А я помню ее еще смеющуюся

А я помню ее еще смеющуюся,
В красных туфельках,
Не понимающую, как можно не досчитаться
Разума или смелости,
Такую необыкновенную,
Такую по-детски наивную,
И самую верную
Подругу.
Она стала юной,
Необыкновенно тонкой,
Как статуэтка
И мечтала быть примой в Большом,
Променяв каблучки на пуанты,
А желтый кирпич на паркет,
Легко бежала к мечте.
По восемь часов у станка,
Как заводской рабочий,
Думая днем и ночью
Только о своей партии,
И голодала
Ради какой-то роли,
Хоть во втором составе.
Но ее ничего не смущало -
Она этим жила,
И верила в это, как в какую-то магию.
И конечно она влюбилась
В самого лучшего парня,
Который ходил на премьеры
И дарил хризантемы,
Провожал ее до подъезда
Театрального общежития.
А после праздник – рис и монеты в небо,
Фата и женитьба.
Конечно, о роли пришлось забыть,
Но теперь ребенок и дом
Очаг, чтобы греть его.
У него было все – и храбрость и ум,
Да только не было сердца,
И, приходя домой, он становился
Жестяным человеком
С тяжелой рукой.
Ах, она вызывала полицию,
Но кому есть дело до разборок с женой?
Ни психологам, ни волшебникам не помочь.
И она, забрав вещи и дочь,
Убежала, не зная куда -
Как тогда
По дороге
На встречу незнакомому городу.
Балерина, потерявшая форму.
Вновь было страшно и голодно,
Тесно и серо в маленькой комнате
С тонкими стенами
И соседями вечно не в той кондиции.
Но она не сломалась: новая роль,
И пусть не успех, но нормальная жизнь
И я вновь увидела ее в свете софитов
Помолодевшей, счастливой,
Возможно от грима.
А после мы пили вино и говорили -
Много, взахлеб – о театре, подругах, жизни.
Черт, да, она не похожа на сказку -
Чаще на триллер.
Прости меня, Элли,
Ведь я не знала
И смела тебе завидовать.