Напрасно я бегу к сионским высотам

               


  Чем далее уходит время,  тем  ярче вырисовывается облик   поэта, имя которого Александр Сергеевич Пушкин. Кажется, всё читано и перечитано,  и строчки на слуху, а возьмёшь книгу в руки  - и  всё  иначе, по-новому видится. Образы  становятся ближе, чётче, понятнее. А иногда за ними таится настоящее открытие.Так случилось с Каменноостровским циклом – стихами, написанными поэтом  в лето 1836 года на  Каменноостровской даче. Пушкин приехал на дачу из Москвы, где он провёл почти три недели. Жизнь как будто снова улыбнулась ему – московские встречи с родными, со старыми друзьями, договор о  распространении его журнала, знакомство с описями документов  для «Истории Петра» словно вдохнули живительную силу, и  он обрёл  покинувшее его состояние духа и почувствовал близость вдохновения. Тяжелая зима, когда поэт особенно  ощутил сгустившуюся атмосферу всеобщей травли: три февральских  дуэльных  инцидента,  смерть и похороны матери, огромные долги – всё это   вызвало невыносимую усталость и депрессию. И вот – проблеск, что-то уладилось, сложилось, поверилось в удачу. Семья была в сборе, родился четвёртый ребёнок – дочка Наталья. И Муза, его Муза вернулась к поэту. Он был окрылён надеждами. Лето было ненастным, сырым, как в октябре, а Пушкин радовался – он мог работать почти  не покидая кабинет. Завершена «Капитанская дочка», написана масса статей для третьего тома « Современника»…Каждая минута отдана  вдохновению, потому что там, глубоко внутри. он знает – у него мало времени, у него его практически нет, круг замкнулся и разорвать его может только Провидение. Но оно и так сделало для него слишком много, открыв ему тайну  владения Словом и одарив величайшим  даром Пророка.А пророкам никогда не  было легко на  свете. И Пушкин очень хорошо это понимал.  «Восстань, пророк, и виждь, и внемли. Исполнись волею моей. И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей». Он исполнил эту волю с лихвой, приняв на себя все тяготы, выпавшие на его долю, пройдя  нелёгкие испытания талантом и честью, отдавая назначенной ему работе свои, казалось бы неуёмные силы. Но они иссякали.  Подступало время  осмысления  собственного пути, исповеди, в которой он нуждался – достойно   ли прожил жизнь, тем ли путём шёл и верно ли использовал свой дар…Так рождаются строки:
                Напрасно я бегу к сионским высотам,
                Грех алчный гонится за мною по пятам…
                Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,
                Голодный лев следит оленя бег пахучий.
    Мне думается, что эти строки  имеют глубокий подтекст. Под сионскими высотами понимается высота иная, высшая, та, где человек свободен и чист, и близок к Всевышнему. Поэт, которого с  детства старались оторвать от Бога, воспитывая в духе  его отрицания, протаскивая сквозь  железные клещи масонства, пытаясь воспитать атеиста-революционера, сумел пройти и через это испытание, доказав свою неоспоримую любовь к  родному отечеству. Сионские высоты  - место  Бога, и там , в его обители –покой,  в коем  можно чувствовать себя защищённым, не надо бороться, а быть собой. Но почему « напрасно»? Отчего это  утверждение? От  огромного чувства ответственности, понимания того, что на этих высотах надо быть честным  и чистым – а всё ли ты делал правильно, нет ли за тобой того самого греха. Он  в пути – «оленя бег пахучий», но добраться  невозможно - «голодный лев следит».Силы неравные – усталый, измотанный олень и голодный лев, готовый на всё, чтобы схватить долгожданную  добычу. Пройдёт совсем немного времени и «олень» падёт, разорванный страшными «львиными»  клыками.  Поэт предчувствует это, хотя надеется  отдалить развязку. Он успевает сделать главное  - подобно блудному сыну вернуться в дом Отца своего, обращаясь  к молитве преподобного Ефрема Сирина, которая особенно выделяется  среди всех песнопений и молитв Великого поста. Он пишет:

                Отцы- пустынники и жены  непорочны,               
                Чтоб сердцем возлететь  во области заочны,
                Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
                Сложили множество божественных молитв.
                Но ни одна из них меня не умиляет,
                Как та, которую священник повторяет
                Во  дни печальные Великого поста.
                Всё чаще мне она приходит на уста
                И падшего крепит неведомою силой.

