Таланту Паустовского. Что такое я? Пушкин

   Я приехал в просторный и тихий городок Опочку .
Там, в гостинице, была интересная встреча с человеком, с которым не был до этого знаком -
с  низеньким седым человеком.
Старик этот, оказывается, уже знал, что я приехал из Москвы, и он раньше в Москве был.
Он остановил меня и спросил:
    Когда в последний раз вы были в Большом зале Консерватории?
Я был озадачен этим вопросом, но ответил, что был месяц назад, на концерте пианиста Святослава Рихтера.
Суть в том, – сказал старик, – что я окончил Московскую консерваторию. По классу композиции. Конечно, не вчера.
Когда вернётесь в Москву, поклонитесь от меня Большому залу Консерватории и нашему знаменитому органу,
открывающему мир дивной зари, сказочного утра!
    Но не в только в этом суть! Вы не можете представить себе, как народ тянется к музыке.
Суть заключается в том, - отметил композитор, - чтобы правильно наметить себе ту наибольшую меру прекрасного,
которую вы можете передать людям – снова и снова!
   Моим собственным музыкальным вещам далеко до Моцарта или Чайковского, Мусоргского или Шостаковича,
поэтому я предпочитаю увеличить степень своей полезности для народа
и лучше играть великие чужие вещи, чем сочинять невеликие свои. И эта великая истина -  навсегда!
    Что такое я?
Как композитор?
Простая мелодия -
без исполинского порыва ввысь, без страсти    в нашем бурлящем мире бытия.
   А в наше время прежде всего нужно воспитывать большие человеческие чувства.
Прежде всего! И лучше всего – через искусство!
    Поэтому я и стал пианистом, исполнителем бессмертных вещей.
Золотой отблеск, который бросает на нас искусство, – вечен!
Он облагораживает нас. Он бесконечен!..
    Утром я уезжал из Опочки в Псков. По пути я заехал в Пушкинские горы, на могилу поэта.
Как всегда поздней осенью, там было безлюдно и тихо.
С могильного холма виднелись сизые дали, тронутые последней позолотой осеннего цвета.
   На могиле, около простого белого памятника с надписью «Александр Сергеевич Пушкин», я никого не застал.
Только через час пришло несколько цыган и цыганок – табор их я невдалеке от Пушкинских гор видал.
    Цыгане сели на землю около могилы, о чём-то тихо посоветовались между собой, время шло к полудню,
и едва слышно запели протяжную и печальную цыганскую песню.
   Не пела только одна молодая цыганка. На её плечи была накинута нарядная шёлковая шаль.
Женщина тоже сидела на земле и перебирала палые листья. Они будто шептали ей что-то сами.
Потом она встряхнула головой, вынула из чёрных гладких волос алую бумажную розу,
бросила её к подножью памятника Пушкину и улыбнулась, сверкнув влажными зубами.
   Цыганская песня всё лилась, как приглушенный звон, как звук струны.
Я вспомнил композитора в Опочке, и в сознании у меня возникла вдруг какая-то смутная связь
между протяжным напевом и звуками рояля в самых глухих, самых отдаленных углах страны,
во всех этих Сосенках, Звонах,
Каменных Гривах и Горячих Станах.
   Цыгане встали и начали спускаться по выветренной каменной лестнице с могильного холма.
Молодая цыганка ушла последней. Она постояла около могилы и, обернувшись ко мне, говорит,
чуть хрипловатым голосом: «Я бы тебе, дорогой, спела «Чёрную шаль», да нельзя - горло сильно болит», 
потом легко повернулась, словно и не было разговора между нами
и ушла вслед за цыганами.
    Короткий, как мимолетная улыбка, день быстро иссякал, сливая все краски осени
в один угрюмый серый цвет - бревенчатого, много лет обдаваемого лучами Солнца и осенними ливнями дома.
В этом цвете было уже предчувствие снега, зимних сумерек с их почерневшим серебром старых берёз
и стелющегося дыма.
И почему-то мне пришли на память слова композитора о вечном отблеске, что бросает на нас искусство. -
Искусство, отражающее глубочайшие чувства!
     ______
А.С. Пушкин, Чёрная шаль. Романс.
   Гляжу, как безумный, на чёрную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
Когда легковерен и молод я был,
Младую гречанку я страстно любил;
Прелестная дева ласкала меня,
    Но скоро я дожил до чёрного дня.
Однажды я созвал веселых гостей;
Ко мне постучался презренный еврей;
«С тобою пируют (шепнул он) друзья;
Тебе ж изменила гречанка твоя».
Я дал ему злата и проклял его
И верного позвал раба моего.
Мы вышли; я мчался на быстром коне;
И кроткая жалость молчала во мне.
