишь сюда, а ни о чем не спрашиваешь меня. Тот отвечал ему: для меня, отец, довольно и смотреть на тебя!»(3)
     Молчание есть направленное внимание.
     «Благим окажется такое действие, при совершении которого мы сможем удерживать внимание и намерение в безоговорочной направленности на чистое и невозможное добро, ни в коей мере не прикрывая ложью притягательность и невозможность чистого добра. Здесь добродетель – полная аналогия с художественным вдохновением. Прекрасным будет стихотворение, которое писали, удерживая внимание в его направленности на невыразимое вдохновение во всей полноте его невыразимости»(4).
     Ещё раз повторим известное: лишь если молчание рождает, и сопровождает, и упокоевает в себе слово, тогда оно – слово. «Невозможность – дверь к чудесному (surnaturel). Мы можем лишь постучаться в неё. Открыть должен кто-то другой»(5). Итак, лишь если слово живёт в молчании, тогда оно – диалог.
     Подпасок говорит Пришвину(6):
     – Если бы ты по правде писал, а то ведь наверное всё выдумал.
     – Не всё, – ответил я, – но есть немного.
     – Вот я бы – так написал!
     – Всё бы по правде?
     – Всё. Вот взял бы и про ночь написал, как ночь на болоте проходит.
     – Ну как же?
     – А вот как! Ночь. Куст большой-большой у бочага. Я сижу под кустом, а утята – свись, свись, свись.
     Остановился. Я подумал – он ищет слов или дожидается образов. Но он вынул жалейку и стал просверливать в ней дырочку.
     – Ну, а дальше то что? – спросил я. – Ты же по правде хотел ночь представить.
     – А я же и представил, – ответил он, – всё по правде. Куст большой-большой! Я сижу под ним, а утята всю ночь – свись, свись, свись.
     – Очень уж коротко.
     – Что ты коротко! – удивился подпасок. – Всю-то ночь напролет свись, свись, свись.
     Соображая этот рассказ я сказал:
     – Как хорошо!
     – Неуж плохо? – ответил он.
     Оставлю здесь недосказанным и необъяснённым показанное...»
     «Художник есть прежде всего очевидец мировых тайн и духовных обстояний. Ибо:
     Есть некий час, <в ночи,> всемирного молчанья
     И в оный час явлений и чудес
     Живая колесница мирозданья
     Открыто катится в святилище небес(7).
     Это видение и эту очевидность художник получает в созерцающем сосредоточении, т.е. в сосредоточенном и целостном погружении души... в развёртывающиеся перед нею обстояния мира»(8).
     Но в молчании осязаемая тайна мира подобным образом и передаётся. Об этом, например, стихотворение Тао Юань-мина:
     Хоть и поселился среди людей,
     Но ни повозки, ни лошади не шумят.
     Спрашивают меня: “Как ты так умудряешься?”
     Отвечаю: “Когда сердце не лежит к славе, где бы ни поселился – везде глушь”.
     Собираю хризантемы у восточной стороны ограды,
     Выпрямлюсь – и неторопливо смотрю на гору Нань-шань.
     В горах особенно хорошо вечером,
     Птицы все вместе летят к гнёздам, –
     В этом и заключается истина,
     А пытаюсь это объяснить – не нахожу слов.

     Что это означает? «Принципиальная многозначность, открытость для толкований имманентно присущи китайскому стихотворению и зафиксированы в трактатах по поэтике в качестве особого понятия хань сюй – «таящегося накопления» в переводе академика В.М. Алексеева. Так, известный средневековый поэтолог Сыкун Ту (ХI в.) описывает сущность хань сюй следующим образом:
     Поэт, ни единым словом того не обозначая,
     Может целиком выразить живой ток своего вдохновения.
     Слова стиха, например, к нему не относятся,
     А чувствуется, что ему не преодолеть печали(9).
     ...При этом идеальное стихотворение внешне должно выглядеть по возможности просто и непритязательно, «пресно» (дань), но скрывать в себе “неисчерпаемую глубину мысли” (ли хэнь шэнь)»(10).
     Однако «открытость предполагает долгую и кропотливую организацию поля возможностей»(11). Это и есть труд созерцающего молчания.
     «Философский ум склонен давать этим обстояниям наименования; религиозное созерцание и художественный опыт обходятся нередко без имени... Сравните с описанием подобного у Шмелёва: “отыскивая что-то далёкое, чему и имени не было, но что было”(12)»(13).
     И то, что остаётся за гранью слова, является мерой слов: «Что есть сверх сего, то есть мера словам»(14). Это то, что сильнее времени, обширней пространства, тоньше всякого ветра и ближе света. В этом, словно бы в пеленах, мы растём для вечного, в нём мы лежим, созидаясь, словно вода в ладонях, в нём, в этом бутоне, прорастает та пыльца, которой благоухает наше дыхание, когда мы молчим, этим поёт молчание:
     «Даже когда мы спим мы охраняем друг друга
     Охраняем нашу любовь спелых плодов тяжелей
     Даже без смеха и слёз длится она века
     День за днём и долгую ночь когда нас уж не будет»(15).