 И далее – перекладывает  слова молитвы на поэтический язык:

                Владыко дней моих! Дух праздности унылой,
                Любоначалия, змеи сокрытой сей,
                И празднословия не дай душе моей,
                Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
                Да брат мой от меня не примет осужденья,
                И дух смирения, терпения, любви
                И целомудрия мне в сердце оживи.
Почему же именно эта молитва Пушкину  милее других?  Великого поэта и великого молитвенника Ефрема Сирина, учителя покаяния, роднит то, что в ранней молодости у них обоих было много безудержного и бурного. « В молодые годы был я злоязычен,- вспоминал преподобный о себе,- бил, ссорил других, препирался с соседями, завиствовал, к странным был бесчеловечен, с друзьями жесток, с бедными груб, за маловажные дела входил в ссоры, поступал безрассудно, предавался  худым замыслам и блудным мыслям». В юности преподобный чудом спасается от очень серьёзного, несправедливого обвинения, и это сыграло решающее действие на перемену всей его жизни. За свои великие подвиги и великую глубину покаяния он получает от Бога различные дары. Один из них – дар необыкновенной премудрости и учительства.  К нему начали приходить люди, ждавшие услышать его наставления, которые особенно действовали на душу, потому что он начинал их с обличения себя. « В огненной купели покаяния,-писал  преподобный,- сам себя переплавляешь, ты, грешник, сам себя воскрешаешь из мёртвых». Близко  поэту  было и другое – просьба  оградить  человека, уберечь от   четырёх самых страшных духов зла:  праздности, уныния, любоначалия  и празднословия. Каждый из них – путь к уничтожению личности и того совершенства, ради которого и сотворено человеческое существо. Праздность  - не просто один из грехов, а корень всех грехов, потому как плод ее – уныние, величайшая опасность для души, ибо попавший в плен уныния видит всё в черном свете, где всё берётся под сомнение и отрицается. Уныние – самоубийство души, и находящийся в этой тьме не способен видеть свет и стремиться к нему. Третий грех – любоначалие.  Поэт усиливает  этот грех - «любоначалия, змеи сокрытой сей». Любоначалие – это любовь к власти,  желание –  возвысить себя над другими, управлять, командовать, подчинять, унижать,  насмехаться… Сколько можно найти ещё слов, чтобы понять:  любоначалие -  страшнейший демон  хитрости, лжи, разрушения. Власть делит людей на сословия, на  нужных и ненужных, хороших и плохих, угодных и неугодных. Кто, как не поэт знал об этом по своему горькому опыту. Не случайно   потому и появляется  стихотворение  « Не дорого ценю я громкие права» ( из Пиндемонти»):
                Не дорого ценю я громкие права,
                От коих не одна кружится голова.
 И далее:
                Для  власти, для ливреи
                Не гнуть ни совести,  ни помыслов, ни шеи.
 Власть – унижение других в попытке сломать, уничтожить живущий в человеке  свободный Дух, что, к сожалению, так часто  ей удаётся.  О любоначалии  и стихотворение «Мирская власть», написанное полуторами  месяцами раньше Великопостной молитвы.  Стихотворение построено на контрасте власти божественной и   власти людей, осмелившихся судить Христа. Людская власть – жестока, агрессивна и безжалостна. Божественная – милосердна.  Принять милосердие власть не в силах, потому что властвует она от  своей слабости. Отсюда – ненависть, террор…Истинная сила – Любовь, но власть всеми средствами убивает её.  И неостановима эта извечная борьба, в которой гибнут миллионы людей.
             Празднословие – четвёртый грех духа зла. И это особенно важно, ибо высший дар- дар Слова – дал Бог человеку. Для чего? Для Созидания, Творения. Владение Словом -  как владение волшебным средством.  Оно способно или излечить, или умертвить, поднять на высоту или  бросить  в бездну. Уже давно доказано - слово  материально. «Доброе слово –лечит,  недоброе - калечит» ,   «худое слово – страшнее пистолета».  Какая же мера ответственности должна  быть в каждом из нас, когда мы готовы произнести то или  иное слово!!! Дед мой Константин  Михалыч, помню выговаривал моей тёте: «Добро и зло на языке живут. Вдруг с твоим упрёком к человеку хворь привяжется?». Вот ведь как…Пушкин, как никто другой владел тайной и силой слова, но  понимал, что и ему не удалось избежать греха празднословия,  ибо «глаголом жечь сердца людей»– значит очищать их души,  вести их к свету, поднимая на ту горнюю высоту, с которой они когда-то спустились. Не всегда это получалось, хотя он сделал для этого более, чем кто другой, используя свой божественный  дар.
           Движение от Бога похоже  на скольжение с горы -  легко спускаться. Но движение назад, к Богу – это всё время путь в гору, по ухабам, через глыбы нагромождения наших  деяний, поступков. Поэтому первая часть  этой молитвы – крик из глубины души о своей  беспомощности.  И мольба о том, что так необходимо на этом пути.
 Четыре добродетели, которые как ангелы на крылах своих поднимают на вершину:
                дух смирения, терпения, любви
                И целомудрия мне в сердце оживи
Четыре составляющих Жизнетворения. Целомудрие, от слова – цельный, целостный, полный, находящийся в равновесии, а значит в гармонии. Отсюда – смирение и  терпение, то есть принятие полноты жизни без суждения и оценок, и наконец – любовь. Без любви нет  жизни. Можно выжить на  малом количестве любви, но не жить. Наполненный любовью человек - светел, от него исходит тепло, его  окружает  защитная сила. И потому
 Великопостная молитва для  поэта – словно прикосновение к материнской груди Благодати.
Она его «падшего», то  есть уставшего и  обессиленного, « крепит неведомою силой». Принимая эту молитву, как формулу праведной  жизни, он просит:. «Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья», то есть видеть их, понимать и исправлять.  Они настолько велики? Пушкин был  человеком не только просвещённым, но и Посвящённым, и мне думается,  здесь   просьба  не только о  прощении тех ошибок, которые он совершил, но и  будущих, которые может совершить, и он  просит уберечь его от них. Покаяние его глубоко  искренне и высоко ответственно.