     Едва я завидел гречанки порог,
Глаза потемнели, я весь изнемог...
В покой отдаленный вхожу я один...
Неверную деву лобзал армянин.
     Не взвидел я света; булат загремел...
Прервать поцелуя злодей не успел.
Безглавое тело я долго топтал
И молча на деву, бледнея, взирал.
     Я помню моленья... текущую кровь...
Погибла гречанка, погибла любовь!
С главы её мёртвой сняв чёрную шаль,
Отёр я безмолвно кровавую сталь.
   Мой раб, как настала вечерняя мгла,
В дунайские волны их бросил тела.
    С тех пор не целую прелестных очей,
С тех пор я не знаю весёлых ночей.
Гляжу, как безумный, на чёрную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
         www.youtube.com/watch?v=7RFL_K4jKeY
_____
К.Г. Паустовский. Беглые встречи. (Отрывок).
Я приехал в просторный и тихий городок Опочку. Среди города шумела и пенилась река Великая.  И была у меня там в гостинице мимолетная и интересная встреча. Через час после приезда я встретился в прихожей гостиницы с низеньким седым человеком в потертом пальто.
Старик этот, оказывается, уже знал, что я приехал из Москвы. Он остановил меня и спросил:
– Когда в последний раз вы были в Большом зале Консерватории?
Я был озадачен этим вопросом, но ответил, что был месяц назад, на концерте пианиста Святослава Рихтера.
– Суть в том, – сказал старик, – что я окончил Московскую консерваторию. По классу композиции. Когда вернетесь в Москву, поклонитесь от меня Большому залу Консерватории и нашему знаменитому органу «Очень прошу вас!»
Но не в этом суть! Вы не можете представить себе, как народ тянется к музыке.
Суть заключается в том, – ответил композитор, – чтобы правильно наметить себе ту наибольшую меру прекрасного, которую вы можете передать людям. Моим собственным музыкальным вещам далеко до Моцарта или Чайковского, Мусоргского или Шостаковича. Поэтому я предпочитаю увеличить степень своей полезности для народа и лучше играть чужие вещи, чем сочинять свои.
 Что такое я? Как композитор? Простая мелодия.
Без исполинского порыва ввысь, без страсти. А в наше время прежде всего нужно воспитывать большие человеческие чувства. Прежде всего! Поэтому я и стал пианистом, исполнителем бессмертных вещей. Некий поэт сказал: «Этот листок, что иссох и свалился, золотом вечным горит в песнопенье». Золотой отблеск, который бросает на нас искусство, – вечен! Он бесконечно облагораживает нас. В этом суть!...
    Утром я уезжал из Опочки в Псков. По пути я заехал в Пушкинские горы, на могилу поэта.
Как всегда поздней осенью, там было безлюдно и тихо. С могильного холма виднелись сизые дали, тронутые последней позолотой.
На могиле, около простого белого памятника с надписью «Александр Сергеевич Пушкин», я никого не застал. Только через час пришло несколько цыган и цыганок – табор их я видел невдалеке от Пушкинских гор.
Цыгане сели на землю около могилы, о чем-то тихо посоветовались между собой и едва слышно запели протяжную и печальную цыганскую песню.
Не пела только одна молодая цыганка. На ее плечи была накинута нарядная шелковая шаль. Женщина тоже сидела на земле и перебирала палые листья. Потом она встряхнула головой, вынула из черных гладких волос алую бумажную розу, бросила ее к подножью памятника Пушкину и улыбнулась, сверкнув влажными зубами.
Цыганская песня все лилась, как приглушенный звон. Я вспомнил композитора в Опочке, и в сознании у меня возникла вдруг какая-то смутная связь между протяжным напевом и звуками рояля в самых глухих, самых отдаленных углах страны, во всех этих Звонах, Горячих Станах, Сосенках и Каменных Гривах.
Цыгане встали и начали спускаться по выветренной каменной лестнице с могильного холма.
Молодая цыганка ушла последней. Она постояла около могилы, потом обернулась ко мне, сказала хрипловатым голосом: «Я бы тебе, дорогой, спела «Черную шаль», да нельзя – горло сильно болит», – легко повернулась и ушла вслед за цыганами.
Я остался. Короткий, как мимолетная улыбка, день быстро иссякал, сливая все краски осени в один угрюмый серый цвет. В этом цвете было уже предчувствие снега, зимних сумерек с их почерневшим серебром старых берез и стелющегося дыма.
И почему-то мне пришли на память слова композитора о вечном отблеске, что бросает на нас искусство.
    http://paustovskiy.niv.ru/paustovskiy/text/rasskaz/rasskazy.htm