     И когда наступает утро, и солнце произносит свои первые отблески на проплывающих тающих облачках, и когда распростёртый полдень держит его в ладонях так высоко, что даже сам его не может видеть, и когда, наконец, сиреневым вечером, что весь целиком – «"Старый пруд. Прыгает лягушка. Всплеск воды"(16)... И только этот звук говорит о тишине...»(17) Нигде, в безвоздушном пространстве или наоборот, в пространстве сплошного воздуха совершается этот прыжок... Осязаема лишь граница. Переход, рождение, слово – и когда оно уже ускользнуло, ещё более звучит, отступая, молчание.
     «Ничто не даёт такого чувства бескрайнего простора, как тишина... Шум окрашивает пространство, насыщая его звуковой материей. Безмолвие совершенно очищает его – нас охватывает чувство шири, бездонности, бескрайности...»(18) Потому что наступает

     Весенняя ночь(19)

     Злачёных курильниц иссяк аромат(20),
           клепсидры капель редка;
     Ушедшей зимы возвратился хлад
           в дыхании сквозняка.
     Приметы весны человека томят,
           лишая ночного сна,
     По полу цветочные тени скользят,
           сияет в окно луна.

     «Есть дар слушания голосов и дар видения лиц. Ими проникаем в душу человека. Не всякий умеет слушать человека. Иной слушает слова, понимает их связь и связно на них отвечает. Но он не уловил “подголосков”, теней звука “под голосом”, – а в них-то, и притом в них одних, говорила душа. Голос нужно слушать и в чтении... К таинственному и трудному делу “издательства” применимо архимедовское Noli tangere meos circulos(21)»(22).
     «Настроение – это не голос писателя, но сокровенность безмолвия, которое он налагает на слово; нечто способствующее тому, чтобы это безмолвие являлось ещё его безмолвием, то самое, что ещё остаётся от него в том смирении, каковое отводит в сторону его самого»(23).
     ...А Коломбину удивляет,
     Что сердце ветер обвевает,
     И в сердце – голоса звучат(24).
     Обман ли это? Пьеро, решивший удрать с Коломбиной... Лишь намёк, предвосхищение главного, но именно поэтому и – неправда.
     И всё же. Что коснулось Коломбины? Мечта? Узнавание правды? Говорящее мимо слов обыденности? Говорящее сквозь молчание одиночества?..
     «Поэты-хайкаисты не непосредственно выражают свои эмоции, а опосредованно – через вещи, которые они видят (“видимые вещи”)... Вещи проступают с большей силой, оттенённые “пустотой”, созданной “ложными словами”»(25). То есть не обременёнными непосредственно необходимым смыслом, так сказать, проходными.
     Вместе с тем иногда именно подробность понуждает говорить укрывающееся от захвата и осязания молчание. «“Тайна детальности” состоит в том, что она делает ясными и отчётливыми впечатления человека. Сущность детальности состоит в пристальном изучении мелких, характерных свойств предметов, которые при этом вырастают в размерах, – изгиба ветки, ряби на воде, голоса цикады, шороха, всплеска. Детальность проявляется в воссоздании в стихотворении мелких движений, почти неразличимых голосов, оттенков, полутеней»(26).
     Подробность всегда честна, деталь, как оброненный волос или платок, отражают царящую в глубине всего происходящего тишину: то, что скрыто, звучит сильней.


1)  Свящ. Владимир Шмалий, Проблематика пола в свете христианской антропологии.
2)  В.В. Розанов, Опавшие листья 2.
3)  Алфавитный патерик, Антоний 27.
4)  Симона Вейль, Тяжесть и благодать. Невозможное.
5)  Симона Вейль, Тяжесть и благодать. Невозможное.
6)  Рассказ «Сочинитель».
7)  Ф.И. Тютчев, из стихотворения «Видение», 1863.
8)  И.А. Ильин, Основы художества. О совершенном в искусстве, гл. 9 О художественном предмете.
9)  Китайская поэма о поэте. Стансы Сыкун Ту. Пг., 1916. Перевод В. М. Алексеева. В статье И.С. Смирнова «Об одном стихотворении Ли Бо», Иностранная литература, №2, 2007.
10)  И.С. Смирнов, Об одном стихотворении Ли Бо.
11)  У. Эко, Открытое произведение, 5.
12)  Неупиваемая чаша, Гл. 16.
13)  И.А. Ильин, Основы художества. О совершенном в искусстве, гл. 9 О художественном предмете.
14)  Прп. Исаак Сирин, т. 1, Слово 39.
15)  Поль Элюар, Даже когда мы спим.
16)  Хокку Мацуо Басё.
17)  К. Крипалани, Биография Р. Тагора.
18)  Анри Боско, Маликруа, цитата у Г. Башляра, Поэтика пространства, II, 4.
19)  Ван Аньши (1026 -- 1086). Стихотворение написано во время ночного дежурства автора в помещениях императорской академии наук – Ханьлиньюань, расположенной на закрытой территории императорского дворцового комплекса – Запретного Города.
20)  иссяк аромат... капель редка... – эти образы говорят о том, что с момента заступления на дежурство уже прошло значительное время. Ароматические смолы в позолоченных курильницах, повсеместно использовавшихся в помещениях дворца для улучшения воздуха и защиты от злых духов, уже полностью выгорели. Также почти подошел к концу и запас воды, залитой в водяные часы (клепсидру), по которым во дворце отмерялись установленные отрезки времени.
21)  Не прикасайся к моим кругам (лат.). По свидетельству Тита Ливия ("История римского народа", XXV, 3), с этими словами Архимед обратился к римскому воину, ворвавшемуся в его дом в захваченных римлянами Сиракузах.
22)  В.В. Розанов, Опавшие листья 1.
23)  М. Бланшо, Незавершаемое, непрекращающееся.
24)  П. Верлен, Пантомима.
25)  Е.М. Дьяконова, Вещь в поэзии трёхстиший (хайку).
26)  Е.М. Дьяконова, Вещь в поэзии трёхстиший (хайку).