Волжские колесницы

Георгий Куликов









Волжские колесницы



















Саратов
Приволжское издательство
2017













УДК 821.161.1-1
ББК 84 (2Рос+Рус)6-5
К 90


Куликов Г. Д.
К 90 Волжские колесницы / Г. Д. Куликов. — Саратов : Приволжское издательство, 2017. — *** с.

ISBN 978-5-91369-119-4

 Очередной сборник рассказов и стихов саратовского писателя Георгия Куликова о родном крае, современности, любви. В нём отразились ностальгия о добром прошлом, вера в светлое будущее, размышления о настоящем. Для широкого круга читателей.






УДК 821.161.1-1
ББК 84 (2Рос+Рус)6-5


ISBN 978-5-91369-119-4                © Куликов Г. Д., 2017


























Лагерные мотивы

Дар спасенья
Дело было так давно, что и многих очевидцев этого происшествия уже не найти, а конкретно — в конце августа 1973 года. Жизнь в нашей Великой стране текла размерено и справедливо, то есть каждый получал что заработал, а иногда и больше. Завтра было прогнозируемо, светло и прекрасно, я, шестилетка, готовился пойти в первый класс средней школы, но, чтобы парень не шалберничал просто так в распаренном городе, отец взял меня с собой в лагерь. Смены уже закончились, персонал занимался консервацией имущества и отправкой того, что нужно, в город. В лагере осталось трое-четверо ребят, детей персонала, а я оказался по возрасту самый младший, поэтому возиться им со мной было неинтересно. Отец являлся воспитателем, тренером по гимнастике, свои снаряды они в основном увозили в спортшколу, поэтому он занимался их погрузкой и транспортировкой. Заботы о моей персоне были возложены на директора лагеря, не потому, что он считался не слишком занятый: просто руководитель славного детского городка всегда всё успевал и всё знал. Виталий Семёнович был опытный директор, «Сосенками» руководил много лет. Лагерь по праву занимал одно из лучших мест в области, сам же главный увлекался кинологией, в то время у него была Лайма, призёр многих всесоюзных выставок, очень умная и воспитанная собака, о ней значительно позже удалось кое-что почитать в учебниках по служебному собаководству. Мне, горячему поклоннику овчарок, очень импонировало, что на прогулке нас сопровождала такая замечательная красавица. Был у неё один недостаток, или правильней, воспитательный изыск: уж очень она не любила кошачье племя. Одно упоминание «кис-кис» приводило её в возбуждённо-поисковое состояние, заставляя нервно оглядываться и обнюхиваться в поиске приговорённого к наказанию.
При осмотре хода приготовления к полному закрытию лагерного сезона я и собака шествовали рядом с директором, были свидетелями его указаний персоналу, наслаждались свежим сосновым воздухом, тишиной межкорпусовых аллей. Порой мне дозволялось бросать палку, причём команду «Апорт!» подавал я, а приносилась палка хозяину. В процессе обхода мы посетили и пляж, плавать я тогда не умел, но, постыдившись этого, сказал, что купаться просто не хочу, тем более что, когда собака приносила палку, она нас с удовольствием обдавала полновесными брызгами прохладной водицы. Ближе к вечеру приехал отец. Виталий Семёнович показал на машину, из кузова которой он выпрыгнул, а я побежал к папе через поляну, но не успел сделать и пяти шагов, как движение аккуратно приостановилось за руку зубами Лаймы. Оттолкнув её, попытался продолжить свой забег, но не тут-то было, она уже серьёзней, но безболезненно прервала мои попытки бежать. Удивлённо повернувшись к хозяину собаки, я спросил: «Что это она?» На что получил ответ: «Не торопись, не беги, а то упадёшь, она этого не хочет». Пришлось идти не спеша, овчарка спокойно следовала рядом, хитро поглядывая, не собираюсь ли я ещё рвануть, но, прекрасно осознавая свои силы, подавил нетерпение и старался оставаться и внешне спокойным.
Отец, глядя на мою довольную физиономию, понял, что не ошибся, взяв отрока с собой.
 Главное приключение ждало вечером, когда я лежал на кресле-кровати и в полудрёме наслаждался тихим фоном телевизора. Отец с директором обсуждали планы завтрашнего дня, Лайма брала пример с меня, изредка вполглаза поглядывая то на говорящих, то на телевизор, и тут... Тихо приоткрылась дверь и зашла пионервожатая с котёнком на руках... Произошла феерическая пламенно-ракетная реакция! Собака взмыла со своей лежанки, устремившись к открытой двери, вожатая выпала обратно. Киса же помчалась по периметру комнаты, поняв, что только скорость и чудо может быть спасеньем. Они успели сделать два круга, сбивая на своём пути всё, что только можно, пока, не спохватившись, отец двумя руками, проявив недюжинную реакцию и силу, схватил за ошейник, тормознул Лайму. В это время опять приоткрылась дверь, и котёнок смог покинуть несостоявшееся поле разборки. Девушка, извинилась за свою забывчивость и включилась в незапланированную уборку помещения, охая и потихоньку шепча что-то вполголоса.
 Следующий день снова был заполнен разными приключениями: пионервожатая с большим трудом смогла к вечеру выловить котёнка, чтобы забрать с собой домой на память о пролетевшем лете. А вечером мы с папой в кузове грузовика, вместе с собакой и парой его старших учеников, возлежа на стопках матов, отправились в город. Заканчивалось тридцатое августа, впереди была новая большая школьная жизнь.














































Радостная поездка
Летнее утро первого месяца лета, не выделяясь среди своих братьев, запомнилось солнечным, тёплым и чем-то недосказанным, многообещающим. Я должен был первый раз поехать в пионерский лагерь: предстояло целых четыре недели провести одному, без мамы, бабушки и многих знакомых ребят. Вещи, все собранные ещё вчера, ждали своей участи в углу квартиры. Посидели с мамой «на дорожку» и вышли из дома; путь на дребезжащем трамвае до Дома культуры много времени не занял. На площади перед величественным зданием с колоннами расположилось под цветными табличками несколько групп разновозрастных школьников рядом с девушками в белых рубашках и красных галстуках — это были наши пионервожатые, они по спискам собирали представителей своих отрядов. Мы с мамой быстро нашли соответствующую возрасту группу ребят и нашего руководителя, и я, незамедлительно внесённый в какой-то список, затаился рядом с такими же первоотъезжающими. Мама напоследок что-то говорила, к чему-то направляла, я же её почти не слушал, погружённый в царящую вокруг кутерьму и бурлящую суматоху прощания.
Народу прибывало — и детей, и их родителей. Площадь своим беспорядком напоминала чем-то ярмарочную. Подошла взрослая женщина, оказалось, что это наш воспитатель, собрала вокруг себя юных школяров, произвела перекличку, почти, как в школе, отметила что-то у себя в тетради и ушла. Кое-кто из особенно буйных ребят гонялись, но на них шикали и родители, и вожатые; бедлам на площади был необыкновенный. Воспитательница, вернувшись, сказала, какой наш автобус, и мы растянувшимися парами потихоньку побрели к нему в сопровождении родственников, которые общались не только со своими чадами, но и между собой. Пузатенький львовский автобус призывно распахнул со вздохом узкие передние двери, и мы стали загружаться со своими чемоданами, рюкзаками, сетками, сумками. Родителям было строго-настрого указано в автобус не входить. Всё пространство между сиденьями заполнилось чемоданами, рюкзаки же и сумки воцарились на сиденьях вместе с авоськами. Ребятня стояла перед посадочными местами, выглядывала в окна, махала руками родным и галдела не переставая. Когда отъезжающие зашли, вожатая громко скомандовала, чтобы все сели, а вещи свои на руки взяли, и ещё раз произвела перекличку. Воспитатель рассказала, как себя вести в автобусе, и призывала уже частично познакомившихся соседей к порядку.
Через какое-то время колонна наших автомобилей потихоньку стала двигаться, на повороте мы увидели, что возглавляет процессию машина ГАИ с включённой мигалкой, такая же замыкала всю процессию — так необычно меня ещё ни разу никуда не возили. Было немного грустно покидать родной город и как то чуть-чуть тоскливо на душе, наверно, подобное чувство посещало и остальных, в автобусе повисла гнетущая тишина, народ глядел в окна с деланным интересом, подозрительно молча. Но наши руководители, разговаривавшие с рядом сидящими ребятами, время зря не теряли, черпали от них какую-то информацию, предлагали игры в города, какие-то шарады, занимая их и переключаясь постепенно на других, сидевших ближе к хвосту автобуса. В это время из впереди движущегося транспорта с молодёжью послышалась весёлая пионерская песня «Эх картошка». После небольшого совещания в нашей компании запели «Песню крокодила Гены», затем «Погоня» из фильма про неуловимых мстителей. Обстановка, разряжаясь, становилась по-домашнему непринуждённой, расшабашно весёлой, ибо ничто так не сближает малознакомых людей, как любимые песни. С громко вылетающими вдаль из открытых окон словами, подобием голосистых птиц, знаменитых детских музыкальных произведений и шутками мы выехали из города. Вдоль дороги потянулись разноцветные поля, перелески, незнакомые для нас виды Приволжской возвышенности. Быстро летело время вслед за убегающими километрами шоссе, приближая нас к окончанию пути. Ветерок врывался в открытые фрамуги, шаловливо играл с длинными волосами и косичками девчонок, иногда срывал кепки с мальчишек. Автомобиль на ухабах взмывал и подпрыгивал, словно пытался подтанцовывать в такт песням вместе со стоящими на полу чемоданами. Ожидание какого-то приближающегося праздника сделало атмосферу в машине по-хорошему тёплой и доброй. Изменения в пути происходили обычно резко, вдруг: так мы затормозили и сползли на грунтовую дорогу, где змейка, из автобусов растянувшись, потихоньку поползла дальше, поднимая несметные клубы пыли; пришлось даже закрывать форточки — те, которые поддались. Духота стала придавать путешествию космический колорит, слева тянулись поля подсолнечника, жёлто сияя, словно дразнили солнце, а справа показались величественные верхушки зелёных сосен, отчерченные снизу яркими коричневыми ровными взмывающими ввысь стволами. Автобус, как океанское судно при шторме, переваливаясь с боку на бок, величественно плыл по полевой дороге. После небольшого овражка наш транспорт не спеша втянулся за большой деревянный забор и встал в ряд со своими спутниками. Интересное путешествие закончилось, но у многих ребят оно так или иначе, врезалось в память: первое впечатление бывает иногда самым ярким. А впереди ждала весёлая лагерная смена с массой новых впечатлений, развлечений и сюрпризов.








































Кепка
С детства, да и сейчас, не очень-то уважаю головные уборы. А раньше, в начале семидесятых, без них мужчинам было неприлично ходить. Носили кто во что горазд: фуражки, кепки, панамы, беретки, шляпы. Каждый из аксессуаров, восседая на голове, либо подчёркивал принадлежность к какому-то социальному слою, либо кричал, что «не по Сеньке шапка». В первую самостоятельную поездку в лагерь мне дали вязаную самодельную шапочку для холодных времён и кепку лёгкую с пластиковым козырьком и над ним нарисованным волком из знаменитого мультфильма «Ну, погоди!». Её я по идее мамы и бабушки должен был носить постоянно, но благодаря их отсутствию пытался игнорировать противное моему естеству требование.
И только когда воспитатель или пионервожатая обращали усиленное внимание на нашу экипировку, приходилось напяливать это чудо нашей лёгкой промышленности. Но рассказ, в общем-то, не столь о нём, а как я от него избавился.
Занимался я по наущению папы спортивной гимнастикой и в лагере попал в спортотряд. Там нас распределили по домикам на шесть человек, в педагогических целях, чтоб за младшими присматривали старшие, разновозрастные. Так как сверстников у меня не оказалось, по возрасту самый маленький был тогда, на коллективные занятия меня отправляли иногда в октябрятский отряд, который находился через аллейку. Какие же это были мероприятия? Самые разнообразные. Просмотры диафильмов, прослушивание музыкальных сказок на пластинках или каких-нибудь познавательных лекций от пионервожатой или воспитательницы, участие в конкурсах эрудитов. Нужно сказать, что наша пионервожатая Надя училась в педагогическом институте на биолога и очень много знала про природу, и мы мелкие, любопытные, постоянно доставали её вопросами: для нас, семилеток, она, девчонка восемнадцати лет, казалась взрослой и непререкаемым авторитетом.
 Как-то после очередного мероприятия шествовал я к себе в домик и увидел маленького воробья, который не мог взлететь, вокруг него кружилась пара его родичей, сразу было понятно, что папа и мама. Схватив птенца, а он был очень похож на взрослого, только меньше и клювик желтей, быстро потащил его к вожатой. Осмотрев пернатого, Надежда сказала: «Похож на слётка, брать лучше таких не нужно, кормят их каждый час или чаще, и, чем быстрее вернуть на место, тем будет лучше, родители-то его знают, чем потчевать птичьих деток. А мы — нет». В лагере было немало котов и кошек, и птенец был бы на земле лёгкой добычей для пушистых охотников, про это я не преминул сказать вожатой. Задумавшись, она решила, что неплохо было бы посадить его в гнездо. Побежали с несколькими помощниками на место находки — в детском возрасте решения принимаются иногда очень споро. Присмотревшись и не увидев гнезда поблизости, решили просто слётка посадить повыше, я был готов влезть, не зря же занимался спортом: но как карабкаться с птенцом? И тут вспомнилось про кепку — решались одновременно две проблемы! Быстро сбегал за ней, прихватив с удочки соседа по домику леску, на время оставив птицу кому-то из ребят. Дальше всё получилось довольно просто: натолкали в кепку чуть-чуть травы, сделали в ней четыре отверстия гвоздиком, привязали в них леску, а другой конец я завязал себе за палец; забрался на несколько метров по стволу клёна, подняв головной убор с воробьём, привязал в растяжку к веткам. Перочинный ножик, по совету саратовского деда, у меня в кармане всегда на всякий случай лежал, поэтому с леской проблем никаких не получилось, иначе руками порвать её было бы в моём возрасте невозможно. Воробышек в это время тихо сидел и, казалось, удивлённо наблюдал за царившей вокруг суматохой. Убедившись, что самодельное гнездо прочно расположилось наверху, я смотал оставшуюся леску на руку и спустился вниз. Отошли с ребятами с тропинки и спрятались, чтобы посмотреть, что будет. Через какое-то время из гнезда послышался призывный писк, а ещё чуть позже откуда-то с вышины показалась пара воробьёв и закружилась над кепкой. Освоился кто первый из родителей не знаю: козырёк послужил спуско-посадочным трамплином, семья воссоединилась.
На третий день головной убор опустел, но снимать хлопчатобумажное чудо желанья не проявилось, кепи стало до конца смены памятником воробьиному семейству, а мы пытались в каждом из лагерных маленьких серых пташек узнать спасённого желторотика. Когда старшие спрашивали: «Где твой головной убор», — я честно говорил: «У меня его нет». На этом расспросы все и заканчивались, кстати, из лагеря, как мне помнится, не вернулась не только кепка, а что-то ещё из одежды, но тогда, при быстром росте и простоте приобретения вещей, это глобальной проблемой для меня, и главное — мамы, не было.
 На следующий год я попал в лагерь во вторую смену, моя кепка такой долгой разлуки не выдержала, больше её я не видел, но, заметив на ком-нибудь такую же, невольно вспоминал лагерное приключение.










































Гусеницы
Во время учёбы в школе, в семидесятые годы двадцатого века, летом я обязательно, хотя бы на одну смену, отправлялся в пионерский или спортивный лагерь. Во вторую мою летнюю поездку лето выдалось сухое, знойное, и расплодилось на деревьях бесчисленное множество мохнатых гусениц. Они с превеликим удовольствием съели практически всю листву с дубков и приступили, правда, с меньшей охотой, к пожиранию листьев на других деревьях. Когда мы с отрядом проходили по тропинке аллей, на нас сверху в изобилии сыпались разного размера и вида ползающие неуёмно голодные насекомые. Концы ветвей были опутаны паутиной гнёзд. Картины природы были как в страшной сказке — сюрреалистические.
 В то далёкое доброе время взрослые думали не о модернизации чего-то, что неплохо работает, а, как просто делать жизнь лучше: санитарная авиация обслуживала бесчисленные поля и леса по планам и заявкам. Дирекция лагеря договорилась об обработке в одну из ночей территории лагеря химреактивами с самолётов, потому что вручную, с земли, такую большую работу сделать было бы затруднительно. А живность расплодившаяся явно мешала не только нам, детям и взрослым, но могла совсем погубить выращенные с таким трудом молодые зелёные аллеи. Нас предупредили, что необходимо закрыть вечером окна, форточки, двери, а вожатые проверили, как выполнилось задание. Сам я самолётную обработку не слышал, хотя хотелось, конечно. В детстве, когда набегаешься на свежем воздухе, напитаешься впечатлениями, сон крепкий и сладкий. С утра наблюдали такую картину: листочки — те, которые ещё не съедены, покрыты белёсой плёнкой, в течение дня происходил гусеницепад и птицепад, и, если ползучих, конечно, нисколько не жалко было, то по поводу разнообразных цветных комочков мы, малышня, откровенно страдали. Вожатые и воспитатели категорически запрещали трогать трупики птичек, которые мы хотели похоронить, также не разрешали прикасаться к листве и особенно совать в рот уже начинавшие краснеть черёмуху и смородину, которые в изобилии росли в лагере. Руки мы мыли на протяжении недели под присмотром наших старших раз по десять в день, причём прогулки по всем аллеям ограничились до минимума. Через недельку, после дождика, на дубках стали появляться весенние зелёненькие листочки, хотя лето было в самом разгаре, перестали докучать и комары, но зато по утрам не слышалось пения разнообразных пернатых, которые до этого ежедневно будили нас своим щебетанием с наступлением рассвета. Первыми после обработки появились любознательные воробьи, а концу смены увидели мы и торжественно-тёмных скворцов, а соловьёв так в том году больше не услышали.
 Так первый раз удалось познакомиться с дустом и произведённым им эффектом. Может, после этого случая никогда не появлялось желания поступать после школы в химучилище, расположенное недалеко от нашего дома.















