Ампир внутри
Рождённому среди брежневских панелей
Под низкими потолками, которые, несомненно,
Вовсе не отражали высокие мысли и чувства.
На кухнях, где громкими голосами
Спорили о разных стилях искусства.
В длинной прихожей, заставленной книжными шкафами,
каждое праздничное утро
Я проводил время, рассматривая часами
Страницы с текстом и без картинок.
Зачитываясь местами, где герои,
С благородными манерами и голубыми глазами,
Спасали мир и меня от скуки плена.
Я забывал про рваные подошвы ботинок.
Равняясь на Гордона Байрона - английского лорда, наверное,
Хотел сам перепробовать рано все пороки мира.
Запираясь в душном туалете, упрямо, подражая герою,
Вдыхал отраву ядовитого отцовского «Беломора».
Скверно, что дела были плохи, я догадался неожиданно скоро,
не прокурив и полгода, отказываясь из-за одышки от футбола.
Странно, что на свете оказалось слишком много пороков и лордов,
Но возможно, поэтому так мало Байронов - поэтов из аристократического рода.
Когда тренировался на самодельном турнике, сделанном в проёме комнаты,
Я хотел быстрей подрасти, стесняясь ещё редких усов и ломаного голоса.
Делал отметки карандашом наточенным на дверном косяке.
Мечтал стать греческим Геркулесом непохожим на всех,
Чтобы не получать по мелочи сдачи не только в магазине,
Но и от сверстников вне дома, оставаясь, правда, внутри наивным Дон Кихотом.
Не помогала даже мифическая каша из геркулеса,
Постер Терминатора на стене и Брюса Ли, чтобы
Смотря в зеркало, обманывать себя ещё раз.
Тянуться вверх в отражении, вставая на цыпочки.
Терпеливо день ото дня расти над собой,
Веря, в непреложные простые книжные истины.
В них всегда красив и высок герой,
А зло низкорослое на меня похоже и неказистое.
В проходной комнате, где я жил,
Меня наполняли надежды и мечты,
Но мимо шагали условной реальности вещие сны
Схожие, как за окном серые дни.
Не замечая, наверное, моих желаний.
С улицы был слышен гул толпы.
Во дворе иногда за стаканом собирались
Интеллигенты из питерской коренной шпаны.
Их голоса взволнованно матом звучали, иногда
Даже проскакивало вежливое обращение,
Наверное, когда районных участковых замечали - утончённое "Вы"!
Не забуду стеснительную застенчивость тонких стен.
Всё было слышно, играло ли аристократичное пианино
Или бытовой ругани разносился красноречивый тлен.
На шестиметровой кухне, где всегда тесно,
Потому что она не предназначена для дворянских собраний,
Но всегда друзьям со двора находилось там место.
Иногда даже с вином и гитарами.
У меня не было слуха, поэтому я отбивал ритм честно руками.
Мы разную музыку слушали.
Подражая хорошей чужой,
Порой сами, под Музой, когда могли
Свою ещё плохую сочиняли,
Стесняясь, собственного откровения и любви.
В эпоху застоя тела быстро росли,
Взрослыми скорее казаться старались.
И ждали, пока желания догонят
Ещё неразвитые детские мозги.
Свежий сквозняк из щелей панели
Разгонял затхлый воздух тесных квартир.
Мы думали, что всё умели и знали.
Верили, что нам принадлежит за окном мир.
Хранили глубоко в сердце
Подросткового максимализма пыл.
О подвигах втайне мечтая,
Принцесс не взаимно любили,
Превращаясь в несносных задир.
С пошлостью внутри сражаясь,
Благородный, в панельных сериях,
Воспевали рыцарский ампир.
Почему мы, разрушаясь с годами, страдали?
Ведал только один на небе бог-бригадир...
Свидетельство о публикации №118021503474