Песни жаворонка

Типография «Новополиграфцентр» выпустила новый двухтомник сибирского поэта, публициста и исследователя истории Александра Верина «Песни жаворонка». Это совместный проект Новосибирского отделения Союза писателей и Правительства области. Тираж книги избранных стихов и прозы, написанных автором за 50 лет творчества, поступит в библиотеки и школы. А его презентация намечена областной библиотекой на 5 марта, 14 часов.
Двухтомник прекрасно оформлен – в стиле подобного издания «Возвращаются журавли», вышедшего в Ханты-Мансийске 10 лет назад. В нём 28 цветных иллюстраций, выполненных автором.
Предваряет книгу обращение поэта к читателям «Долгий путь к книге», отрывок из которого мы публикуем:

ДОГИЙ ПУТЬ К КНИГЕ
(Слово к читателю)
Мне не было и трёх лет, когда бабушка, у которой мы снимали квартиру, привела меня в церковь (в Омске оставалась всего лишь одна – Крестовоздвиженская). То была первая, самая яркая, на всю жизнь встреча со словом. Слово это звучало басом диакона, лилось высокими светлыми голосами невидимых певчих, и я, задавленный толпой взрослых, видевший только над собой, был весь окутан потоком света из-под купола храма и потоком ещё непонятного, но волнующего и захватывающего слова.
Года в три –  это было уже в Абатске (есть такой городок в Тюменской области, на реке Ишим) мама повела меня в библиотеку. Ясно помню старые ели, окружавшие потемневший от времени деревянный двухэтажный дом с крутой резной лестницей, и –  тишину, полушёпот, полувздохи читателей. В этой благоговейной тишине мама что-то тихо говорит библиотекарю, и та приносит нам большую книгу. То был ершовский «Конёк-Горбунок».
Caм уклад жизни нашей семьи, когда мать весь день проводила в школе, а отец пропадал в бесконечных командировках по молоканкам и молокозаводам, частые переезды с места на место, отчего я не успевал заводить настоящих друзей, – привязывал меня к книгам.   Для меня было праздником, когда в магазин привозили новинки.
Однажды – кажется, всё в том же Абатске, – я поднял половицу в сенцах и через находившийся под ними курятник в валеночках ушёл по грязи в книжный. Мама приходит из школы – дом на замке, а сына нет. У неё сердце упало, и тут я – сияющий: «Книжки привезли!»
Помимо маминых литературных занятий  у меня были ещё и отцовские уроки. Всё из-за того же вынужденного одинокого времяпрепровождения в пустом доме, отец с младых ногтей пристрастил меня к рисованию – карандаши и тетради у меня не переводились. Однажды – это уже было в Нижнеомском районе – в деревню Лаврино приехал старьёвщик. На старые тряпки, макулатуру и скотские кости он менял глиняные свистульки и цветные карандаши. А в сенцах дома, в котором мы квартировали, лежали связки старых маминых журналов. Их я и обменял на карандаши. Вернувшаяся из школы мама застала меня, увлечённо срисовывающего с коробки гордый профиль Спартака. Но когда она узнала о происхождении редкостной в наших местах новинки, то схватила меня за руку и побежала искать старьёвщика, который, к счастью, ещё не покинул деревню. Показывая меня дедку, она умоляла взять деньги, но вернуть так нужные ей журналы по русскому языку и литературе. Учителей тогда уважали, и дед вернул мамину ценность.
Отец, как и дед Иван Данилович, был не только технологом молочной промышленности, но и здорово играл на баяне – на слух. После Ханты-Мансийска в его и моём репертуаре появился хантыйский танец. Когда к нам приходили гости, отец выпускал меня на круг. Я начинал с «Цыганочкой с выходом», затем шёл матросский танец «Яблочко», а на десерт – придуманная отцом пляска северного охотника на медведя.
Получив свою порцию аплодисментов, я уходил в укромный уголок и слушал широкие русские песни отца – про священный Байкал, бродягу с Сахалина, ямщиков. Особенно любил про замёрзшего в степи ямщика. Надо ли говорить, что стихи, пробудившиеся во мне в заветный час,  были взращены и русскими песнями. И теперь, когда в России их уже почти не поют, мне понятна причина отсутствия настоящих народных поэтов – они не могут вырасти на песнях нынешних, с примитивными мелодиями и никудышными текстами.
Из-за нашего кочевого образа жизни у нас был минимум вещей, в том числе и книг – только необходимые учебные пособия с образцами классики и собрание сочинений Пушкина. Его сказки, а также «Генерала Топтыгина», «Деда Мазая», «Бородино» я знал наизусть лет с 3 – 5. Нетрудно догадаться, что русская классика вошла в мою кровь естественно, органично. И даже если бы судьба сложилась иначе, и я бы провёл большую часть жизни в городе, то всё равно поэтическая моя тема осталась бы традиционной – «земля и на ней человек».