Большие обороты
Распорядок дня в спортивном лагере в советское время довольно плотно составлялся. На протяжении учебного года в секции у нас было всего четыре тренировки в неделю, а во время смены их практически столько получалось в день, если считать зарядку и спортивные игры. Но всё равно, хоть за день и уставали, всегда некоторое количество сил оставалось и ещё позаниматься или в тихий час в деревню сбегать. Детство — прекрасная, незабываемая пора беззаботности, удали и желания познавать всё новое, неизведанное.
Как-то перед обедом время случилось у нас после тренировки и купания, торчали на спортгородке, перед девчонками-легкоатлетками выделывались. Володя залез на перекладину и без тренчиков и накладок, так называли ремни предохранительные, соединяющие кисти рук и перекладину, стал делать большие обороты, в простонародье называемые солнцем. Но не учёл общей усталости, да и физической подготовки маловато еще, честно говоря, было, и произошло то, что и происходит в таких случаях: его оторвало от снаряда. Сделав небольшую дугу, он врезался в землю на обе вытянутые руки, они, естественно, не выдержали и сломались в кистях. Переполох, конечно, неслабый вокруг получился, мальчишка хоть и мучился, терпел, хотя бледность лица явно показывала, чего ему стоило держаться, в общем, картина сложилась ужасная. После отправки пострадавшего в больницу в лагере несколько дней об этом только и говорили, всем запретили к снарядам без тренера подходить.
До конца смены мы его не видели, да и на тренировку он только через три месяца пришёл, что всё-таки говорит о характере, правда, полную нагрузку на руки не давал ещё какое-то время. Отец у парнишки служил в лётной части, и через год они уехали в другой город. Встретились мы случайно только на вступительных экзаменах в военное училище. Было что вспомнить, и случай с перекладиной не пропустили. Поступили мы оба и через несколько лет закончили вуз. Иногда, за время учёбы, также без страховки, на спортгородке Владимир крутил большие обороты, к удивлению и радости окружающих. Другой же мой знакомый после падения с мотоцикла, с управлением не справился, больше никогда на него не сел. Такая разность характеров у людей в жизни случается.

























2. Форменные развлечения

Наряд по КПП
В свой первый наряд по контрольно-пропускному пункту, рядом с клубом, на первом курсе военного училища, в котором получал образование в восьмидесятые годы прошлого столетия, я попал где-то в самом начале мая. Сам по себе наряд, конечно, мало отличался от других мест несения службы, но морально считался более привлекательным, так как пьянящий запах близкой свободы давал возможность разрядиться от рутины казарменного быта. Когда стоял на внешнем периметре, «на калитке», лицезрел близко проходящих гражданских, от вида которых несколько поотвык за девять месяцев срочной службы. А в то время увольнений давали не так много, как хотелось бы. Два часа, проведённые рядом с входом, были развлечением, наградой за некоторые неудобства, связанные с привыканием к военной атмосфере. Отдавая честь офицерам училища, входящим и выходящим с работы, спрашивал пропуска у малознакомых гражданских, а чувственным мироощущением явно витал далеко от места телесного нахождения. Ласковое майское солнце напоминало, что июнь не за горами, светило не так жгуче, как в разгар лета, лишь потихоньку пригревало, освещая всё вокруг молодым чистым сиянием. Первые листочки —  маленькие, нежные, липкие — своим видом радовали, хотелось под нос мурлыкать славные добрые песни. Настроение, приподнятое окружающим миром, короче, характеризовалось — высший класс. Иногда проходили знакомые люди по прошлой гражданской жизни, порой перекидывался с ними парой фраз, и это тоже было прекрасно.
Ближе к обеду мимо, как всегда, на большой скорости, пробегал Володя, так звали одного хорошо знакомого фотографа, который, как я знал, жил недалеко от училища. Этот худощавый мужчина без возраста, увлекающийся, моложавый, подвижный и, главное что — успевающий всегда и везде всех фотографировать. Правда, заметить нужно, долго фото ждать приходилось, зато снимки всегда отменного качества получались. Он и сестру мою всегда на первое сентября запечатлевал вместе с классом и индивидуально. А в прошлом году, когда я в десятом классе учился ещё, сфотографировал нас с ребятами как раз во дворе училищного клуба, мы там, в почётном карауле школьников у памятников стояли на девятое мая. Помнится, пошёл дождик, промокли, но такое чувство гордости испытывали, не высказать словами. Всего год пролетел, а сколько изменений в жизни он принёс, удивительно даже. Вот стою в форме парадной со штык-ножом на белом поясе, службу несу, и сессия первая уже сдана успешно — как времечко летит быстро. Окликнув знакомого, поздоровался. Спешащий по делам своим, не сразу, но узнал меня, и профессиональным цепким взглядом оценив обстановку, предложил на память снимок сделать. Отказываться, конечно же, смысла не было, перед предстоящим отпуском фотографии для родных очень бы пригодились. Моментально быстро, резко, как всё и делал, Владимир вытащил аппарат, прикрутил объектив, с нескольких расстояний снял вашего покорного слугу и так же поспешно куда-то убежал. Настроение и без того неплохое стало ещё лучше, всё складывалось очень даже хорошо. Время до вечера, смены наряда, пронеслось довольно быстро, и от него остались только положительные впечатления.
Вблизи увидел, как дежурный по училищу генералу докладывает: очень запоминающееся мероприятие — пафосное, громкое, издалека внушающее уважение. За руку с несколькими преподавателями поздоровался, в кафе офицерское за дополнительным питанием сходили, так пирожные, назывались в кругу курсантском, да и ещё на память сфоткался. Не наряд, а чудо.
Правда сказать, фото получил я своё ближе к первому сентября. Володя был в своём амплуа, ему было, как всегда, некогда. Но прекрасные снимки на память дорогого стоят: розовощёкий юнец в форме, излучающий неприкрытое удовольствие, — есть о чём вспомнить. Нет уж и родных, кому были подарены они, нет и Володи, не выдержало его сердце несправедливости девяностых, конкуренция с «поляроидами» и «мыльницами» плохо отразилась на жизненном настрое, не смог он противостоять слому привычного уклада жизни. Но это уже совсем другие истории из не очень хорошего времени жутких перемен, внесённых без особого согласия нашего в окружающий мир.


















































Чудесное избавление
На третьем курсе мы, считавшие себя пожившими, всё испытавшими службистами, иногда нарушали заведённые правила. Случалось это и оттого, что в увольнения нас отпускали крайне редко, а жизнь, которая бурлила за стенами училища, интересно кипела, отдавая привлекательными брызгами событий, и мы, молодые здоровые парни, лишаться её совершенно не желали. Однажды после отпуска, когда занятия ещё в полную меру не начались, сидел наш взвод в классе самоподготовки. Кто письмами занимался, кто читал, кто конспекты дописывал, дооформлял, кто дулся в игры типа морского боя. Мне тратить время на это не хотелось, а присутствовало дикое желание проведать одну знакомую, проживающую неподалёку. Нужно сказать, к посещению её я подготовился: заранее начистил до блеска сапоги, не пожалев крема обувного, погладил форму, белоснежный подворотничок пришил с хорошим видимым выпуском, короче примарафетился. Выждав некоторое время, убедившись, что всё спокойно, потихоньку улизнул из класса, вышел с учебного корпуса, минул садик, перемахнул забор и благополучно рысцой доскакал до дома подружки. Пара часов, проведённых вместе, пронеслись как одна минута. С сожалением покинув её, отправился восвояси.
 Мысли витали высоко в облаках неги и счастья и, к сожалению, были далеки от осторожности, которую, находясь в самоволке, терять никогда нельзя. Подойдя к забору, легко его перепрыгнул. В ходе полёта увидел внизу под собой расположившийся в тени плодовых деревьев патруль — подполковника и двух курсантов младшего курса. В одно касание приземлившись на землю, подпрыгнул, чтобы вспорхнуть назад, но часть времени была безнадёжно потеряна на преодоление сопротивления воздуха и силы земного тяготения. Подполковник был из новых, прибывших в училище недавно, ретивый службист, он успел крикнуть курсантам: «Держи его!», — но быстрой реакции, как и следовало ожидать, от младшекурсников не последовало. Поэтому сам, бросившись, ухватил меня за ногу, вторая уже находилась на воле, и стал тянуть на себя. Высота забора была немного больше двух метров, то ли он побоялся сильней тянуть, чтобы я шею не свернул, либо за себя переживал, иначе на него бы, несомненно, грохнулся, но тащил он потихоньку, как мне казалось. Я же со звериным упорством, зацепившись за забор, прокручивал в голове, чем мне грозит такая поимка, ничего утешительного точно в перспективе не светило. К тому же я видел, с каким вожделением он прильнул к моему хорошо начищенному сапогу, и отлично представлял, какой след останется на его кителе — энтузиазма попасть в плен это не прибавляло. Поэтому пересохшим от волнения горлом я засипел не своим голосом: «Всё, не тяни, сейчас спрыгну», — хватка ослабла. Я, конечно же, спрыгнул, но не к нему, а, наоборот, от него, на противоположную сторону, и пулей отбежал за дорогу, за дом, и после этого обернулся — погони не было. Но действовать дальше нужно было решительно и быстро. Оббежав несколько домов, аккуратно преодолел забор рядом с санчастью, отряхнув, насколько можно было, сурик со штанов (забор всегда белился густо мелом с красителем), и потихоньку пробрался в учебный корпус, в класс. Убедившись, что там всё нормально, удалился в уборную, чтобы скрыть следы пребывания на заборе окончательно. Нужно сказать, что препятствия налегке преодолевались без касания забора, а тут такой конфуз произошёл, и дальше неизвестно что будет: вдруг начальник патруля доложит дежурному, построят училище, и всё... конец — мысли были самые мрачные.
Поэтому следы преступления нужно было уничтожать как можно быстрее и тщательней.
 После возвращения в кабинет, где находился взвод, обнаружил своё подразделение в возбуждённом состоянии. Что было причиной? Оказывается, переплёт эдакий в этот день не с одним курсантом нашего взвода случился. Два товарища до меня на том же месте возвращались из самоволки, перепрыгнули забор и, увидев в отдалении патруль, на команду: «Товарищи курсанты, ко мне!» — сделали, как должно, — разбежались в разные стороны. Патруль остался с носом. Переместившись к облюбованному нами месту перехода на волю, занял выжидательную позицию. Через какое-то время ещё один парень, наш однокашник, возвращаясь на место, выглянул из-за забора, что должен был бы сделать по логике и я, увидел наряд и быстро покинул место их засидки, оставив их не солоно хлебавши. Следующим на очереди оказался, к сожалению, ваш покорный слуга. Про себя тогда рассказывать не стал, опасаясь негативных последствий.
 Спустя год этот случай был в юмористическом виде представлен на очередной самоподготовке, хотя хвастать, конечно же, нечем, невнимательность может быть губительна: находясь на службе, всегда держать ухо востро нужно.













































Пляж
Отпуск в нашем военном училище в том году выпал на август. Поездки никакой в другие города не предвиделось, и мы с группой товарищей проводили большую часть времени на городском пляже. Причём от безделья приходили туда очень рано, часов в семь, по холодку, когда ещё транспорт не забит отправляющимися на работу людьми, а уезжали часов в восемь, одни из самых последних. Оставляли без нашего присутствия его лишь на воскресенье, уж больно много людей посещало именно в этот день, да и с родными и домашними проводить время нужно было. А рациональней родственников всегда посещать в выходные, когда все дома находятся.
На пляже развлечений, кроме купания и солнечных ванн, всегда немало найти можно: игры подвижные, сидячие, ловля рыбы, знакомство со студентками и, конечно же, чтение книг, газет, журналов, обсуждение проблем мира и личных.
Добраться до пляжа можно было довольно быстро, реально несколькими способами: пешком по мосту, на «Омике» — речном трамвайчике или из Затона на лодке-гулянке. Мы предпочитали через мост — пешим ходом, во-первых, не зависишь от расписания транспорта, во-вторых, даром, а денег тогда не много в карманах присутствовало. Прогулка с утра являлась бодрящей затравкой наступающего дня, а вечером его логическим завершением.
 Сам пляж протянулся километра на два между двумя берегами Волги, и, если вниз по течению от моста было всего метров сто, то вверх он занимал всё остальное расстояние. На берегу в плановом беспорядке расположилось несколько редких зонтиков, деревянных скамеек, раскрашенных в разные цвета, раздевалки, деревянные покосившиеся туалеты и большие мусорницы. В дальнем конце островка была кое-какая растительность, в основном ивы и топольки, немного чахлой травки. Там мы и закапывали, чтобы не носить каждый раз, котелок, три алюминиевые ложки, а среди деревьев были замаскированы наши простенькие удочки. Рыба ловилась более-менее либо с утра, либо ближе к закату. Но рыбалкой занимались мы не каждый день, по дикому желанию. Сами берега при входе в вод, достаточно пологие, а места, выделенные для купания, ограждались красными буйками, соединенными металлическим тросом. Народ приходил на место отдыха обычно группами, со своей снедью, напитками, пологами, мячами, картами, иногда шахматами. Каждая компания в процессе отдыха на природе обычно была не прочь слиться с другой, если в ходе знакомства у них возникали общие интересы. Поэтому о скуке никогда не было и речи. Крайне редко, но некоторые незнакомые личности оттягивались в сторону царства Диониса по полной: как они добирались назад, для меня всегда было загадкой.
 В том году, до отпуска, мы сдавали нормативы по физической подготовке по плаванию, результат на четвёрку меня не устраивал, поэтому время провождения на пляже постарался использовать для нелишней тренировки и вырабатывания нужных навыков и получения в перспективе лучших оценок. Посещение училищного бассейна, где мы и подтверждали своё мастерство на воде, было омрачено одной неприятностью: у меня спёрли часики, которые я по забывчивости не выложил в казарме в свою тумбочку. Часы «Заря» были неплохие — позолоченные, в оригинальном бочкообразном корпусе, с центральной секундной стрелкой — подарены мне на окончание школы. Главное — в них и бегал, и прыгал, не снимал их с рук даже ночью, а они исправно и честно служили, не давая сбоя, ходили достаточно точно, отсчитывая секунды кросса, преодоления полосы препятствия и минуты личного времени. Жалко потери было, конечно, приходилось ориентироваться по солнцу или спрашивать, сколько сейчас времени, у проходящих мимо людей, если точность требовалась большая.
На пляже ласковое прогревающее солнце всегда говорило, который час: когда оно взбиралось высоко в зенит, значит, близок полдень, а, когда почти касалось горизонта, время было к восьми часам — пора собираться восвояси. В те далёкие восьмидесятые года места общественных сборов и посещений нередко закрывали на замок, пришлось бы общаться со сторожами или попросту перелазить через достаточно высокий забор. Останавливались мы, бывало, в разных местах, но больше облюбовали середину пляжа, хотя в течение дня иногда и меняли место своего временного пребывания. Равное положение от одного конца острова до другого являлось удобством главным в выборе.
Некоторые посетители общественного места, как и в нынешнее время, не очень могли называться чистоплотными, наверно, по природе родства с приматами, по Дарвину, или из-за проблем с воспитанием. Оставляли после себя объедки, пустые консервные банки, бутылки, пластиковой посуды тогда ещё в избытке не производили, и запросто было обрезаться, когда в мяч играли. Поэтому место состязания всегда приходилось очищать от всякого мусора, а, когда шли по песку, смотреть под ноги являлось желательной необходимостью во избежание травм. Очень часто попадались монеты разного достоинства, выпавшие из карманов, сумок, кошелей отдыхающих. Но однажды вечером об палец ноги зацепилась какая-то железка, блеснув в лучах заходящего солнца, опустился и поднял находку — это были часы «Полёт» с металлическим браслетом, на ходу, видно, что не новые, но неплохие. Показал ребятам, на что было получено предложение обмыть находку, что и было сделано по возвращении в город. Бары работали часов до одиннадцати, пиво стоило в автоматах тридцать копеек, правда, кружка неполная наливалась, но после жаркого дня распаренное уставшее тело с благодарностью принимало его как бальзам на больную душу, отступало и чувство голода, благодать разливалась по телу. Напитки и еда раньше делались из натуральных продуктов и, хотя долго не хранились, но были вкусны и полезны.
 В то прекрасное лето закон парных случаев, о котором не раз слышал ранее, не преминул заявить о своём существовании. В предпоследний день, когда мы только заходили к месту отдыха, опять же в песочке были найдены другие, тоже с металлическим браслетом, работающие часы «Победа». У браслета был дефект, он часто расстегивался, поэтому, наверное, и расстались они с хозяином прошлым. Но дома с помощью пассатижей эта проблема решилась довольно просто, и вот именно они и прослужили до окончания училища верой и правдой. Пляж в своей прекрасности вместе с незабываемыми днями отдыха, крепким, лучше, чем южным, загаром, впечатлениями и знакомствами отличными одарил ещё и крайне необходимыми для жизни предметами быта.
