Последние стихи, написанные     Пушкиным летом 1836 года, по мнению литературоведа В.П.  Старка составляют  тематический цикл «Страстная неделя». Пушкин как бы заново переживает  предпасхальные дни,  и словно  сам проходит  весь  путь на Голгофу, осмысливая воскресение Христа. В завершение этого пути  он пишет пророческое стихотворение – завещание.
                Я памятник   себе воздвиг нерукотворный,
                К нему не зарастёт народная тропа…
   В  этом стихотворении, как  на Судном дне  - отчёт перед собой и перед  Создателем о выполнении своей миссии на земле, о том труде, который  поэт  вершил во благо Слова. Всё – суета сует: власть, слава, почести, всё – тщета  и потому:
                Веленью  Божию, о  муза, будь послушна,
                Обиды не страшась, не требуя венца.
                Хвалу и клевету приемли равнодушно,
                И не оспоривай глупца.

Здесь сошлись  те самые четыре добродетели, которые есть движущая сила человека – целомудрие, смирение, терпение  и любовь. Именно  они дают возможность человеку  не только приблизиться к  Сионским высотам, но и подняться на их вершину.
                10 февраля  отмечается день памяти  преподобного Ефрема Сирина. На Руси он пользовался особой любовью. Его называли «запечником» и « сверчковым заступником», покровителем домового. А его учение о покаянии переделали в поговорку – « не согрешишь - не покаешься, не покаешься- не спасёшься».
                10 февраля – и день памяти  великого русского поэта Александра  Пушкина. Ничто на свете не случайно. Дерзну предположить, что  двух эти людей  в человеческой, и не только,  истории связывает слишком много, и вполне возможно, что дух преподобного  через полторы тысячи лет воплотился в великого поэта – Пушкина. Преподобный, хотя и носил  сан дъякона, который его заставили принять, не был священником, а был музыкантом, писателем и поэтом,  а более всего – молитвенником за мир. Это была пламенная душа, огненный человек, горячий проповедник, который и сам умел каяться и  других заряжал истинным покаянным чувством. Ему, как и Пушкину, Бог даровал самый величайший дар – дар  Слова. И потому никакая другая молитва не стала поэту  ближе той, которую сотворил преподобный Ефрем Сирин:
                Господи и Владыко живота моего!
                Дух праздности, уныния, любоначалия
                и празднословия не даждь ми.

                Дух же целомудрия, смиренномудрия,
                терпения и любви даруй ми, рабу Твоему.
                Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя
                прегрешения и не осуждати брата моего,
                яко благословенен еси  во веки веков.
                Аминь.
       
    Прикоснувшись в очередной раз к поэзии великого русского поэта, мне удалось  открыть  для  себя ещё одно имя – величайшего подвижника человечества Ефрема Сирина. Отныне два этих имени связаны для меня в единое целое.
               
                С любовью и благодарностью.