Луна и Тис. Из Сильвии Плат

Луна и Тис.

Таков воспоминаний  свет -   блуждающий, холодный.
Деревья  в  памяти  черны.  Свет - синий.
У ног моих сложили травы их печали, как будто бы я Бог,
Покалывая мне лодыжки и о своей покорности шепча.
Туманы, полные дурманных испарений, обжили это место,
Его от дома моего лишь ряд надгробий отделяет.
Я даже и не представляю, как попасть туда.

Луна — не дверь. Она —  лицо, и одинока,
Бела, как межфаланговый сустав, расстроена до жути.
Как будто совершая преступленье, она к себе притягивает море;  она тиха,
Зияющее «О»,  знак полной безнадёги.  Я здесь живу.
По воскресеньям дважды  колокола тревожат небо
И  Воскрешенье возвещают огромных восемь языков.
В конце  они  свои  вызванивают  чинно  имена.

Готический по форме, тис указывает вверх.
Подняв за ним глаза, найдешь луну.
Луна мне мать. Она  не милосердна, как Мария.
Из голубых её одежд нетопыри и совы вылетают.
А как хотелось  бы поверить в нежность
Склонённого ко мне скульптурного её лица,
Смягчённого свечей колеблющимся светом,  и  в  кротость этих глаз.

Я долгий путь прошла.  Таинственно цветут,
Синеют облака на фоне  звёзд.
Святые  в церкви засинеют вскоре,
Всплывут на хрупких ножках над холодными скамьями,
Благочестивостью полны и  руки их, и  лица.
Но ничего из этого луна  не видит. Она убога и дика.
А откровенье тиса — мрачность,  мрачность и  молчанье.

22 октября 1961

* * * * * * * *

The Moon and the Yew Tree
by Sylvia Plath

This is the light of the mind, cold and planetary.
The trees of the mind are black. The light is blue.
The grasses unload their griefs on my feet as if I were God,
Prickling my ankles and murmuring of their humility.
Fumy, spiritous mists inhabit this place
Separated from my house by a row of headstones.
I simply cannot see where there is to get to.

The moon is no door. It is a face in its own right,
White as a knuckle and terribly upset.
It drags the sea after it like a dark crime; it is quiet
With the O-gape of complete despair. I live here.
Twice on Sunday, the bells startle the sky
Eight great tongues affirming the Resurrection.
At the end, they soberly bong out their names.

The yew tree points up. It has a Gothic shape.
The eyes lift after it and find the moon.
The moon is my mother. She is not sweet like Mary.
Her blue garments unloose small bats and owls.
How I would like to believe in tenderness
The face of the effigy, gentled by candles,
Bending, on me in particular, its mild eyes.

I have fallen a long way. Clouds are flowering
Blue and mystical over the face of the stars.
Inside the church, the saints will be all blue,
Floating on their delicate feet over the cold pews,
Their hands and faces stiff with holiness.
The moon sees nothing of this. She is bald and wild.
And the message of the yew tree is blackness—blackness and silence.

22 October 1961