Счастливчик
Александр считался в нашем взводе несомненным счастливчиком, учился он легко и непринуждённо, хорошая память позволяла ему схватывать материал на лету, а отличные отметки, как водилось, подтверждали его незаурядные способности. Времени у парня оставалось по сравнению с нами побольше, что позволяло посвящать минуты более углублённому познанию некоторых предметов. Выделяясь академическим складом ума и иногда споря с преподавателями, всегда подтверждал свою правоту, но, к сожалению, однажды нарвался на одного доцента, который считал себя безусловным, непререкаемым авторитетом, и был наказан. Светивший в перспективе красный диплом одним росчерком шариковой ручки превратился в недостижимую небыль. Но, кажется, больше от этого страдал наш командир — начальник курса: показатели всегда являлись неотъемлемой частью учебного процесса, в училище постоянно шло соревнование между подразделениями. Кстати сказать, наш курс дважды за время учёбы объявлялся лучшим, такого за девяностолетие существования училища не добивался никто не до нас, не после. Бог с нею, с саморекламой, вернёмся к виновнику повествования.
Если о какой-нибудь вещице желалось и думалось, то через два-три дня она у Александра обязательно появлялась, хотя иногда было и быстрее. Сдали мы экзамен на офицерскую классность, первый, за командира взвода управления работали, после него можно птичку с указанием класса на груди носить. Идём с учебного поля, по лесной тропинке, лясы точим, а он и говорит: «Экзамен сдали, теперь нужно бы значок где-то достать». И через несколько метров нагибается, поднимает с земли как раз такой, как нужно, и весело цепляет на гимнастёрку. На рыбалку в отпуске поехали, а Саша говорит: «Что-то мелковатые подлещики, нужно хоть одного леща вытащить», — через полчаса желаемое у него в садке хвостом брызги по воде пускает. В шахматы турнир училищный, загадывает минимум второе место, пожалуйста, получите, распишитесь — и так во всём практически было.
С бегом на длинные дистанции, пожалуй, у него проблемы какое-то время присутствовали, на трояки вытягивал легко, а на четвёрку с большим трудом — маловато это для будущего командира. Подошёл ко мне за советом, что, дескать, сделать с такой невезухой можно. А совет-то тут один: напрячься и пахать, то есть больше бегать, тренированность увеличить, правда, минимум месяц потратить, и без жалости к себе, необходимо. С паровозом-помощником, конечно, проще беда решается. Попросил меня, подсобил в вопросе этом. А там и с полосой препятствий автоматически легче стало получаться, да и с марш-бросками в полной экипировке. Переступил планочку, и дальше путь кажется короче, проторённее.
Ближе к окончанию четвёртого курса стал он, как и многие ребята, девушками увлекаться, а при общении с дамами иногда скромность совсем не помогает. Раз от ворот поворот получает, другой, а он непривычен к неудачам, опять ко мне с вопросом: «Что делать-то?» Я со школы со слабым полом в ладах всегда был и вещаю, что дамы подарки обожают, коль ты скромник такой. Своей первой часы подарил, долго она со мной не разлей вода была, другой духи французские из Москвы привёз, так она полгода на КПП пирожки носила. А внимательность и смелость, конечно, никто не отменял, общаться нужно на языке подруги и доступном для неё, высшая математика тут не поможет. Внял вроде, но, смотрю, какие-то таблицы, цифры столбиками выписывает, заинтересовался я, к чему бы это. Оказывается, решил Александр, чтоб решить финансовые проблемы разом, выиграть в спортлото сразу кучу денег, чтобы больше на это время не растрачивать. Наше-то денежное довольствие всего семнадцать рублей в месяц, хоть мы и на всём, можно сказать, готовом были, не разгуляешься. Студенты по сорок тогда получали, практически «бешеные» деньги, хотя такое, как у нас, гособеспечение бедолагам даже и не снилось.
 Накупил расчётное количество билетов он, расписал, отправил, стал тиража ждать, мы тоже в предвкушении его удачи думаем, какой же нам здоровый торт обломится. В юности, когда энергии много тратится, сладкого страсть как охота, да и вообще о еде часто думается. Тираж проходит, нужно сказать, что билетов на десятку закуплено было, а Саша всего три рубля выиграл, плохо, конечно, в проигрыше, но не в полном. Второй месяц опять та же петрушка, только билетов уже на пятнадцать рублей закупил, а выигрыш — шесть рублей, кстати, на торт мы добавляли, как и в предыдущий раз, и всё равно успех отмечали исправно. На третью попытку он шёл совершенно уверенном в удаче, я не советовал другу в авантюру подобную ввязываться, но его произнесённые очень спокойным тоном перед нашим взводом слова о теории вероятности и правильном расчёте на многих произвели впечатление. В складчину приобретенные на пятьдесят рублей билеты явно кричали о близости феерического успеха, но не тут-то было... Фортуна почему-то не желала участвовать в групповом насилии над собой: выигрыш составил ровно три рубля, из них два девяносто были успешно потрачены на торт, который одномоментно и с удовольствием всем коллективом был съеден, правда, досталось всем по малюсенькому кусочку. Больше в том году Александр в азартные игры с государством не играл, полагаясь только на себя. А счастливчиком его многие по-прежнему считали, казус с лотереей нисколько не повлиял на ход свершённых исторических деяний.





































Волшебная долина
Дело было в середине сентября замечательных восьмидесятых, мы были молоды, учились в военном вузе, только приехали из летнего отпуска и, проучившись три недели, поехали в колхоз, собирать картошку на зиму для всего училища. В то время овощи для засолки и хранения практиковалось самим для себя заготавливать, когда по очереди, а иногда и без неё, но это было общегосударственной практикой, занимались этим в той или иной мере вплоть до пятого курса. Когда выезжали на машинах из части, погода стояла чудесная, в самом разгаре бабье лето расплескалось над приволжскими просторами, чуть подёргивались золотом листья, изнуряющая летняя жара уступала место задумчивой умеренности. Новые трёхмостовые КамАЗы споро, за три часа, довезли наш курс почти в полном составе (по три человека из взводов осталось в казарме для несения службы) до лагеря. Там уже были поставлены палатки, размещена кухня, приготовлено в необходимом объёме место нашего расположения. Начиналась опять новая, теперь уже колхозная жизнь, но к переменам военным не привыкать, быстро втянулись в неё, тем более кое-какие послабления замаячили на горизонте. Это упрощения с зарядкой, построениями, формой одежды, вечерней поверкой. Офицеры наши решили время тоже даром не терять, а приобщить по возможности дни свободы к дополнительно вылепившемуся отпуску и более близкому общению с крепкими напитками.
Первые три дня на поле мы успешно вкалывали, без труда собирая установленную норму и отгружая выкопанный урожай в училище. Но погода осенью обладает волшебной непредсказуемостью, в процессе одного рабочего дня вдруг зарядили непрекращающиеся дожди. С утра как-то в поле вывезли нас, начали собирать урожай, а из-за сырости — лило не переставая — земля очень быстро раскисла, но наши могучие всепогодные машины без труда доставили в лагерь промокшее войско. По пути увидели, на что способны эти трехосные дизельные грузовики, которые только стали появляться в нашей армии на смену бензиновым «Зилам» и «Уралам». Также имели возможность наблюдать, как беспомощно вязли в поле и не могли ехать обычные гражданские двухосники, без тракторов они бы остались на пашне памятниками наступившей погоде.
Сохла одежда при чрезмерной влажности очень плохо, лучше всего на теле это происходило, но деваться было некуда, приходилось мириться с этакой неприятностью и терпеть. На второй день нашего сиденья в палатках, где нас по десять человек размещалось для ночлега, соответственно, появилось дикое желание каким-то образом украсить своё вынужденное бездействие. Подумали и решили разделиться и разведать близлежащие окрестности. Сказано, сделано.
Одна группа отправилась в деревню, которая маячила на горизонте, другая устремилась на полевой стан, видимый километрах в восьми, а третья пошла вдоль дороги к трассе и большому перелеску. Часа через четыре, при возвращении в место нашего, можно сказать, принудительного заточения, подсыхая, обменялись впечатлениями. В перелеске грибов, особенно белых и подосинников, имелось в изобилии, то есть появилась реальность разнообразить наш стол жареными грибами с картошкой. Со стана принесённые три фляжки молока разделили по-честному. Деревенька имела сельпо, где было приобретено доппитание, и клуб, в котором по выходным проводились танцы. Решено культпоход в населённый пункт отложить ненадолго, но в жизнь претворить его обязательно. Присутствовало несколько «но»: под дождём картофель с грибами пришлось бы делать, растянув над костром плащ-палатку, идти по полю получалось нездорово, сапоги делались под воздействием налипающей грязи пудовые, а коров на следующий день угоняли на дальний выпас километров за десять. А проблемы даются, чтобы их решать, завтрашняя суббота призывала к действию, тем более дождь не собирался бросать своё милое воздействие на окружающий мир. Что-что, милости у природы мы некогда не просили, приспосабливаясь к её разнообразию.
Сформированные компании разделились не по-прежнему, половина осталась грибами заниматься, а другая по дороге, по ней не так грязь к сапогам липла, отправилась за молоком на дальний стан, конечно, ещё и по пути примечать чтобы, что и где. Ваш покорный слуга, обладая излишней любознательностью и нетерпеливостью, конечно же, предпочёл путешествие. Расстояние до трассы составляло километров шесть, хляби небесные не потворствовали путникам, но менее чем через час добрели мы до шоссе, по обочине его путь нам показался лёгким, словно на Луну попали, и сила тяжести уменьшилась в несколько раз. Ускоренным шагом направились в сторону летней фермы, у каждого на ремне висели по две пустые фляжки, за плечами вещмешок с хлебом и на всякий случай консервами — экипировались, как положено было бравым воякам, правда, без оружия. Трасса в паре километров делала спуск в овраг, идти становилось всё легче. Да и дождик словно одумался, лил всё меньше и меньше, когда подошли к спуску, перестал вовсе орошать всё вокруг, и почти сразу из тучек неспешно выкатилось солнце. Оторопь взяла грешных путешественников, слева освещённая ярким осенним важным светилом восстала долина, которая тянулась на многие километры до горизонта, отсвечивала пурпуром, жёлтым, зелёным, голубым и их производными. Над ней двумя крыльями повисла мостиком огромная радуга. Сказочная по своей красоте картина заставила нас остановиться, чтоб лучше рассмотреть увиденное. Убегающий вдаль дождик косыми колоннами поддерживал небосклон и потихоньку удалялся, улучшая видимость.
Сверху на большой скорости нёсся самосвал КамАЗ, при виде нас шофёр стал экстренно тормозить, машина, юзом пройдя какое-то расстояние, встала как вкопанная. Ожидание зависло над трассой, за время нашего пути никто нам ни в одну сторону не попался, дорога эта явно на «автобан» не тянула. Распахнулась пассажирская дверь, выглянул довольный молодой водитель, размахивая алюминиевой кружкой. Подошли, познакомились, оказалось, что парень весной демобилизовался из армии, но по ней совершенно не скучает. Нам служивым откровенно соболезнования выражает. Сейчас работает на этом оранжевом чуде в колхозе, а сегодня у них гуляют свадьбу, причём жених в одном селе, а невеста из другого, а он летит поздравлять товарища как раз в один из домов. Предложил за здоровье молодых выпить, достал поллитровку с самогонкой и широко плеснул в кружку, наш сухой паёк частично сыграл роль закуски. После остановки незапланированной он с удовольствием довёз всех нас до фермы, доярки тоже праздновали, правда, не забывая о своих питомцах. Перекинувшись со старшими подругами несколькими фразами, укатил дальше. Дав нам ведро молока и не спросив за это никакой платы, женщины быстро продолжили выполнять свои обязанности, а затем угостили домашней наливкой, сказав, что за здоровье молодых обязательно нужно выпить, мы особенно не сопротивлялись. Поблагодарив хлебосольных селянок, легли на обратный курс, но не успели отойти далеко от стана, как нас догнал автобус «пазик» — таких раньше много на периферийных маршрутах трудилось. Песня из его окон неслась далеко впереди транспортного средства — люди гуляли. Машина остановилась сама, а мы были приглашены в салон. Хлебосольность людей в нашей стране никаких границ не знала. Сразу же нам вручили по стакану с самогонкой: праздник продолжался. Немного захмелев, осмелев в связи с этим, попросил на подъёме остановиться. Компания подумала о приземлённом, по нужде что необходимость настала сходить. А я показал находящимся в транспорте на картину из окна, времени прошло, но немного, цвета все стали более насыщенными, чёткими, яркими, отмытыми прошедшим дождём, объёмными, но такими же сказочно удивительными. Люди, кто жили рядом с этой долиной, должны были не единожды видеть такую красоту, но внимания на обыденное почему-то не обращали, получается, что мы городские, по их мнению, глаза на красоты малой родины словно приоткрыли. Насладились видами, за природу тост сам собой напросился и был горячо поддержан всеми пассажирами. Прощание около поворота на лагерь наш очень тёплым и душевным получилось, не знаю, как икалось в тот день молодым, которых мы так и не увидели, но у нас впечатления на всю жизнь остались очень даже положительные. Напоследок нам вручили поллитровку на дорожку, арбуз на закуску, и компания уехала продолжать праздник, мы же немного усталые, но довольные побрели в пункт временной дислокации. Настроение, приподнятое приключениями, помогло преодолеть препятствие в виде болотного вида дороги довольно быстро, и чуть позже мы, очарованные событиями, случайно выпавшими на нашу юношескую долю, перебивая друг друга, с удовольствием поделились ими с товарищами.



















































3. Временной микс

Бутерброд
С детства не очень доверял взрослым, а они иногда пророчествовали, совершено не задумываясь о сказанном. И многие годы спустя я имел удовольствие в правильности их слов удостовериться. Как-то после второго класса мы с папой поехали к деду, он в Подмосковье тогда жил. И по согласованию с отцом в один из дней пошли в Центральный музей Вооружённых Сил. Армейским бытом всегда интересовался по-взрослому, словно знал, что он меня непременно настигнет. Стоит ли говорить, что после пятого часа хождения по залам, внимательного рассматривания экспонатов и чтения аннотаций к ним, в общем-то, мелким ребёнком, отец не в шутку затревожился. Попытки ускорить прохождение экспозиций ни к чему не приводили, увиденное, словно магнит, притягивало, не хотелось совершенно терять героическую связь времён. Я, проглотив наживку, счастливо плавал в родном озере впечатлений. Беспокойство папы по поводу сил моих было беспочвенным, но как послушному дитяти пришлось внять уговорам и спуститься в музейное кафе. Спросив, что бы я хотел, места для едового подкрепления народа в те времена разнообразием ассортимента не отличались, да и цены одинаковые практически по всем поясам необъятной страны на каждой бирке товара прописывались внятно, отец получил готовый стандартный для меня ответ: «Заварное и стакан ситро». В уме я быстро посчитал, что обойдётся выбор в тридцать копеек: двадцать две пирожное, остальное — напиток. Качнув головой и вздохнув, родитель посоветовал согласиться на его предложение. Заказал шоколадку, бутерброд с чёрной икрой за полтинник и настоящий варёный чёрный кофе за двадцать, чай всего две копейки стоил. Он прекрасно осведомлён был, что некоторых вещей ни разу в жизни пробовать на тот момент не приходилось, и сказал ещё, фраза на всю жизнь врезалась: «Когда ты сам позволить себе сможешь это, может быть, вспомнишь меня, а пирожное и дома поешь». Довод был железный, спорить не хотелось. Ждал ещё один этаж залов и техника, расположенная во дворе.
Батон был мягким, свежим и вкусным, масло не горчило, обычное ароматное крестьянское, не бутербродное, икра же особых восторгов не вызвала, чуть солоноватая, с незримым рыбным привкусом, правда, зёрна её неплохо, с каким-то искрящимся звуком неслышным лопались при нажатии на них языком — это было интересно.
Кофе, горьковатый на вкус, ароматно возбуждающе пах, но на языке оставлял, к сожалению, песчаный привкус размолотых зёрен, ну а шоколадом удивить меня невозможно было, маленькие двадцатикопеечные, со зверями, в нашем хлебном магазине всегда были и очень часто приобретались. Выводы про себя, конечно, я сделал, но, чтобы не огорчать папу, не стал их озвучивать. Поблагодарив, потянул дальше смотреть реликвии, до закрытия музея там и пробыли.
Кстати, кофе настоящий пью по нужде, чтоб бодрости, как говорят, заряд поиметь. А икру осетровую действительно ещё один раз лишь ел, когда смог позволить себе её приобрести, причём, наверное, из спортивного интереса к правильному питанию жены, которая в то время в положении находилась. Но соотношение цены и качества не в пользу данного продукта кричали. Но во всяком случае в памяти отложилось многое из посещения культурного заведения. Икра заняла своё место в одном ряду с пулемётной тачанкой, самолётом сбитого Пауэрса, перчатками из человеческой кожи, парадным маршальским мундиром и легендарной тридцатьчетвёркой стоящей на вечном постаменте истории славного прошлого большой страны и рядового мальчишки.






Казачий остров
С детства был наслышан о Казачьем острове, раньше на нём располагался городской пляж, у кого-то участки дачные или огородики были, но к моей более-менее взрослости он, затопленный построенной плотиной ГЭС, лишь небольшими заросшими зеленью кусочками выглядывал по центру Волги. Добраться до них можно бы попробовать на лодке, вплавь, что довольно далеко, или на каком-то другом плавсредстве, но по жизни не получалось всё, не складывалось.
 В самом начале нового двадцать первого века в июле у товарища день рожденья справляли, а у него, оказалось, лодка от отца осталась, старенький «Прогресс». Неисправный двигатель «Вихрь-30» за зиму друг починил, а, чтобы отвезти его на базу и на катер поставить, необходим автомобиль был. После застолья решил помочь Володе, в ту далёкую пору являлся владельцем довольно неплохой «семёрочки» вазовской. А заодно и семью на природу вывезти, помочь товарищу опробовать двигатель после ремонта и хоть один островок из оставшихся заветный заодно посетить. Дружище обрадовался, сообщил своим домочадцам о предстоящей на завтра прогулке — славный выходной мог в перспективе получиться. Хлопнули по рукам и расстались.
 На следующий день с женой, сыном Димкой заехали домой к Владимиру, мотор у него на лоджии хранился, погрузили восстановленное чудо советской техники в машину. Его благоверная, давно не видевшая мою супругу, с сыном Николаем угнездились на заднем сиденье вместе с моими и сразу же включились в обмен новостями, перемалывая косточки ближним и дальним знакомым. Довольно скоро доехали до лодочной базы, вытащив двигатель, водрузили его после недолгих приготовлений на «Прогресс».
 Спустили лодку на воду, сумки с провиантом не забыв, все заняли места в ней, оттолкнулись. Владимир лихо дёрнул за лебёдку стартера, мотор весело зарычал, и компания по тёплым, еле заметным волнам, понеслась к видневшемуся в полутора километрах остатку Казачьего острова. Солнце славно пригревало, раскрывая объятья по-настоящему жаркому, как и положено временем, июльскому деньку. Скинув футболки, мы обрадовано подставляли лица, ласкающему от движения судна волжскому ветерку, ненасытно вдыхали искристый от брызг чистый воздух. Но только донеслись до начала фарватера, как движок, несколько раз обиженно чихнув, замолчал. Нужно сказать, что у берега течение слабее, но с приближением к центру великой русской реки становится сильнее. Бесполезность попыток реанимировать взбрыкнувшую технику я осознал, к сожалению, не сразу, слава богу, что какое-то время мы против течения шли, и движение в те времена по реке было очень скудным, за безопасность и кораблекрушения от наезда чего-то огромного можно было сильно не волноваться. Лодку потихоньку, но верно сносило, мальчишки попросились сесть за вёсла, пришлось дозволить, а грести впопад у них не очень получалось. У меня совсем не было практики общения с лодочными моторами, заниматься же освоением нового лучше не на воде и не в такой компании. Предложив Владимиру заниматься его игрушкой, сам сдвинул ребят к носу, пропуская язвительные непрекращающиеся комментарии наших дам, стал фактически рабом на галере. Жар солнышка на воде особенно чувствителен, скорость движения была наоборот минимальной при всех усилиях, практически бесполезно прилагаемых к злостному алюминиевому чудовищу. Оставил попытки двигаться прямо, направил лодчонку к берегу, поняв, что движение галсом сократит бесполезность трат сил. Ребята выпрыгивали покупаться по ходу движения, чтоб не зажариться совсем, позже к ним присоединились и наши избранницы, я же потихоньку грёб и грёб. Раньше экспериментировал с байдарками, каноэ, обычными вёсельными лодками, но по сравнению с «Прогрессом», его металлическими кривыми вёслами, это всё семечки. Конечно, в споре со стихией удалось одержать победу ценой сбитых мозолей на руках, красной сожженной спины и тупой ноющей боли в отвыкших от нагрузок эдакого плана мышцах. У пирса лодочной базы доели снедь, поделившись с тамошними собаками. Там я наконец-то освежился в Волге, предоставив право вытаскивания посудины хозяину. Больше всего приключением были довольны пацаны, меньше наши дамы, про себя вообще лучше промолчать. По правде говоря, особенно и рот открывать после такой «лёгкой» разминки совсем не хотелось. Отвёз спутников домой, с честной совестью поставил машину в гараж, где парой бутылок холодного бодрящего душу пива подвёл итоги «весёлого», так ладно проведённого выходного. Зато есть о чём вспомнить!
















































