Маньчжоу-го

Коршун прочертит пару кругов.
Рикша трусцой мчится под горку.
Запахом корки и русскою горькой
Пахнут харчевни Маньчжоу-Го.
Полдень настал. Дремлет Дальний Восток.
Возле ручья старые фанзы.
На берегу бродят фазаны,
След заметая пестрым хвостом.
Слышится звон колоколов.
Теплится жизнь в русском сеттльменте,
Где эмигранты варят пельмени,
Штабс-капитан плюет в потолок.
Будет ржаветь твой карабин.
Бывший герой, видно, заелся.
Не соберет рать Родзаевский.
Знойный июль. Сонный Харбин.
Аристократ, пред фамилией «фон»
Круглый живот в китель не втиснет.
А из окна слышен Вертинский,
Хрипло грассирующий патефон.
Знаешь, изгнанник, о грозном вожде,
Что собирает войска на границе?
Вьются плющи на кирпичном карнизе.
Рельсы звенят: К-В-Ж-Д.
Возле ручья гордый фазан
Пулей стрелка сбит аккуратно.
Мается дурью патруль оккупантов.
Город маньчжурский, русский фасад.
Утром приедет седой самурай
Для излечения ран и контузий.
Старый китаец, местный «Конфуций»,
Вспомнит с тоской прежний Китай.
Рис поспевает и конопля.
Крутится жизнь в медленном вальсе.
Дни и года как песок между пальцев.
Дремлет Харбин. Спит гаолян.
А в кабаках вечно гульба.
Знай, азиат, русские пьянки.
На океане господствуют янки,
За Уссури зреют хлеба.
Тихо, неспешно, взошел на угор
Старый китаец с ликом Конфуция.
Губит страну язва коррупции.
Заживо сгнило Манчжоу-Го.
Нем телефон – просто беда!
Что у китайцев за аппаратура!
Мстя за Мукдены и Порт-Артуры,
Красная лава хлынет сюда.
Медленно тянется из-за бугра
Туч череда вереницею длинной.
Грянет орда новых динлинов
Древнемонгольским кличем «Ура!»
Штабс-капитан по этапам «домой».
Мертвый «Конфуций» лежит под ракитой.
Острою саблей свершит харакири
Тот самурай, проигравший свой бой.