Вынужденная разлука
Сколько разных путешествий в скромной жизни автора данного рассказа было, и не счесть — многие вокзалы пришлось повидать... Расскажу об одном происшествии, невольным свидетелем которого оказался не так давно.
Лет десять назад провожали мы родственников, что гостили у нас пару недель. Заранее приехали на вокзал, вещи занесли в поезд, расположили их и за неспешной беседой коротали убегающие минутки до отхода состава. Вовремя наша родня и в вагон зашла по высоким ступеням, когда объявили, что пора. Помахали им, они через окно нам, состав тронулся, немного опоздавшие провожающие быстро покидали вагон на тихом ходу, прыгая с нижней ступеньки. А одна дама, поезд потихоньку убыстрял ход, поспешив, спрыгнула с верхней ступеньки, неловко оступилась и упала на колено, поранившись и порвав платье по шву. За последним вагоном бежала пара почему-то задержавшихся пассажиров — парень с девушкой, с чемоданами в руках. Потихоньку скорость движения прибывала, но они догнали вагон, в последний тамбур полетела поклажа через стоявшую на посту с сигнальным флажком проводницу. Она немного опешила, поначалу даже подала руку пассажирке и помогла ей забраться на ступеньки, не переставая что-то кричать. Но потом, видно, вспомнила параграфы инструкции и попыталась закрыть перед юношей дверь, ему перспектива остаться одному без вещей явно не нравилась. Протиснувшись ужом между углом двери и проводницей, он лёг животом на пол, пытаясь встать и полностью пробраться в разгоняющийся состав. Решительности сотруднице железнодорожного транспорта тоже было не занимать, конфликт интересов процветал в тот миг, дама, воспользовавшись своим положением сверху, стала охаживать по голове флажком наглого пассажира и одновременно спихивать его за борт. Схватка была явно неравной, опыта у проводницы, несомненно, больше присутствовало: после недолгого сражения, которому ускорение придавало некоторую перчинку, победа досталась хозяйке. Несчастный поверженный, выкинутый с почти покорённого тамбура, встав в недоумении, пытался отряхнуться, а его противница, залихватски поправив свой синий берет, на прощание помахав кулачком с зажатым флажком, победно захлопнула дверь в вагон.
Что делал молодой человек далее и как воссоединялся он со своей несостоявшейся спутницей, мне неведомо, но, думаю, история эта была бы тоже небезынтересной.






















4. Армейские приключения

За водой
Кто послужил в армии, знает, какие приключения порой происходят с техникой, всё возможно со временем исправить и починить, но, к сожалению, этого времени порой катастрофично не хватает. Как-то в конце злополучного тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, когда в дорогой великой стране на далёких перифериях злые ветры дули уже неспокойно из-за межнациональных конфликтов, получилось в сборной команде из нашей части попасть в Армению, в город Ленинакан. После землетрясения о доброй жизни пришлось забыть: населённый пункт, словно после бомбёжки, инфраструктура не работает, а жить нужно и людям помогать выживать, расчищать дома, дороги, при этом, естественно, заниматься и самообеспечением быта. Еду готовить, про гигиену помнить, а без воды всё это, конечно, невозможно. Вот по очереди мы, офицеры, старшими машины на обмывщике с водителем и ездили. Поясню, что это за автомобиль: «зилок» сто тридцать первый полноприводный, с бочками для воды, реагентами, возможностью эту воду в нём погреть, пожар затушить, короче, многофункциональная, как и многие армейские машины.
Ехать нужно было за город к неповрежденной стихией скважине, всё бы хорошо, только водитель молодой, техника, наоборот, не очень и заводилась от аккумулятора отвратительно, но об этом я узнал в процессе нашего путешествия. Туда доехали нормально, заправились, но в армии всегда нужно быть готовым к разного рода приключениям, а они и сами не замедлят нежданно появиться. Автомобиль для поездки в обратный путь заводиться не желал, слава богу, горка небольшая была, попробовали с неё накатом двигаться, и мотор проявил благосклонность, заурчал, уехали, но какое-то беспокойство не беспричинно затаилось в душе. Дороги, нужно сказать, в то время забиты ужасно были транспортными пробками, люди больше рвались из города, а кто-то, наоборот, спешил в него с надеждой помочь. В потоке мы медленно двигались к пункту дислокации, еле ползли, и, как следовало ожидать, перед самым въездом на окраину машина заглохла, кривой стартер не помог. Грузовых автомобилей практически не виделось в ближайшей перспективе, но вспомнилось про танковый взвод, что расположился невдалеке у контрольно-пропускного пункта в пригороде. Оставил водителя с техникой, а сам отправился к танкистам.
Унылые усталые ребята вместе с молодым командиром-лейтенантом сидели около костра и, не переговариваясь, думали каждый о своём. На просьбу отреагировали для меня очень даже странно: комвзвода спросил, представляю ли я силу танка. Получив утвердительный ответ, тяжело вздохнул, старослужащий механик-водитель нетвёрдо попросил разрешения помочь бедолагам. Лейтенант махнул рукой и погрузился в свои тяжёлые думы. Пока шли к технике, выяснил, что они уже два месяца находятся в командировке, в отрыве от своей части, и, когда их сменят, неизвестно; сразу многое стало отчасти понятно. Инструктаж был обоюдный, нашли общие знаменатели и по обочине поехали к вверенному мне «Росинанту», причём вначале посетило такое ощущение, что танк не плавно двинулся, а рванул как стайер на стометровке. В движении я расположился полулёжа на корпусе, чуть укачивало, а сила бронетехники словно затаилась в глухом урчании могучего двигателя. Через несколько минут толстый, в руку, танковый трос, с трудом надетый на клык фаркопа, кургузо топорщился в нерастянутых складках, по спине моей сбегали струйки пота и энтузиазма не прибавляли. Но вода должна доставляться без задержек, посему появлялась необходимость действовать. Влез на броню рядом с водителем, ЗИЛ на третью скорость поставили, танк взревел и с чуть меньшим рывком тронулся, трос натянулся, загруженная машина как пушинка дёрнулась с места и покатила вслед за могучим монстром. Если приложенное усилие было бы более резким, то бампер, как мне показалось, вырвало бы с корнем или раму разорвало — такое приложение сил почувствовалось. Через несколько секунд двигатель завёлся, фары ярко осветили корпус, я постучал по открытому люку механика, и тот остановился, смотав трос на крюки брони. Сердечно поблагодарил танкиста, пожелав быстрейшего завершения командировки. Увеличили обороты на машине, без особых приключений добрались до нашего лагеря, на следующий день проблема с «заводкой» автомобиля, конечно, решилась, а нахождение в Ленинакане продлилось почти до самого Нового года. Когда покидали город, взвода танков, к радости своей, на КПП уже не увидел. Понадеялся, что ребята, кто, демобилизовавшись, вернулся домой, а кто — дослуживать в свою часть, и доля у них теперь не такая трудная, как в бесконечных армейских командировках.














































Черепахи
Весна в Центральном Закавказье быстрая, спорая, бурлящая, как горная речка. Солнце припекать днями начинает как летом, загорать в марте уже можно. Природа, зная это, потворствует во всём радостному появлению тепла, направляя в рост цветы всевозможные, зелень, и обласкивает всех божьих тварей. Змеи, ящерицы, черепахи выползают на камни и греются в солнечных лучах, как собачки открывая рот, создаётся ощущение, что они воздух на вкус пробуют.
Выдался долгожданный выходной — воскресенье, а я тогда в армии офицером служил, был молод и холост, редко дни незанятые службой на долю нашу выпадали. Со сверстником из соседнего дивизиона решили посетить старый культовый ансамбль, похожий на монастырь, обнаруженный мной в бинокль на соседней горе во время очередных учений. Путь туда ускоренным шагом занял часа три. Да, на взгорке перед нашими глазами предстал заброшенный грузинский монастырь, следы былых подворий различались в разросшейся горной зелени. В отдалении находился и погост с округлыми памятниками, с нанесёнными на них при помощи красивого орнамента надписями-посвящениями усопшим. Судя по всему, посёлком не пользовались около ста лет, дорожки и тропинки, густо заросшие разной разностью, от времени практически не видны, дерева на крышах сооружений не осталось совсем. На каменных серо-зеленоватых ото мха стенах прочно угнездились травы, кустики и деревья, стараясь быстрее разрушить следы пребывания людей. Неукротимому напору силам природы сопротивлялся и довольно успешно чеснок, одичавший, но явно видимый аккуратными полянками на том месте, где когда-то был посажен старыми хозяевами. Сделав несколько фотографий на память, набрав немного зелени, решили отправиться в обратный путь, тем более по перелеску и неровной местности двигаться всегда не очень легко.
Примерно через часок вышли на тропу, по которой, видно, стадо периодично гоняли, и в сторону части пошли. Солнце в это время зенит перешагнуло, шелестящая ползучая живность прямо закишела под ногами. Вниз нужно было смотреть очень внимательно: то ящерицы, то змеи, шурша, проскальзывали, и порою не по одной. Весенний гон у пресмыкающихся расплескался от нахлынувшего тепла, раззадорился неприкрыто, беспечно, слышно, видимо и явно. Черепахи разных размеров, не спеша передвигаясь, бесстрашно собирались небольшими кучками. Пришла идея наловить их, чтобы по приходу попробовать сделать знаменитый черепаховый суп, знакомый только по известным художественным произведениям. Сказано, решено, должно и сделано быть. Но мы никакие сумки, мешки, пакеты с собой не взяли, дабы налегке двигаться, а жертвовать одеждой своей для таких целей тоже не хотелось, солнышко палило даже очень. Поэтому взяли по черепахе в каждую руку и, отдыхая по ходу движения, не так уже быстро, побрели по вьющейся грунтовке в сторону ППД.
Наш военный городок начинался с одноэтажных сборно-щитовых домиков на четыре семьи, в которых в основном жили младшие офицеры и прапорщики, затем было три трёхэтажных ДОСа и две панельные двухэтажки-общежития. В первом ряду домиков жил наш сослуживец, у которого родился сын, не зайти и не поздравить его по пути мы, конечно, не могли. О долгожданности первенцев-мальчишек в армейской среде, думаю, многие знают.
 Чтобы освободить руки, спросили у него коробку, куда и был помещён охотничий улов и оставлен перед входом. Правда, лишать жизни бедных черепах не хотелось. Пока мы отмечали знаменательное событие, соседские детишки растащили животных по домам, чему мы, честно говоря, были очень рады, а черепаховый суп не такая уж и большая потеря. Жили мы без него раньше, не попробовали тогда, да и позже ни разу, но, думаю, и дальше спокойно до дней последних без изысканных блюд подобных доживём.





Приобретение «голубого друга»
В далёкой Грузии слово «дефицит» в конце восьмидесятых пользовалось немного отличным, чем у нас, в Саратовском крае, значением. Не скажу, что такого понятия там не было в природе, но оно достигало не такого, как в России, гипертрофированного проявления. Дурацкие Мишки Меченого законы там не работали в полную силу, и местное население лучше российских граждан. Вина, коньяки, да и водка разных сортов даже в деревенских магазинах присутствовали в избытке. Сахар с прилавков не исчезал, колбаса была в продаже ежедневно, так же приблизительно было и с промтоварами. Поэтому, когда предстояло отбывать в заслуженный отпуск, приходилось «затариваться по полному».
Телевизор моей бабушки цветной, приобретённый на тридцатилетие Великой Победы тогда живым дедом, за год до описываемых событий, как говорится, «дал дуба». Ценою некоторых усилий мною реанимирован, перед уездом на юг, но гарантий о его долгой работоспособности дать бы не мог никто. Чувствуя ответственность, решил на отпускные приобрести дорогой старушке крайне необходимый в её тяжёлой жизни предмет. Но в Саратове данная проблема решалась бы очень проблематично, в далёкой Закавказской союзной республике же техника такого плана запросто присутствовала в магазинах. Правда, предполагаемая транспортировка, возможно, могла составить некоторое затруднение, но ведь задачи, они даются, чтоб учиться их решать и достигать победы.
Прежде чем купить искомый продукт, проехал запланированным путём, в надежде составить схему всевозможных трат и подводных камней: оказалось, что даже такси пользоваться не придётся, можно на автобусе до аэропорта добраться. А уж там выйти на пилотов или бортпроводников и без боязни разбить дорогостоящее чудо долететь до родного Саратова, где всё с далёкого милого детства знакомо. Обычные люди, в отличие от правителей наших, оставались по большему счёту добры и отзывчивы к чужим проблемам, не было в обществе накала кипящих страстей и желания сожрать друг друга во что бы то ни стало.
В магазине, переплатив пятёрку, получил хороший воронежский аппарат с импортным кинескопом и встроенным декодером, можно в перспективе видеомагнитофоны подключать и в цвете всё видеть. Приятно радовал вес, всего двадцать килограммов, в отличие от старого полцентнерного монстра. Подхватил радостно в две руки и с небольшими остановками до рейсового автобуса дотащил коробку без особых натягов.
Маленький серо-жёлтенький эсэсэровский рублик упростил путь на рейсовом трёхдверном песочного цвета «Икарусе» до аэропорта. Там в два приёма сданы для полёта в багаж чемодан, премило поджидающий меня в камере хранения ручной клади, и коробка с голубоэкранным другом. Небольшая доплата при сдаче скарба для авиаперелёта компенсировалась сердечными пожеланиями доброго пути. Милый сердцу моему, истосковавшемуся от годовой разлуки с родными, аэрофлотский Як-42 через полтора часа домчал до города детства, где к моим услугам опять радостно распахнула двери камера хранения: туда был помещён чемодан с подарками. Телевизор же победно, на руках, как на паланкине, пешком был доставлен до маминой квартиры, расположенной невдалеке от авиагавани. Через двадцать минут такая же участь постигла и добрый вместительный фибровый чемодан. На следующий день предстояло более близкое путешествие в деревню к любимой бабушке, но у меня уже планировались двое сопровождающих, что, несомненно, упрощало поездку, делая её более приятной, но не менее долгожданной для всех задействованных сторон.







Первое увольнение
Будучи на первом году службы офицером ракетной бригады на штатной должности, как-то присоседилась без моего дикого желания ещё одна равнозначная — комсорг дивизиона. Ну молодому лейтенанту деваться некуда! Нагрузили — вези! По мере своих скромных возможностей и тащил оба возка, тем более в нашей великой Советской стране все граждане идеологизированны в той или иной мере были. А воспитание солдат — обязанность каждого офицера, чтоб добиваться слаженности коллектива и в любой обстановке задачи выполнять без проблем.
Наша часть находилась в небольшой деревеньке, многие срочнослужащие за два года нахождения в армии ни разу в увольнение не ходили. А необходимость хотя бы перед демобилизацией приобрести какие-нибудь сувениры домой или модный в те времена дипломат жгуче свербила молодые умы. Командиру нашему и замполиту, вникающим в потребности подчинённых, о многих желаниях ребят, естественно, известно по общению с ними было.
Воспользовавшись информацией, шеф поиграл на чувствах подчинённых, сказав, что если дивизион займёт первое место из трёх по учебному периоду, то по уставу тридцать процентов отличившихся получат увольнительные в райцентр. Стимул, конечно, что надо! Разумеется, поставленная задача выполнилась, хотя, нельзя сказать, что без особых усилий.
Достойнейшие бойцы, отобранные для долгожданного мероприятия, готовились к нему очень ответственно, а меня, как младшего политработника, назначили старшим группы. Конечно, представлял себе проблемность похода, отдельно проинструктировал сержантов, актив, с наиболее яркими личностями индивидуально побеседовал, и в одну из суббот отправились покорять бедный городок. Множество райцентров повидал за годы службы, у большинства из них есть что-то общее. Во главе здание администрации, площадь небольшая, почта, клуб или Дом культуры, может быть, банк, милиция или универмаг, три-четыре главных улочки, а вокруг всего этого бурлит цивилизованная жизнь, немного поодаль посёлок обычно превращается в обычную деревню. По правде говоря, встречаются, конечно, исключения — полнокровные города. Но таких уникумов на практике меньшинство.
Сначала подчинённые держались стайкой, посетили универмаг, базарчик местный, ярмарку выходного дня, мелкие магазинчики и лавчонки и, приобретя то, чего кому хотелось, потихоньку старались скрываться из глаз моих. Время встречи у рейсового автобуса определил в начале похода, посему особенно не беспокоился. Пошёл с группой заинтересованных, наиболее ответственных ребят, в видеосалон — в эпоху кооперативного движения расплодились таковые везде в конце восьмидесятых — на импортный фильм, боевик с раскачанным Шварцнегером.
Основная сложность началась за час до окончания увольнения, когда приступил к сборам бойцов, некоторые погрузились в общение с Бахусом довольно плотно, хотя никто им вольность подобного рода не дозволял. Часть выловил в ресторане, кого-то в распивочной, некоторых в кафе. Сержанты слабо, но реагировали, актив тоже поубавил активности своей из-за «принятого на грудь», ну а индивидуальности, конечно, пытались показать все, на что способны. Очень, честно сказать, удивился, что удалось собрать всю премилую компанию в автобус без потерь, хотя чего это стоило! В ход шло и красноречие, и угрозы, и увещевание, и кое в чём — сила. По приезду, построив бедное воинство, приведя в порядок, подвёл итоги путешествия нравоучительной политбеседой, которая некоторым из сослуживцев всё-таки запомнилась. Цитаты из неё периодически слышал в ходе дальнейшего продолжения службы. Увольнение первое и последнее для ребят, думаю, запомнилось им на всё отпущенное богом время. Перед Новым годом демобилизовавшись, они покинули нашу часть, их ждала взрослая гражданская жизнь, где не было командиров-воспитателей, ответственных за судьбы и поступки, совершаемые по разным поводам. А невдалеке тускло маячил звериный оскал злополучных девяностых, пережить укус которых удалось, к сожалению, не всем.


1. Календарь погоды

Весна

Юность, весна и цветенье —
Звенья великой цепи.
Тянется ввысь настроенье,
Солнце, его закрепи.

Зрелость и крепость взросленья,
Лишь улучшается тон.
Льются из уст песнопенья
Тех, кто судьбой окрылён.

Радует сила рожденья,
Дружная поступь весны.
Правы всех дедов поверья,
Сбудутся добрые сны.



































Апрель

Открыты теплу настоящему двери,
Вступает в права наконец-то Апрель.
Слышны воробьёв вожделенные трели,
Раскручена маленьких птах карусель.

Красиво, свежо, молодые листочки
Трещат в напряженье, стремятся на взлёт.
А полураскрытые полные почки
Салютом готовы прославить полёт.

Синь неба застыла, ласкаема светом,
Устала от тяжести сброшенных туч.
Всем шлёт без конвертов от солнца приветы
Союз многоточья — доходчивый луч.

Объятье приятное всем долгожданно,
Как старый солдат ему честь отдаю.
Весна в проявленьях своих многогранна,
Её прославляю, хвалю и люблю!






























Июньская сказка

В чистом небе солнце утром
Зарядило день теплом.
Будет жарко, ясно, путно,
Лето к нам шагнуло в дом.

По-хозяйски улыбнулось,
Оглядело всё вокруг.
Ночь померкла и прогнулась,
Времени уменьшив круг.

Как сильны объятья лета,
Всех готово приласкать.
А природа приодета,
Просит с жаром обождать.

Бег стремительный умерить,
Про дожди не забывать.
В бархат дней готова верить,
Сказки милость, благодать!































Летним днём

Зной пепелящий отпустил,
Спасибо дождику, бесспорно.
Всего лишь полчаса полил,
И истины родились зёрна.

Без пала солнца хорошо,
Не плавится, как магма, крыша.
Отлично то, что он прошёл,
И листьев мокрых шелест слышно.

Пора прекрасных перемен
Накрыла город славным платом.
Тишь и прохлада старых стен,
Ком жара в светлом завтра спрятан.




































Четвёртое сентября Нине Николаевне Х.

Днём солнце ласковое светит,
А по ночам уже прохладно.
Сентябрь четвёртый день приветик
Шлёт нам исходом звездопада.

Неплохо осенью родиться,
В избытке море витаминов.
Цветами можно насладиться,
Гулять на свадьбах, именинах.

И лета краски не забыты,
Невдалеке прошедший отпуск.
Все птицы счастья просто сыты,
Юлой раскручен жизни глобус.

Добра желания без меры:
Чтоб осень просто не кончалась,
Любви, удач, надежды, веры
И, время чтобы вскачь не мчалось.































Сентябрь

Пришёл сентябрь, своей рукою
Мешает лета угольки.
Бывает день — на жар настроит,
Но грани тёплые тонки.

Ломаются: дождём, от солнца,
От тучек, ветра, просто так.
По-бабьи скромно из оконца
Махнёт, подав последний знак.

На пару дней иль на неделю
Остатком лета наградит...
Но холода пришли, запели,
Дождь забубнит, колюч, сердит.

А переменная погода
Несёт ночами стылый плен.
Мила ласкает всех природа,
Не жаждет славы перемен.































Декабрьский мороз

В первый раз за эту зиму
Нас прижал старик-мороз.
Бросил под ноги перину,
Ледостав реке принёс.

Солнце в мареве туманном
Тускло светит свысока.
Дым из труб взлетает прямо,
Прячется в карман рука.

Снег скрипит довольно громко.
Не спешит из дома кот.
А в морозном звоне, с ёлкой
Слышим Новый год идёт.




































Белая грусть

Деревья тихо ветки
От снега наклонили.
Зимы объятья цепки,
Морозом облепили.

Пригнул январь так сильно,
Зачем-то расстарался,
Засыпал изобильно
Безмолвное пространство.

Трещат от напряженья,
Не выдержат напора.
Не их это сраженье,
Сломаются с укором.

Природа-мать, ты силу
На слабых отражаешь,
Бездонную могилу
Белёсым днём копаешь.

Увы, зимой проблемы
Плодятся так безбожно.
К добру ли перемены?
Течёт жизнь очень сложно.


























Цветущий тополь

Душистый тополь разбросал серёжки
И в небо стрелки почек устремил.
Весна открыла новые дорожки,
Апрель цветным ковром их застелил.

А лёгкий аромат разносит ветер,
Дождь-скромник подчеркнул чуть-чуть тона.
И будущее в ярком свете светит,
Искрится жизнь, прекрасна и ценна.

Могучий старый горожанин статен,
Он обхватил ветвями небеса.
Приход очередной весны приятен,
И молодым порывам нет числа.




































Погожий майский день

Промозглость суеты и пелену туманов
Смахнуло солнце, день благословив.
А глубину небес чистейших, без изъянов,
Чуть слышно славит птиц речитатив.

Весна почти прошла, не за горами лето,
Июнь длиною дня нас наградит.
Земля парит, дыханьем юности согрета,
Дух вольности как в колокол звенит.

В ладоши хлопает листва, и вал оваций
Разносит шалунишка-ветерок.
Природа-мать без революций, прокламаций
Целительный вливает жизни грог.

Мир радуется прелести свершений
И ими делится в пылу времён,
Сед, отражает сотни тысяч поколений,
Но вечно юн, весною окрылён.































Про погоду

Весной погода, словно девушка,
То славно улыбается, молчит
И лузгает денёчки-семечки,
На пару с солнцем душу бередит.

А то всплакнёт, всерьёз нахмурится,
Напустит мрак ветров и холодов.
Дождём умытая сутулится,
Добра не хочет слышать вечный зов.

А если не по ней, то грозами
И ураганным свистом кроет всех.
Тяжёлым градом, а не слёзами
Проявится в погоде злобы грех.

Как не страдать растущей зелени,
Гнев неба карой явной не навлечь.
Жить в благостном хорошем времени
И лучшее для роста уберечь.

Прекрасна песня настроения,
Ей в тон струится белизна фаты,
Когда цветы от нетерпения
Лелеют райские свои мечты.

Весной погода, словно девушка,
Излишне переменчива порой.
Качели раскачав до небушка,
Смеётся с непокрытой головой.





















Первое июня

Утром радостный и прыткий
Зачирикал воробей.
День дарил с утра улыбки,
Лился солнечный елей.

Первый летний он, лаская,
Вмиг полмира обхватил.
Ветерок, с листвой играя,
Освежающе был мил.

Настроенье поднималось —
Вот всегда бы было так.
Детвора вовсю смеялась
Без забот — каникул смак.

Пух парил, он невесомый,
Дар высоких тополей.
Начинался так особый
День защиты всех детей.































2. Природа — совершенство волшебства

Утренние объятья

Утро братски радостно
Обняло сердечно.
Улыбнулось сладостно,
За плечами вечность.

Каждый день стал праздником,
Старость дарит мудрость.
С лучиком-проказником
Солнце гонит хмурость.

Милость — дни грядущие —
Ценная награда.
Обожаю сущее,
Большего не надо.


































Первый росток

Стрельнул из почки слабый нежный
Зелёный остренький росток.
Так быть должно и неизбежно:
Пришёл рожденья новый срок.

За ним проснулись, осмелели
Друзья, их неуёмна рать.
С весной отметены метели,
Тепло зовёт жизнь прославлять.

И тот, что первым был, отмечен,
Лучисто светится добром.
Весны прекрасным взглядом встречен,
Свой украшает милый дом.




































Молодой чеснок

Как только стаял первый снег,
Зелёные листки проснулись.
В рост устремили быстрый бег,
От непогод лихих не гнулись.

Разбужен сонный огород,
Вы первенцы, как пионеры.
В тепло указан поворот,
Добра приведены примеры.

Витает чуть незримый дух,
На сломе острых листьев сладок.
Весна ласкает вид и слух
В незримой явности загадок.




































Радужная лесенка

Ступеньки радуги в разбеге
Вели в сверкающую синь небес,
Где солнце расплескалось в неге,
Не проявляя к тучам интерес.

И бирюзой сиял чистейшей
Возвышенно-парящий небосклон.
А белая луна, как гейша,
Подобострастно слала всем поклон.

Дождь с ветром удалился скромно,
Отмытый мир на чудеса взирал.
Отмечен благостью, огромный
В палитре чистой радужной блистал.




































Дачная сирень

Сад весной благоухает,
Дружно расцвела сирень.
Чудный аромат витает,
В нём купаюсь целый день.

Мне не в тягость и лопата,
Выходные, ох, летят.
За работу — как расплата,
Всех соцветий нежный взгляд.

Настроенье — «выше крыши»,
Так его приподняло.
Новой жизнью дружно дышит
С нами майское тепло.

И плыву в объятьях духа,
Радостно, себя нашёл.
Как голодному краюха,
Отдыхать так хорошо.































Лопух и пух

Витает белый тополиный пух,
Вьюжит, кружит, сугробы навевает.
Скрываясь в них, растущий вширь лопух,
Как опахалом, листьями кивает.

Снимает шубу царственно с себя,
Дышать чтоб майским воздухом в избытке.
Рост ускоряет, дни весны любя,
Вбирая солнца золотые слитки.

А в яркой зелени и белизне
Непримиримая борьба таится.
В весенней нежной плещется волне,
Летит времён лихая колесница.




































Вечный сонет

Сонет родился тихим утром,
Рассветом чистым освящён.
Был в свете лампы тусклом скудном
Любимой ласково прочтён.

Сонет открыл просторы мира,
Для нас обоих в счастье дверь.
Когда с утра звучит вдруг лира,
Прекрасно всё вокруг, поверь.

Медовый месяц доброй сказкой
Искрился, разжигал костёр,
И океанской силой властной
Он души в косы плотно сплёл...

Всего лишь сорок лет промчалось,
Пою любимой по утрам.
За горизонтом наша старость,
А годы строят с песней храм.































Анатолию С.

Алиска

Острый коготок у кисы,
За штаны поймал меня.
Позавидуют актрисы
Блеску глаз в игре огня.

Не сидит на месте, словно
Десять кошек в доме есть.
На кровати, у балкона,
Даже в ванну может влезть.

Всё причём одновременно,
В скорости движенья ритм.
Громче топот, несомненно,
В комнате, когда мы спим.

Только молоко немного
Охлаждает пыл всегда.
Дрёма скорую дорогу
К ней находит в миг тогда.

Две минуты, и моторчик
Не мурчит, а сладко спит.
Лишь сквозняк, дружок и спорщик,
Хвостик тихо теребит.
























Летние тучи

Распахнули цепко веером
Свои лапы в небе тучи.
Распушённость их немерена,
Спрятан в недрах солнца лучик.

Может, дождь растят спасительный,
От жары он чуть избавит.
Влагой доброй и целительной
Страждущих всех подпитает.

Или просто так бахвалятся,
Покрасуются барашки.
Потоптавшись, поиграются
И умчатся, словно пташки.

Разных форм, по сути, ветрены,
Поднебесные созданья.
Случаем погодой слеплены
На рассвете мирозданья.































Навеяло

Ещё одно кончилось лето,
А лет так осталось немного.
Оно было солнцем согрето,
Сейчас ставит в золоте пробу.

Сентябрь вновь пришёл, колосится,
Звенит детским смехом весёлым.
Мне прошлое доброе снится:
Большая кирпичная школа.

Покрашены краскою стены,
Костюмы суконные наши.
Линейка и мамочка в белом,
Глаза кареглазки Наташи.

Взгляд сверху директорши строгий,
Охапки цветов разноцветны.
Казались бескрайни дороги,
Как быстро закончилось лето.































Волшебные дни

Мне каждый миг дарует счастье,
По-царски, с горкой, от души,
А я над ним совсем не властен.
Деньки волшебны, хороши.

Года бегут, я ж удивлённо
Взираю на богатство дней.
И в жизнь по-юному влюблённый
Не становлюсь в пылу скромней.

Делюсь со всеми славным даром,
Кто хочет, вволю забирай.
Бальзамом упиваюсь старым,
А новый льётся через край.

Не знал, что годы продолженьем
Так красят наш цветастый мир.
В ускоренном своём скольженье
Искрятся, как судьбы сапфир.































Гроза

В середине суток
Посерело небо.
Завертело круто —
Пасмурная тема.

Словно дань погоде,
Зашумели ветры.
Рассердились вроде
Пыльные приветы.

Грозный кашель грома
Вдалеке озвучен.
С молнией излома
Нам моргает случай.

К нам гроза крадётся
С посохом из ливня.
Ох, земля напьётся
Влагой изобильно.































Вечерний месяц

Ухмылку вправо сдвинул месяц,
Белёсый, чист и справедлив.
Поклон небесный всем отвесил,
Прекрасно видим и красив.

Парил он в голубом сиянье,
Был выше всех и это знал.
И чистотою одеянья
Глубокомысленно блистал.

Острил, поглядывал на солнце,
На приземлённость суеты.
Ждал ночь, когда она начнётся,
Царить на фоне темноты.




































Звездопад

Летит одна, за ней другая,
Скрываются в дали и тают.
На небе, в салочки играя,
Беззвучно звёзды пролетают.

Букеты сказочных желаний
Ночами дарит славный Август.
Для всех написано посланий,
Следит за почтой грозный Аргус*.

Прохлада обнимает скупо,
Кончается, уходит лето.
Виднеется сансара*, ступа*,
И звёзд сметённых песня спета.

Последней искоркой промчатся,
Похожи на людей немного.
С землёй накоротке встречаться,
Когда кончается дорога.
























* Аргус — с греч. «неусыпный страж» («многоликий великан»).
* Сансара — буд. круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой.
* Ступа — буд. монолитное культовое сооружение для хранения реликвий или останков, символическое воплощение космоса

Осеннее потепление

Осень подарила праздник,
Просто так, задобрив день.
Солнца луч с утра, проказник,
Выскочил, отбросив лень.

Ярко улыбаясь, грея,
Обнимая мир большой,
Галиот «Секрет» от Грея
Делится своей душой.

И на всех её хватает.
Радость беспричинна? Нет!
Просто осень убегает,
На прощанье шлёт привет.

Алый парусник надежды
В небе в чистоте парит.
Листья в золотой одежде
Сказкой доброй бередит.

Кажется, крадётся вечность,
И не будет холодов.
Порождается беспечность
Лаской из небесных снов.


























Осенняя сырость

Пахнет сыростью и прелью,
Моросит который день.
Дождь залился тихой трелью,
Словно главный менестрель.

Лес листвой играет в капли,
Перекидывает их.
Барабанит тихой сапой,
Шелест монотонен, тих.

Осень, самопрославляясь,
Обмывает свой приход.
Дни, от пыли отмываясь,
Убывают, ночь растёт.

Перебор погоды виден,
У сезонов плавный ход.
И итог всем очевиден —
Изменений ток и лёт.































Привет от лета

Опять улыбнулась беспечная осень,
Запрятала дальше унылость дождей.
На небе виднеется с утречка просинь,
День солнце спешит раззадорить скорей.

Ему надоела закутанность в тучи,
Покровы ветров, бормотанье воды.
А сверху соскальзывал золота лучик,
Ласкал словно мама поля и сады.

Они отвечали, сверкая, похоже,
Приятной окраской зеркалили свет.
Погода хорошей, на редкость погожей
Была. Этот день слал от лета привет.




































Везение?!

Вдруг повстречался с милой феей,
Прекрасной девушкой мечты.
Подчёркивал, лишь чуть алея,
Румянец милые черты.

Гуляли, погружаясь в сказку,
В беседе обсуждался мир.
Тянулись руки без подсказки
Друг к другу, чудился звук лир.

Случайное касанье стана,
Её бездонные глаза —
Эдем волшебного обмана,
Вкус сладости уста вязал.

Давно неведанное счастье,
Казалось бы, меня нашло.
Насколько я над ним всевластен,
Не знаю... Солнышко взошло!































Конец осени

Листья медными монетами
У подножья тополей.
Песни осени распетые
В стылой череде дождей.

Сырость правит балом искренне,
Тучек множатся стада.
Ветры северные быстрые,
Как нежданная страда.

Ночь заковывает лужицы,
Сила времени видна.
Холод будет дальше тужиться,
Приближается зима.




































Осеннее потепление

Учудила напоследок
Златокудрая пора.
С кем она вела беседу?
С чем задумана игра?

Вместо снега листья кроет
Тёплым проливным дождём.
Тротуары чисто моет —
Интереснейший приём.

Ей дела зиме сдавать бы,
Кончиться пора давно,
Только осени объятья,
Как игристое вино.

Отпускать нас не желают,
Южный ветерок несут.
И с туманами играют,
Тучки на небе пасут.

Год какой-то интересный,
Потепленье, говорят.
А зима где?! Неизвестно.
Ну погодка... Невпопад!


























Вера

Про космические дали,
Про пространства постоянство
Знаний массы не познали
Жители земного царства.

Милость бога и природы
Неприкрыта, но не явна.
А куда ведут народы —
Те, кто правят постоянно?

Где вы нити Ариадны?
Холодно в пещерах тёмных.
Видятся в избытке стадны
Тени былей неуёмных.

Отблеск лучшего настигнет.
Но когда? Вопрос зависший.
Знаю, что плохое сгинет,
Верю в правду силы высшей!































Цветущая рябина
Алевтине Шестюк

Немного сладкий и бездонно-белый
Рябины цвет и дух благоухал.
Чарующий букет серьёзный спелый
К высочеству соцветий привлекал.

Не только взор случайно проходящих,
А тысячи крылатых ладных фей,
На запахи амброзии летящих,
Пирующих во славу тёплых дней.

Май месяц славно веселится,
Подарки раздаёт всем без числа.
Волшебник людям просветляет лица,
В полтона слышим лета голоса.



































Вечер перед дождём

Крылом взмахнула солнечным
В вечернем небе туча.
В багрянце клуб заоблачный,
Вдали роднятся кручи.

За горизонт запрятаны,
А к нам пойдут иль мимо?
Дождю земля сосватана,
В ночи сольются зримо.

Грозит небесным веером
Предгрозовое чувство.
Часы всему отмерены,
Природное искусство.

Красиво представление,
Но лучше ждать под крышей.
Ещё чуть-чуть терпения,
И будет дождь услышан.
































Небесная игра

Ранним утром в небе ясном
Солнце тучку разбудило.
Кудри белые прекрасны,
Лета певчего мотивы.

Смех игривый слышен сверху,
И на зов подруги ветер
Собирает на потеху
Сверстниц. Вид их юн и светел.

Хоровод к обеду виден,
Закудрявились, устали.
Гребнем обменялись. Ливень
Смыл наземные печали.

И опять сверкает солнце,
В радугу вплетает косы.
Зелень чистая смеётся —
Самоцветы бусы-росы.
































3. Сожаления и мечтания

Отставник

Не покупал я много лет одежду,
Что выдавали — даже не сносить.
Старик, годами службы чаще грежу,
Былых побед-удач мельчает нить.

Да, забываю кое-что, конечно,
Не зря в отставку посылают нас.
Как юность далека и скоротечна,
И не даются годы про запас.

В общенье с внуком далеки проблемы,
Их застилает масса «Почему?»
Порой такие раскрываю темы!
Откуда столько знаю, не пойму.

Надеюсь, будет малый продолженьем,
И сложится его по службе путь.
Ворчу в гражданской жизни с раздраженьем,
Не зная, выйдет? На мечту взглянуть.





























Бабушка

Морщинки — тень следов улыбок
У милой бабушки моей.
Дел добрых отразился свиток,
Сверкает в былях прежних дней.

Её рассказы, словно сказки,
Вели в далёкие места.
Плыву в объятьях тихой ласки,
Любовь бескрайна и проста.

Общенье впитывалось губкой,
Чтоб сохранить и не забыть.
Витает в памяти голубкой,
В миру мне помогает жить.




































Наважденье

Весенним утром наважденье
Случайно на меня нашло.
Воздушно-сказочно виденье
Из мира грёз вдруг расцвело.

Пленило цветом глаз огромных,
Походкой ветерку сродни.
А ток секунд унылых сонных
От света утонул в тени.

Забилось сердце, как в ловушке,
Язык прилип, слов просто нет,
Как конфетти в дурной хлопушке,
Пальнул за нею молча вслед.

Сказать двух слов не в состоянье,
Хвостом за счастьем поспешил.
В её божественном сиянье
Общеньем, право, не грешил.

Автобус скрыл её бездонный,
А я томлюсь уж много дней.
Ну почему такой я скромный?
Себя ругаю всё сильней.


























Раздумья

Текут деньки, сливаясь в жизни океан,
Порою бурный и штормящий.
Желаю яликом событий править сам,
С мечтой о добром, настоящем

Хорошим, тёплым, ладным, радостным, большим,
Чтоб ветерок попутный в радость.
Но отсвет кажется зеркальным и стальным,
Совсем не сказочная сладость.

Разбавлен ход течения былых минут
Воздействием извне, невидным.
Так непутёво сложенный чужой маршрут
Обидным жалит очевидным.




































Ода победе

Цейтнот! Победу вырвать нужно,
В борьбу иначе смысла нет встревать.
Научен всякому, и дружно
Вступает в вечный бой познаний рать.

Удача есть и помогает,
Ведь без неё вперёд никак нельзя.
С судьбиной сплавлена витая
Лучами восходящая заря.

И алым светом ярким чудным
Отмечен по-георгиевски путь.
А если он не был бы трудным,
То мог бы без проблем с него свернуть.




































Молодо-зелено

Затерялся учёный совет,
Чуден свет молодого цветенья.
Очень часто на всё слышим: «Нет», —
А ошибки — от пыла горенья.

Жар желаний срывается в пар,
Близких жжёт беспричинно и больно.
Зрелость выдержит хлёсткий удар,
Прозвучит только просьба: «Довольно».

Проходящая боль хода лет,
Где побед не видно проявленье.
От бунтарства спасения нет,
Закипает незнания рвенье.




































Жажда

Я напиться жизнью не могу,
За троих пахал и получал.
По неровностям судьбы бегу,
Приближая вечный свой причал.

Но остановиться не хочу,
Нравится ветров послушный свист.
Хоть не очень хорошо учу,
В самосовершенстве не закис.

А морщинки — мудрости следы,
Тень улыбок, множатся на лбу.
Верующих в райские сады,
Поддержу, советом помогу.




































Без связи

Лишился связи, сломан телефон.
Жизнь без звонков, пожалуй, непривычна.
Звучанья города услышал фон,
Он каждого затрагивает лично.

Отвык, забыл, почти не замечал,
Как воробьи взволнованно щебечут.
Неплохо, что мобильник замолчал,
Хотя поломка-то его не вечна.

А слушать городскую суету
Люблю — в ней разность суммы всяких звуков.
Прогресс проводит новую черту,
Удобство вносит, вместе с тем разлуку.




































Про соседа

Сосед спросил: «Кто ты такой?» —
Как будто сам не видел.
В глазах его чертёнок злой,
Любого б он обидел.

Но сам совсем был никакой,
Шатался от удачи.
Его обидел бы любой,
Не смог он дать бы сдачи.

И я отвёл его домой,
Подальше от соблазнов.
Он прожил срок, но небольшой,
Вино виной, зараза.




































О счастье

Движенье — жизнь и радость в детстве,
А с возрастом становишься косней.
Охота посидеть, погреться
У очага, попить и быть добрей.

Годов перебирая чётки,
Мечты, их жемчуг чтобы душу грел.
От напряжения постромки
Не рвать, покой — достойнейший удел.

А те, кто сохраняют резвость,
Воронам белым кажутся сродни.
Не говорю уже про трезвость,
Она тем более не всех манит.

Бокал кефира за немногих
Готов поднять, за славные года.
За то, что детство по дороге
Не расплескали, юные всегда.































Товарищ

Мозоль на пальце от работы —
Так ручка оставляет след.
Гнут спину разные заботы,
Очки очей скрывают свет.

Таков товарищ мой, писатель,
Он больше слушатель, молчун.
Года на книги славно тратил,
Художник многих былей, дум.

Счастливец он, каких немного,
Хотя отчасти альтруист.
Не любит строй, хожденье в ногу,
Для близких — явный эгоист.

Знакомство с ним — большое счастье,
Из будущего шлёт совет.
Срывает время маски страсти,
К читателям летит привет.































Надежды и мечты

Я летаю давно не во снах, наяву,
По широким просторам Вселенной.
Многогранность миров охвачу и могу
Описать их простор, несомненно.

Только голос неслышим, дыханье ветров,
Он для избранных в души заходит.
Шарфом газовым вьётся из тучек покров
И судьбиной низов верховодит.

Огонёк негасимой и яркой свечи,
Светлый путь указующий в мраке.
Пусть ржавеют без боя, тупятся мечи,
И забудутся склоки и драки.

И тогда каждый сможет над миром парить,
Увидать разноцветье вживую.
Будет яркой звездой достойно светить
И мечту воплотит сам любую.































Судьба поэта

Задумчив ветерок погоды,
Дар лета — пепелящий жар.
Нанизанные бусы-годы
Раздули в памяти пожар.

Подарком пляжным встреча эта
Зажгла таланта угольки.
Любовь нежданная поэта
Стрелой пронзила у реки.

Он сорок лет пел юно песни
Одной-единственной своей.
Всегда их видели мы вместе,
Как голосист был соловей.

Но кончился союз до срока,
И вот остался он один.
Болезнь, как кара злого рока,
Судьба в созвездии годин.

Стал голос потускневший хриплым,
А в песнях — чужеродный смысл.
И заменился сиплым рыком,
Мир окружающий постыл.


























Добрая память

Выхватывает прошлое новеллой
Судьбы былой попутный ветерок.
Когда удача милой королевой
В мир заходила, перейдя порог.

Командировки быт не украшают,
Подарком могут радовать вполне.
Когда желанья карма превращает
В заслуженную встречу при луне.

Был помоложе, много километров
Отправлено в багаж ушедших лет.
И песен милых добрых славно спето,
На службе претворял страны завет.

Про сказку «Цветик-семицветик» вспомнил,
Бывало так, теперь есть вспомнить что.
В картинах памяти застыли волны,
Как приз в незримом жизненном кино.































Разрыв

В изысканном плену метафор
Запрятан был сакральный смысл.
Обижен юноша, он плакал,
Дошёл избранницы посыл.

Понятен, но недостижимый
Его тоскующей душе.
Лишился вмиг мечты и милой,
С размаху ставлено клише.

Голубоглазая невольно
Словами вбила в тело гвоздь.
И ранила смертельно больно,
Предначертание сбылось.

Не быть им вместе, с неба громом
Пронзён трезубцем молодой.
На чувства годы ставят пробу,
Словесной тушатся водой.































Город снов

Увидел город по-другому,
Не свой, а тот, что из мечты.
Архитектура жизни школу
В нём прописала, видя сны.

И башенки, и арки в выси
Фигурно устремили бег.
Величеством своим светился
На стенах мозаичный снег.

Окрас, как нужно, без изысков,
Достаточность волшебна форм.
Взвиваясь, шпили, обелиски
Не отдают годам поклон.

Возвышенно парят как птицы,
Ступени уровней милы.
Собою просветляют лица
Прохожих, чем-то им родны.

Закрыв неровности земные,
С природой не ведут войны.
На первый взгляд, вполне простые,
Красивы, словно взмах волны.


























Старт

Над космодромом тишина зависла,
Ракета в выси устремила нос.
Обратным ходом, считывая числа,
Текут секунды к старту в царство грёз.

Парит из дюз в движенье слабом ветра,
С землёй связует судно только вес.
Дрожат травинки все до километра,
Предчувствуя, сейчас устроят стресс.

А облакам чуть машет обтекатель,
Он словно говорит: «Иду на вас».
Из сопел выдохнул огонь создатель.
Загрохотало! Старт! Пылает газ!

Клубами жара вспузырив пространство,
Испепелив драконом землю враз.
Звездой взмывая над степенным царством,
Скрывается стрела огня из глаз.































Портрет

Отринув знания, художник
Себя зеркально отразил.
Он был безбожник и картёжник,
В миру такое он чертил...

Чем привлекал таких же бедных
И хилых душами порой.
Лентяев без деяний светлых,
В кругах их был он братка свой.

К творенью утром пригляделся
И в страхе мир покинул наш.
Талант ведь у него имелся,
Летал волшебно карандаш.

А тот бульон, в котором с жаром
Варился бедный, — ада тень.
Сачки для страждущих недаром
Ловцы меняют каждый день.































Желаю всем!

Жить удачно и горя не видеть —
Всем хотел бы такое желать.
Птицу счастья в миру не обидеть,
В небесах с ней на пару летать.

Чтоб глаза у родных засветились,
Каждый день, словно солнца лучи.
Добрых дел чтоб охапки водились
И пеклись караваи в печи.

Пусть дома ваши будут богаты,
Дети славные мило шалят.
Дамам хочется меха и злата —
Их мужчины мечту воплотят.

Красота только множит улыбки,
Их вплетая в цветастый узор.
Не рождают поступки ошибки,
Вторит вечности праведный хор.































День любви

Я хочу, чтоб был Международный день любви,
Праздник всех землян, как Новый год, от бога.
С жизнерадостным весёлым всполохом зари
Душам пламенеть от ласкового слога.

Всем дуэтам править к тем далёким берегам,
Где в капусте буйной малыши родятся.
Аисты-трудяги чтоб несли их всех к домам,
Имена давали детворе по святцам.

Я давно в желаньях главный бог и чародей,
Важно, чтоб придуманное быстро сбылось.
Многократно станет сложный мир людей добрей,
И, надеюсь, всех обнимет божья милость.




































Далёкие звёзды

Далёкие космические бездны,
Я духом с вами, кажется, сродни.
Хотя тягаться с вами бесполезно,
При жизни каждый чем-то в солнечной тени.

Душа лишь позже понесёт в пространство
Горячую любовь с постройкою миров.
И радость маленького постоянства,
Божественность творенья, тихий ход часов.

Где каждый миг готов поспорить смело
С огромной неохватной мрачной темнотой.
И всполохом секундочка бы пела
Сияющий мотив рождения простой.

Несложно ведать о грядущем завтра,
В миру протуберанцы счастья получать.
Когда ещё не появилась травка,
Но ласку, как Господь, готова источать.































Гниль

Внаглую украли завтра,
Не сегодня, не вчера.
Деньги — хитрая затравка,
Жизнь — правителям игра.

Правил сонмы не меняя,
Пролетел весь прошлый век.
Царство мёртвых прибавляя,
Измельчался человек.

Техногенные процессы
Встали во главу угла.
Вместе подрастали бесы
И их тёмные дела.

Жалко, страшные годины
Поджидают впереди.
Трудности сгибают спину
И холодные дожди.

Души зачерствели явно,
Смотрит с сожаленьем бог.
Солнце светит постоянно,
Милость — вечности итог.


























Заезженная жизнь

Какие разные картинки
Приносит каждый день с собой.
Звучит заезженно пластинка
По нашей жизни дорогой.

Но в повтореньях совершенства
Не слышно, множится лишь скрип.
Вершина мнимого блаженства,
Противника посмертный хрип.

Цветы недолго тешат взгляды,
Не кормят ржа, песок и соль.
Оранжерейные наряды,
Искусственный в тепле огонь.

С годами глаз чуток замылен,
Привычна вроде и судьба.
Ребёнка сказочные были
Влекут, но не с собой борьба.

Мечты не многие лелеют,
Стараясь царски славно жить.
Но быстро чаянья стареют,
С годами усмиряя прыть.

Красоты рая без печали
И не во снах, а наяву
Найти, как в книгах уточняли
Пророки, словом к ним веду.





















Херлуфу Бидструпу

По пустякам не стоит драться,
Для вас не теорема стих.
А кто не хочет изменяться,
Для них не говорю и стих.

Порою призрачно явленье
Иль путь вперёд, за облака.
Путём прочувствовал мгновенья,
Они серьёзны, на века.

А как от ближних отвернуться,
Он как художник не умел.
Видал, творил и не споткнулся,
Был с юмором в ладах и смел.




































Воспоминанья

Я как-то на юг без супруги поехал,
Прекрасный стоял златовласый сентябрь.
Прошло безвозвратно чудесное лето,
Продлилось оно, волшебства календарь.

Пустынные пляжи, ласкающий ветер,
Царь-солнце дарил мне душевный нектар.
А волны в барашках белёсых отметин,
Был телу пожалован бронзовый дар.

Осталось лишь в памяти прошлое чудо,
Как время безбожно летит по прямой.
Когда вдруг бывает взгрустнётся и худо,
Я в мыслях спешу в милый мир, как домой.




































Призрачность

Затейлив мир, растёт в сознанье,
У малыша он крошка, невесом.
Не замечая замечаний,
Светл, юн, но с бесконечностью сроднён.

Профессорское зренье зорче
И знает галактический простор.
Там, в телескопе, видит порчу,
Готов вести системный разговор.

Любую тему развивая,
Куда дойдёт порой, не знает сам.
Простую истину скрывая,
Отцовски шутят с нами небеса.




































Монументы

Через века, тысячелетья,
Туманные незримые года
Земле оставлены отметины,
Не скроют их песок, вода.

Потомкам не всегда доступные
Дела простые древних мудрецов.
Следы, бесспорно, очень крупные,
Природа сохраняет дух отцов.

Их тени, близость к сокровенному
Дороже, чем творимый монумент.
Порою перевод по-скверному
Деяний их приносит массу бед.




































Размышления

Поэт задумчив, дни в уме листая,
Решал, какой мог быть царём в году.
Поступков событийность непростая
Замешана не только на меду.

Стручковый перец, лавр и соль покруче
Присутствовали в вареве недель.
А он хотел, чтобы один, голубчик,
Елейной прозой жизни был светлей.

Не только удивлять голодных сирот,
Чтоб критики насытиться могли.
И в пору скроен, мил и не на вырост,
А благость с милостью в Эдем вели.

Но, подводя итоги, удручился,
Таких не вспомнилось, увы, ему.
И по привычке старой удалился
В свой мир, доступный только одному.































Про всё

Сказать про всё, нет слов,
Точнее не хватает.
Не мой пока улов,
А мысль вблизи витает.

Наверно, не пора,
Незрела, не поспела.
Простецкая игра,
А смысл меняет дело.

Всё можно описать,
Есть термины, по сути.
Как счастье обыграть
И кто судьбою крутит?

По праву повелеть,
Не мучить ум и разум.
В суть здравости смотреть,
Отринув всю заразу.

Я царь, но небольшой,
Своё есть королевство.
Хотел бы всей душой
Не впасть до срока в детство.

Свет в темноту нести,
Чтоб счастье не кончалось.
Не сбиться бы с пути,
Чтоб не спешила старость.





















О прошлом и настоящем

Года застыли прочно как бетон,
Фундаментальна пятилеток память.
Но потоптал посевы дикий слон,
И ничего нельзя уже исправить.

Лишь ностальгии доброе хранить,
До дней последних сохранятся были.
Учили раньше Родину любить,
Хорошие слова вдали застыли.

Зелёный змей, нажива и враньё
Зовут в расхлёбанную перспективу.
Кружит над славным прошлым вороньё,
Холопам новым гнуть в избытке спину.

Века в пыли, свиваясь в нить времён,
Учили помнить свято то, что было.
Истории пирог всегда слоён,
И белое, и чёрное — всё мило.

И поколеньям снова предстоит
Пройти опять болота и трясины.
В беспамятстве и справедливость спит,
Лишь дьявол, не скрывая, ставит мины.

А лучшее настигнет лишь тогда,
Когда учёба с памятью сроднятся.
Любые тучи будут не беда,
И ложь не сможет превратиться в святцы.





















Розовый куст

Посадила мама розу
Много лет тому назад.
Мучили её морозы,
Не одна прошла гроза.

Куст разросся под окошком,
Радует цветеньем глаз.
Память, хочется немножко
Маму видеть, и не раз.

Знаю, встретимся чуть позже,
Время ускоряет ход.
Дети мамам всех дороже,
К вечности любовь зовёт.

А зимой пьём чай, шиповник —
Дар от мамы дорогой.
Ветер памяти — не скромник,
В детство тянет, как домой.































День рождения и думы

Прекрасно, когда день рожденья летом:
Природа поздравляет от души.
Притягивает к ясности и свету
Деньки. Цветы божественно свежи...

Хор птиц многоголосьем дивно славит,
С утра родив без мук прекрасный день.
И благость царски к новоселью правит,
Не прячет милость небо в сумрак тень.

А я родился осенью холодной,
Фуршет и торжества всегда люблю.
В миру не будет пусть никто голодный,
Погода — дар небес, её хвалю.




































Саратов

Саратов речкой влился в Волгу,
Неспешно сходит с трёх холмов.
Дань вечной памяти и долгу
Парит над крышами домов.

Печальным журавлиным кличем
Возносит ветер к небесам.
Героев славным гордым спичем
Восславил парк — Победы храм.

Прифронтовой рабочий город
Ковал достойные мечи.
Душой непобедимой молод,
Пахал, вооружал, лечил.

Он лучших отдавал навеки,
Не все Победы дождались.
От горя тяжелели веки,
И с Волгой реки слёз слились.

По ней просторной, как Россия,
С соседями навек сроднён.
Огней любимых не остынет
Тепло в беспамятстве времён.


























Ленивый художник

Режет время по живому
И не может обождать.
Хочется как молодому
Дольше мне с утра поспать.

Нравится по-ветерански
Раньше с вечера прилечь.
По душе, люблю по-царски
В сны с Морфеем улететь.

Опыт, сила и уменье
Подают незримый знак.
Сила воли есть, терпенье,
Да, борюсь, не просто так.

Люб как святцы мир-затейник
С высоты прекрасных снов.
Работяга, как бездельник,
Плаваю там без оков.

Не спешу я с ним расстаться,
Хоть житейски тяжело.
В дам пореже стал влюбляться,
Но в судьбе не раз везло.

На Манилова похожий
Чередою райских мечт.
Обожаю день погожий,
Солнца ясный острый меч.

Но во снах, тепле и неге
Строю новые миры.
Из прекраснейших элегий,
Но ненужных для страны.
















4. Вечность и время

Беспечность юности

Мне дочка сказала: «Года — пластилин,
Всё можно лепить из созвездья годин».
Юность беспечна в сужденьях порой,
Время меняет поступков покрой.
Равняет детей и седых стариков,
Приносит по ходу обилье оков,
Но разрывает, и тем хорошо,
Что, развязав стародавний мешок,
Одаривать может, по-царски крестя,
Гепардом бежать, все забыв и простя.
Но сравнивать с глиной года тяжело,
И плёнка тонка, двусторонне весло.
А ценность сравнения тем хороша,
Его подсказала младая душа,
Хоть смысл сокровенный, конечно, таит,
А я ж утверждаю: «Года, как гранит».
































Високосный год

Год високосный дарит день
Не просто так, в обмен, недаром.
Тень напускает на плетень,
Проблем приносит, дым с угаром.

Не видим, чувствуется лишь
От мира неземного холод.
Сорвёт он с ветром много крыш
И занесёт над счастьем молот.

В избытке слабых проредит,
Отнимет у кого-то души.
Не думайте, что год сердит,
Другой он, не ласкает души.

Бесхозных нет минут, часов,
Плюсуются все за три года.
Четвёртый отворит засов.
Февраль. Дню дарится свобода.

Не зря во все века его
Немного люди опасались.
От думок морщили чело
И покаянием спасались.


























Стиву Хокингу

Что благосклонность жизни нашей?
Удача, смелость, лучшая еда?
Больной смертельно сделал краше
Её. Наука в вечное вела.

Судьба давила постоянством,
Тянулась, долго попирая мир.
Недвижимый парил над царством,
Внёс звёздный вклад в познанье чёрных дыр.

Теорий разработал разных,
Приблизить чтобы к людям естество.
Не видеть проявлений грязных —
Учёного простое ремесло.

При жизни заслужил корону,
И не померкла розовость очков.
Свет заливает древа крону
Познания, не ведая оков.































Неолитическая пещера

Звенящим эхом прокопчённым
На крики откликался зов.
От высоты казался чёрным
С бездонным ходом стылый кров.

Но он спасал от непогоды
И грозных жаждущих клыков.
Был домом племени, а годы
Не старились в беззвучье снов.

Десятки поколений жили
В природой дареном дому.
Лежанки тесноту делили,
Порою утонув в дыму.

Руками и углём писалась
На стенах из охоты быль.
Одна она в веках осталась,
А люди превратились в пыль.































В летнем карауле

Стою: панама мокрая,
Парная, про штаны молчу.
Судьбина подноготная,
На смене, под грибком торчу.

Так жарит солнце ясное,
Тяжёл ужасный караул.
Июль над миром властвует,
И летний справедлив разгул.

Все сорок с гаком градусов,
На небе праздничный разлив,
Ох, капли падают с усов,
Жарой в избытке опьянив.




































Туркменская учебка

Жарит солнце, силы нет.
От пустыни нет спасенья.
Кажется наждачкой хлеб.
Сколько ж есть у нас терпенья?!

Пыль песчаная, как тень,
Сапоги, как две гантели.
В томном мареве весь день
Лишь мерещатся метели.

Автомат стал, как утюг,
В спину мокрую вгрызаясь,
С фляжкой рядом, словно друг,
С шагом хлюпают, играясь.

Мы не знаем, как в бою,
Но учебка — ад кромешный.
День, похожий на змею,
Задушить нас хочет, грешных.

Говорить, что тяжело,
Слов без мата ведь не хватит.
Духи! Как не повезло!
Нас за что судьба горбатит?


























Композитор

Задумался, казалось бы, заснул,
Невидимые бури скрыты.
И где-то перекатов мыслей гул
Звенит, и их роятся свиты.

Миры росли не сами по себе,
Творец лишь только брови хмурил.
Поступков вихри плавились в борьбе,
Сливались, плющились как пули.

Клубком росли, цепляясь навсегда,
Пока костёр не загорелся,
Затанцевали клавиши в рядах,
А пальцев такт в них гимном спелся.

Потом чтоб кто-то песню оценил
Иль нет, художнику неважно.
Мир неслучайно новый сотворил,
Так поступал он не однажды.































Слова Мусе Джалилю

Поэт не может опуститься на колени,
Бывает со здоровьем не друзья.
Расписаны во тьме тюремные застенки,
Несказанных слов мудрая стезя.

Какая разница? Живая вечно правда
Рвёт смерти коренные узелки.
А шашка или жизнью данная бравада
Судьбы, не угля чёрного мелки.

Лишь случай — коренник законченной удачи,
Зачтёт судьбой отпущенные дни.
Потомкам слово дорогое что-то значит?
Не все познают вечности магнит.




































Суета

Не часто всё видел глазами ребёнка,
Так быт заедал, а в нём ворох проблем.
Распахнутость мира картинно и ёмко
Со вздохом не прятала тысячи тем.

Да, сложно без гида, но, друже, не сетуй,
Пожалуй, цветастость не всем хороша.
Хоть мчится быстрее от возраста лето,
Но в зелени лет золотится душа.

А сказочность былей к прекрасному манит,
Хорошее видится чётче порой.
Кукушка с повтором года пусть считает,
А дождь окропляет святою водой.




































Встреча

С восторгом благостно, игриво
Взглянула пава и прошла.
Стучит сердечко так ретиво,
В него стрела, пронзив, вошла.

Глаза лучатся вожделеньем,
Язык, наоборот, примёрз.
Приподнятое настроенье
И погруженье в царство грёз.

А нужно постараться словом
Такую милость зацепить.
Не буду дурнем бестолковым,
Себя чтоб позже не корить.

Быть одиноким неприлично,
Ведь мне чуть-чуть за пятьдесят.
Знакомлюсь, будет всё отлично!
— Ты скромник! — мне друзья твердят.

А был два года я женатый,
Но, правда, тридцать лет назад.
Когда служил и был солдатом.
Знакомлюсь, и не наугад.

Не зря как солнце улыбнулась,
А чувственность её видна.
В борделе дама приглянулась.
Всё, срочно мне нужна жена!





















Быстротечность детства

Лето жарит, солнце — печка,
Манит искупаться речка.
На каникулах ребята,
Вырастают, пострелята.
Сменит лето скоро осень.
К школе вытянутся очень.
Детство очень быстро мчится,
Часто с ностальгией снится.










































Думы

Я зачем-то по жизни бегу
И спешу по дорогам судьбы.
Одного лишь понять не могу,
Ведь учили ж не жить без борьбы.

На себя примеряю не то,
С чем бы легче, комфортней, сытней,
И играю с фортуной в лото,
От ошибок кажусь лишь бедней.

От годов огневых, их грозы
Потерял очень много друзей.
Собирая несчастий возы,
На песке возвожу Колизей.

А ему не стоять сотни лет,
Это знаю, но всё же тружусь.
Шлёт Сизиф незабвенный привет,
Романтизмом своим не горжусь.































Танковый биатлон

Они один — лавина,
Неудержим напор.
Немыслимая сила!
Всё! Покорён простор!

Машина боевая
Вперёд стрелой летит.
На скорости стреляя,
Стремительно пылит.

Конь-ветер на аркане,
Притихла трасса-мышь.
Дрожит, а танк, играя,
Рвёт полигона тишь.

Мишени, как улитки,
Трещат в дымах вдали.
Заносит небо в свитки
Историю земли.

И вырвана победа,
Застыл железный слон.
Встал прямо за соседом,
Закончен биатлон.


























На Родине

Зацепила случайно гроза,
Моментально до нитки промок.
Закрывая на это глаза,
Путь закончить старался, как мог.

Мне бы спрятаться и подождать,
И остался тогда бы сухим.
Только времени скудная рать
Убывает в закате годин.

Если скажет вдруг кто-то: «Неправ», —
Может быть, но упорства вагон.
Коль решил, несговорчивый нрав
Воплотит — непреложный закон.

Хорошо или нет, так живу,
Покориться ведь не для меня.
И удачу в подмогу зову,
Соль присяги навеки храня.































На юге

В тени я вдоль домов шагал,
Стараясь прятаться от жара.
А лето раскаляло пал,
Грозило тепловым ударом.

В далёкой северной стране,
Откуда я, признаюсь, родом.
Не часто видишь в вышине
Светило с пепелящим взором.

Оно не лезет высоко,
Зато и ночью не уходит.
Как южным людям нелегко,
С ума их солнце летом сводит.

А ночью тьма, хоть глаз коли,
Но всё ж тепла ещё хватает.
Разнообразие звенит
В свой колокольчик, забавляет.































Летом на параплане

Раскинув крылья, я взлетел,
Дул ветер встречный восходящий.
Он тихо с шелестом запел,
Любовь к полётам в настоящем.

Кругами над холмом парил,
Неспешно поднимаясь к тучам.
Был благосклонен день и мил,
В зените солнце грело жгуче.

Совпало всё: прекрасный день,
Погода, выходные, ветер.
Крыло порой дарило тень,
Затейлив купол, виден, светел.

Мы были с небом наравне,
Как братья обнимались смело.
В лучистых стропах, на коне,
Душа мечтательная пела!































Дистимия*

Снова с утра разболелась душа,
Память, зараза, её теребит.
Плавно года в колее не спеша
Стынут, задумчивый сторож сердит.

Тот, что поставлен зачем-то считать
Без договора родных, как в строю.
Должен, научен летать и мечтать!
Шашкой бесстрашно махать, как в бою.

С возрастом, ростом плодится беда,
Видима сволочь, спасения нет.
В шкафчике китель пылится года,
Он как последний судьбы оберег.

































* Хроническая депрессия с унынием, печалью.
29 июня

День сегодня необычный,
Утром сам проснулся, встал.
Вовка — друг мой закадычный,
Позвонил. С ним поболтал.

Мама целовали с папой,
Показали вкусный торт.
Тёрся кот и трогал лапой,
Скоро бабушка придёт.

Исполнение желаний,
Словно снова Новый год.
Завтра день июня крайний,
Лето с солнышком поёт.

Я сегодня самый главный —
Так сказали мне в семье.
Справедливо, но забавно,
Ох, люблю быть на коне.

Подарили, вот везенье,
Вертолёт, как я хотел.
Милый праздник день рожденья
Очень быстро пролетел.


























Освещение

Сегодня снова звездолёт
В далёкий путь зовёт.
Туда, где не искрится лёд
И чернота поёт.

В пространстве сложно сложен путь,
Планет не сосчитать.
Расслабит невесомость грудь,
Про всё не рассказать...

Настало нужное число
И тот заветный час.
Опять, как раньше, повезло,
Зажёг светило враз.

Люблю миры я освещать,
Прекрасна красота.
А бесконечности печать
Не ставится в лета.































Математики Франции

Я сегодня с французами спор
Вёл, совсем языком не владея.
Математиков праведный хор
Я задел, не пустая затея.

Интерес пообщаться имел,
Позабыл достиженья их, бездарь.
На доске символически мел
Пел со скрипом как миленький кенарь.

Слух лаская, напомнил Декарт,
Отрицательность вовсе не новость.
Теоретик Ферма чисел старт
С вероятностью связывал в голос.

Блез Паскаль редкость счётных машин
Претворил в беспроблемную бытность.
Современность понятий Каши
Подтвердил — это больше не дикость.

Быстро кончился сон, Галуа,
Молодой дуэлянт не явился.
Для него время было беда,
С революцией рано сроднился.

С благодарностью принят урок,
Я надеюсь, его не забуду.
Сколько нужных написано строк,
Гениальность подобная чуду.





















Властелин времени

Купался в будущем, презрев пространство,
Привык знать, что случится, наперёд.
А настоящего непостоянство
Как ценность, дар небесный, не берёг.

Смотрел немного сверху на соседей,
Которые корпели от трудов.
И не один о том, что будет, грезил,
Живя в суровой бытности оков.

Рассказы о грядущем, дальновидность
Скрывал от всех по множеству причин.
В миру не лучшей доли видел близость,
Молчал. Слов воду попусту не лил.

Жалел, что настоящее бездарно,
Не трогает и тащит в никуда.
Светил ему мир близкий так шикарно,
Вела творцом зажжённая звезда.































Про талант

Таланту и герою
Отпущено не много!
Жаль, этого не скрою,
Судьбина-недотрога.

На сон не тратя время,
Пустые разговоры.
Уздечку бросив, стремя,
Творцы сдвигают горы.

Как искры в небе сером,
Горят назло всем сирым.
Так торжествует вера,
Звучат извечно лиры.




































Прятки

Писал под псевдонимом мастер,
Имел он суеверности задел.
Хотел не видеть зла, несчастья,
От скромности порой бывал смел.

Творил красивые, как небо,
И в вечность устремлённые стихи.
Собою недовольство зрело,
Глаза тускнели от змеи-тоски.

Несправедливость процветала
В его краях, давно свила гнездо.
Таланту было света мало,
Но в творчестве по-прежнему везло.

Хоть он и прятался от мира,
Чтобы паскудством имя не марать.
Но с ним в согласье пела лира,
Росла творений милых слуху рать.































Годовщина выпуска

В пылу сраженья нет сомненья,
И только навык в помощь нам.
Не знать чтоб горечь пораженья,
Учёбой возводили храм.

На время нормативов массы
Старались выполнить всегда.
Менялись полевые классы,
Дороги, пыльная среда.

Как губка впитывали знанья,
Товарищ командир был брат.
Защита Родины — призванье,
Курсант — пожизненный солдат.

А офицерские погоны —
Награда стойким за труды.
Познав армейские законы,
Страну спасали от беды.

Что приключилось? Боль и беды!
Походов и сражений соль.
От пуза каждый поотведал,
Побед горит в душе огонь.

Который в юности зажжённый,
Но будет нас до смерти греть.
А я, годами убелённый,
Друзья, желаю не стареть.

А наши милые подруги
Пусть помогают, не ворчат.
Плывут по морю счастья струги,
Не гаснет юности свеча.
















Пасха

«Христос воскрес! Воистину воскрес!» —
Звучит пасхально христованье.
И вторит людям славный глас небес,
Объятья, радости, свиданья.

Витает запах свежих куличей,
Цветные яйца в блюде горкой.
Задумчивость от пламени свечей,
Плывёт звон колокольный громкий.

Обычен троекратный поцелуй,
В миру приветствуем друг друга.
Блаженной жизни сотни тысяч струй
В нас всех, а жизнь бежит по кругу.
 ****
В преддверье Пасхи тесто настоялось,
Дух куличей витает и бодрит.
А подождать ещё осталось малость,
Предпраздничная суета пьянит.

На блюде яйца горкой воцарились,
В тон солнцу и весне багряный цвет.
С божественною манной славно слились:
Христос воскрес! Воистину воскрес!


























Роберту Рождественскому

В его имени грома раскаты,
Бисер рифм, огранённый алмаз.
Схож звучаньем с бессмертным булатом,
Ум пленит забирающий сказ.

Цепкость кошки, бойцовская сила
И солдатская правда войны —
Та, что в жизни не раз победила,
Гордость всей необъятной страны.

А порой неприкрытая детскость,
Ностальгия по дальним мирам.
Будней звёздное в строчках соседство,
Выси неба, поэзии храм.

Благодарен судьбе и удаче,
Почитаю, общеньем пленён.
Да, взрослею с годами, не мальчик,
Простотой верных слов удивлён.































Потеря связи

На стыке двух морей —
Природы и пространства —
Когда-то для людей
Рождалось постоянство.

Свой шанс не упустить
Порой они старались.
Сетями изловить
Что видели, пытались.

Любовь и зло идут,
Бывает, близко, рядом.
Проложен вдаль маршрут
Тяжёлым строгим взглядом.

С изъяном тьма идей
В безбожии и с ложью.
Тоскует Берендей,
Теряя царство с дрожью.































Время и мечты               
                Татьяне Мазилкиной
Время неуклонно движется вперёд,
Словно скорый поезд или самолёт.
Почему ты время, гонишь не гони.
Время дорогое, малость отдохни.

Хочется дождаться вылетов на Марс,
Чтоб опутал Землю путь межзвёздных трасс.
Страны и народы стали как один,
С ними породнился б космос-властелин.

Мир всего милее, запах чудных трав,
Хочется сильнее, чтобы был я прав.
Божеская милость, суета дорог
Людям бы открылась, кто бы им помог?

Только ход минутный, разум и судьба,
Ветерок попутный, нес собой борьба.
Помыслы без грязи, правда естества,
Дух укажет связи, коль душа чиста.































В поисковом отряде

Под сенью задумчивых старых берёз
Нашли мы останки героя.
Кто знает, родными сколь пролито слёз...
Войны проявление злое.

Достали. Нетленной осталась медаль,
И номер её чётко виден.
Годов пролетевших в безвременье даль
Спиральный итог так обиден.

Потомки обязаны их не забыть —
Страну от врагов защитивших,
А звёздам, как должное, только светить
В честь памяти наших погибших.

Узнали и имя мы позже, а дочь
Была вся в слезах, благодарна.
Большое везенье — делами помочь.
Горька справедливости правда.































Судьба

В глазах у ветерана поволока,
Как знак отмеченных годин.
Полёт удачи не имеет срока,
Над нею бог лишь властелин.

А то, что в памяти навек осталось,
Картинно, в этом суть судьбы.
И что, бывало, и потом случалось,
Лишь след свершений и борьбы.

Бездонные туманы очевидно
Оттенят сказочную даль.
За жизнь и за свершенья не обидно,
Мир дал за выслугу медаль.




































Быль про соседа

У соседа радость: дочка
Внуком первым наградит.
Рад старик, не ставлю точку,
Меньше просто так ворчит

На погоду, на природу,
Мир, который не к чертям.
Даже утром взял он моду
Посещать с женою храм.

Не общается с друзьями,
Реже курит, меньше пьёт.
Бросил удочку с снастями,
Прополол весь огород.

На базаре в выходные
Прикупил себе козу.
Расхвалил мне её вымя
И пустил притом слезу.

Ну совсем мужик свихнулся,
Я четвёртый раз уж дед.
Лишь в усы чуть усмехнулся,
Дельный дал ему совет:

Чтобы стало дочке лучше,
Внука дядей наградить.
Он не понял, ну везунчик!
Вечером лишь стал вопить.
***
Всё прошло, совет мой сбылся,
Молодеет мой сосед.
В бабу новую влюбился,
Трижды папа, дважды дед.
















Сон ветерана

Проснулся ночью от кошмара,
Приснилась прошлая война.
Промчалось лет с тех пор немало,
Напилась память, ей полна.

Как захлестнёт порой удушьем,
Картины видятся вблизи.
Как раньше, и теперь не трушу,
Лишь отвожу вдаль лет визир.

Забыть пытался, безуспешно...
Вой мин, боль глупости потерь.
Был командиром, каюсь, грешник,
К врагу как беспощадный зверь.

Без строгости и без порядка.
Цена победы дорога.
И не поможет мама, взятка,
Родни лохматая рука.

Удача, оберег и вера...
Давно я сам себе судья.
И так же строг порой без меры,
Не тонет памяти ладья.

И бередит ночь тишью раны,
Готов в решительный бросок.
Спят беспокойно ветераны,
Задумчив времени песок.





















Мой дом

Растут высотки в городе родном,
Недаром двадцать первый век шагает.
А мой одноэтажный старый дом
На фоне их с годами тает.

Но я не променял бы ни за что
Двор, домик на красоты небоскрёба.
Лифт, лестницы, балконы — всё не то,
Люблю я скрипы двери, крыши своды.

Стук барабанных капель гулких в дождь,
Цветенье трав чарующих, душистых,
Делами домовой привносит дрожь,
Не совершая дел худых, нечистых.

И к творчеству с чудачеством влекут
Родные стены кривизной безбрежной.
Всему отмерен божеский маршрут,
Времён ход в перспективе неизбежный.































5. То ли политика, то ли судьба

Арест

Однажды вечером пришли к нам дяди
В костюмах чёрных и забрали папу.
Искали что-то, нам в глаза не глядя,
Соседей вызвав, «напустили мраку».
Вопросы задавали. Слёзы лились.
Я маленький был, липнул к маме.
Они спокойны явно, не бесились
Сквозила безразличность к нашей драме.

Вина отца была огромней неба:
Хотел он, чтобы лучше люди жили.
Быстрей свершилась коммунизма треба,
Верха в быту неправдой не грешили.

Конечно, позже был оправдан папа,
Но травмой стал приход людей тех страшных.
А справедлива ль государства лапа?
Что замышляют ныне в тёмных башнях?





























Ругательство

Задело слово острым жалом,
В нём злость, несправедливость, грязь.
Мне так обидно, право, стало.
Ругнулась женщина, смеясь.

Эпитет сунут незнакомой,
Пощёчиной горит клеймо.
Определение искомой
Кликухой сходу вручено.

Вовек мишени не отмыться.
Вступился, тётку отчитал.
Как напряженью разрядиться,
Был молодой, тогда не знал.

Да и сейчас всегда противно
Услышать брани перебор.
А нетерпенье очевидно
Возводит меж людьми забор.































Кошмар

Попал опять, куда не нужно,
Проблем судьбинушка несёт.
Они придавливают дружно,
И только, может, бог спасёт.

Хотел их обойти, не вышло.
Не всё зависит от меня.
Ухабы поломали дышло,
Сорвало случаем коня.

Вокруг трясина, а карета
Так накренилась, просто жуть.
Её покинуть силы нету,
Да и куда направить путь?

Малы не выросшие крылья,
Взлететь с болота не дают.
Кровь от виденья просто стынет.
Вид будущего больно крут.

А водяной смеётся громко
И, руки потирая, ждёт.
Стекла осколки, не соломка
Им стелена. Он кровь прольёт.

Кошмар приснился, вдруг сон в руку?
Хотелось, чтоб не сбылся он,
А жизнь не превратилась в муку.
Молюсь, но буду ли спасён?





















Маме

Хотел злой случай сабельным ударом
Меня смахнуть на землю из седла.
Учили разному бои недаром,
Я выдержал, лишь голова бела.

Но только стойкость силы прибавляет,
От соли былей зубы крепко сжав,
Прочней мечта корнями в жизнь врастает,
О счастье доли жёсткие поправ.

А те препоны, что грозят безбожно,
Бурлят в дожди, как горные ручьи,
Не смогут сбить на путь безбожно ложный
И загасить свет врученной свечи,

Который в сердце мамочка вложила,
С любовью, жаждой правды побеждать.
Как Данко, высоко подняв светило,
Путь освещать и соколом летать.































Мой мир

Я царь невидимого мира,
В него нет доступа другим.
Порой ваш кажется мне сирым,
Где люди не смывают грим.

Спектакль играют без идеи,
Глупец сценарий написал.
Где даже солнце жжёт, не греет,
А балом правит Бальтазар.

Сюрреализма маска в лицах,
А от деяний многих грусть.
Мой мир, быть может, вам приснится,
А не увидите, что ж... пусть.

Всё в меру, череда поступков
Среду не портит никогда.
Мельчится в порошок, не в крупку,
Как в ступке, каждая беда.































Собачьи мотивы

Жарко, сонный пёс лениво,
Тяжело дыша, лежит.
Ждёт он ночку терпеливо,
То ли дремлет, то ли спит.

Спрятался в тенёк от солнца,
Шубу тёплую не снять.
У прохладного колодца
Лужа дарит благодать.

Скрипнет ворот в тон бедняге,
Жалится на жаркий день.
Очень умная дворняга,
Есть собаке даже лень.

Смотрит на меня, страдая,
Жадно воду пьёт порой.
Для него пора плохая,
Пёс не любит летний зной.

А зимой с задором скачет,
Радостный искрится друг.
Как живой пушистый мячик,
Лай разносится вокруг.


























Песня прошлого

Сложилась песня, звук гитары
Её простым аккордом украшал.
Чуть слышным эхом в кепи старом
Мотив немодный руку крепко жал.

Тон детских впечатлений ранних,
Где беззаботность не порок,
Куда я, по призванью странник,
Попасть уже бы никогда не смог.

Привет от деда долгожданный
К свершеньям златом без оплат манил.
Впотьмах столб света лучезарный
Для лучшего колечки счастья вил.

Былого ритм вселял надежду,
Привиделась реальность: так ярка.
На справедливость звёзд, как прежде,
Указывала прошлого рука.































О лекции

Ручеёк из слов струился,
Бязью с буквами роднился.
Я старался и крепился,
В вузе в те года учился.

Записать старался мысли,
Чтоб они не подзакисли.
А Морфей терзал заботой,
Очень было спать охота.

Пять минут писал успешно,
Одолел дремучий леший.
Утащил он в дрёмы кущи,
Строчки оборвал тот случай.

Лектор был товарищ строгий,
А экзамена пороги
Нервы сильно подорвали
И каникулы сорвали.

Несколько ночей бессонных
Тайны знаний всех бездонных
Помогли копнуть поглубже,
Спать на лекциях стал хуже.


























Осенняя хандра

Опять война в свои объятья
Зажала, словно боль в тиски.
Сдержать стараюсь я проклятья,
Стучится памятью в виски.

Забыть её не удаётся,
Без спроса лезет вновь ко мне.
Зло саркастически смеётся,
Топлю по-свойски боль в вине.

Но лишь на время помогает,
Лекарство верное не то.
Судьба недобрая играет,
Не будет никогда тип-топ.

Попался, измарался — значит,
Тащить до смерти тяжкий крест.
Всё ближе чёрная маячит,
Мешает угли с нею бес.

А был улыбчив и свободен,
По молодости так везло.
Живой, но к строевой негоден,
Божественное ли спасло?


























Откровенье

Талантливые искорки сознанья,
По-разному являясь в мир людской,
Собой, как духом, облегчив страданья,
След оставляли на века порой.

В картинах, прозе, песнях и поэмах,
В научных достиженьях и мечте,
Скульптурах, очень сложных теоремах,
Вели за грань, к божественной черте.

Где в перспективе, языки равняя,
Один создать с названьем «красота».
Природы суть чтоб люди постигая,
Смогли открыть прикрытые врата.

На них замки не вешает создатель,
И хорошо б незрячие смогли
Душой увидеть в камне, как ваятель,
Вселенскую гармонию земли.































Свара

Осенью под сенью злата солнца
Две вороны спорили за кость.
День погожий благодатью льётся,
А из серых птиц струится злость.

Приз один, а претендентов двое,
И никто не хочет уступать.
Клювы клацают, друг друга кроя,
За крыло оттаскивают вспять.

Воробьи в кустах затихли в страхе,
Сильно разгорается борьба.
И, не видя ясности во мраке,
Дракой разрешается судьба.

А разгрызть её никто не сможет,
Стоит ли бороться просто так?
Подбежал пёс, спёр и её гложет,
Для него подарок, добрый знак.































Не так

«Всё выглядит не так, как раньше», —
Сказал печально старый дед.
Мир захватило море фальши,
Прибавилось проблем и бед.

Наверно, годы своим ходом
Усохли от больших трудов.
Не вижу ручейка, чьи воды
Поили праведность основ.

По-хищному вгрызаясь в тело,
Минуты режут думы плоть.
Другое делается дело,
Спеша былое размолоть.




































Серый Новый год

России атлантический привет Европы
Под Новый год надули зимние ветра.
Снега по цвету мрачны стали, словно шпроты,
Луж грязных на асфальте непристойная пора.

И чистота небес исчезла в серой дымке,
Туманно, грустно, где ты, белизна зимы?
Природа недовольна, словно заяц в линьке,
Ворочается, видя таковые сны.

Кто говорит: «Виной глобальность потепленья», —
Но, кажется, причина просто в людях, в нас.
Божественные нарушая построенья,
Не слышим святости звучащий явно глас.




































Пятница

Не радует пятница —
Это проблема годов.
По-прежнему прячется
Счастье в стране дураков.

Затейливо вяжется
Будущность не для меня.
Печально иль кажется?
К тяжести дальше маня.

Веригами звонкими
Вечности поступь слышна.
Виденьями тонкими,
Словно в тумане, страшна.




































Джек

Я, с детства зацелованный собакой,
Живу и радостно на мир гляжу.
Была овчарка наша старшим братом,
Немного про неё вам расскажу.

Чужим во двор зайти не разрешала,
Всех останавливал басистый лай.
И часто с удовольствием играла
Со мной. Беспечность, ностальгия, рай.

Придерживала лишь чуть-чуть зубами,
Когда гонялись быстро по двору,
Чтоб не упал, и подводила к маме
На зов её, вмиг прекратив игру.

А после расставанья небольшого
Так радостно крутить хвостом мог только Джек.
Он понимал слова все с полуслова,
Как птица пролетел общенья век.

Он где-то песней в памяти навеки...
Я благодарен псам за их любовь.
Текут времён задумчивые реки,
К истокам возвращаюсь вновь и вновь.


























Майские праздники

Преддверье праздников весенних,
В букет их собирает май.
Застолье будет в крепких семьях,
Где станут пить не только чай.

Работа на земле на славу,
Для дачников как вечный зов.
Растущие кусты и травы
Готовят к лету вкус медов.

По-дружески пикник закатят
Товарищи в один из дней.
А День Победы всех захватит
Суровой поступью своей.

Помянем за страну погибших,
Но вечно в памяти живых,
Родных, нас горячо любивших,
Прославит песня или стих.































Кому что

Цикл в учёбе и в природе,
Правит капитан небес.
Мнение растёт в народе,
Что теряет счастье вес.

Виды будущего в дымке,
То, что было, не в цене.
Совершаются ошибки,
Зло гарцует на коне.

Мы в столетье разменяли
Соль войны и правоту.
Разговоры без печали
Замешали на спирту.

И ещё не раз, на грабли
В беге сонном наступив,
Правды, что острее сабли,
Можем услыхать мотив.

Только он не всем по нраву,
Единицы правят бал.
Собирается на славу
Их «бесценный» капитал.


























Отменённое лето

Испорчена погода,
Нам отменили лето.
Льёт с неба кто-то воду,
И почва не прогрета.

Не будет урожая,
Лишь радо разнотравье.
С погодой дождь играя,
Несёт сырые знанья.

Но кто же их усвоит?
Вопрос, и нет ответа.
Плаксивость, сырость кроет,
Жаль, что не будет лета.

Загара и купанья,
И спелых ягод алых.
Замоются страданья
Водой из туч багряных.

А грозы постоянством
Степенным надоели.
Град насаждает царство,
Ветра не раз пропели.

Ночами очень зябко,
Жаль, отменили лето.
Застыли в росте грядки,
Нет от тепла привета.

Всё, год не состоялся,
Проблемы есть, заботы.
Но кто так постарался?
И где на счастье квоты?

Мы будем отдуваться,
И прав, и виноватый.
А в море не купаться,
Коль не имеешь злата.

Летят и очень быстро
Дни, месяцы и годы.
Эх, лето, ты прокисло,
Прогнуло свои своды.

А людям бы неплохо
Не нарушать обеты.
Я не скрываю вздоха,
Жаль, отменили лето.

Срез истории

Прекрасен Саратов, он с Волгой сроднён,
Текут её воды неспешно.
Познал в прошлом мудрость забытых времён,
Торговля росла в нём успешно.

Враги не топтали поля и луга,
Горел, когда был деревянный.
Зимою ласкали путь санный снега,
С гармошкой звенящей медяно.

А струги и баржи, связав берега,
Купцам барыша прибавляли.
Росли как стога в вышину купола,
Божественно жизнь прославляли.

Ватаги, свободы полынность ветров,
Калач, рушники, соль работы,
Грохочущий шквалом извечности зов,
Вплетённый лозой в жизни соты.

Но время несёт череду перемен,
Касаясь крылом очень жёстко.
Изменчивый мир вносит массу проблем,
Сечёт как чужих делом хлёстко.

История учит порой мудрецов,
Расставив в траве быта грабли.
Безбожны родные ошибки отцов,
Не в ножнах бездумности сабли.

Связует два берега три лишь моста,
Их будет со временем больше.
Шьём жизнь ниткой правды с пустого листа,
А лучше ли то, что попроще?
















Содержание

Рассказы
1. Лагерные мотивы
Дар спасения
Радостная поездка
Кепка
Гусеницы
Большие обороты

2. Форменные развлечения
Наряд по КПП
Чудесное избавление
Пляж
Счастливчик
Волшебная долина

3. Временной микс
Бутерброд
Казачий остров
Вынужденная разлука

4. Армейские приключения
За водой
Черепахи
Приобретение голубого друга
Первое увольнение

Стихи

1. Календарь погоды

2. Природа — совершенство волшебства

3. Сожаленья и мечтанья

4. Вечность и время

5. То ли политика, то ли судьба


К 4 стр. обложки
Куликов Георгий Дмитриевич
Родился осенью 1966года в Саратове. Писать и публиковаться начал в середине восьмидесятых годов двадцатого столетия в армейской периодике. Автор и соавтор более десяти различных сборников стихов и прозы. Член Союза писателей России.

 К вкладке с выходными данными

Дорогие друзья! Вашему вниманию представлен очередной сборник. Не обладая исторической достоверностью, он проявляет движение хода времени некоторых прошедших десятилетий. Все обнаруженные ссылки на имена прошу считать чистым совпадением и не судить об этом строго. Всего вам самого наилучшего.

К 1 стр. обложки

Мой родной любимый край,
Как летят минуты споро.
Мудрость лет — их урожай,
Любы волжские просторы.

Заскучаешь вдалеке,
К малой родине так тянет.
К милой матушке-реке,
Детства город мил и манит.

К 3 стр. обложки

Городские колесницы,
Вдохновенна прыть коней.
На свету мелькают спицы,
Ход с годами их быстрей.

Светлость Волжские просторы,
Хороши они для дум.
Раздвигает время горы,
Городской не слышит шум.

































Литературно-художественное издание

Куликов Георгий Дмитриевич

ВОЛЖСКИЕ КОЛЕСНИЦЫ


Редактор Д. В. Нестерова
Корректор В. Н. Петраков
Компьютерная верстка

Подписано в печать **. Формат ***
Усл. печ. л. **. Бумага . Тираж *** экз.
Заказ №



ООО «Приволжское издательство». 410012, Саратов, ул. Киселёва, 65-е
Тел.: (845-2) 27-56-26, privkniga@yandex.ru
www.privbook.ru