Стихи в журнал Поэтоград

И РАДОСТЕЙ ЗЕМНЫХ ГОРАЗДО БОЛЬШЕ

СТИХИ В ЖУРНАЛ  « ПОЭТОГРАД»


 
   .   .   .

И радостей земных
гораздо больше
чем спелых яблок
в сказочном саду
чем птиц поющих
на его деревьях
чем девушек красивых
у пруда
в тени таинственной
взволнованного клена
который их
скрывает наготу
и только меньше
этих радостей
чем  той живой воды
таящейся
в источнике волшебном
в чаще леса
чем воздуха
и солнечного света
и тех крылатых
трепетных  мгновений
с которыми в обнимку
улетаешь в небо
на облако пушистое
с утра.







   .   


   .   .   .

Вспоминается  юность
в  коротеньком  платье    из  грез
с  упоительным  вечером
в  фетровой  шляпе в обнимку
и вокруг реверансы уже  отцветающих   роз
и  стеклянные слезы
на   старом  как  мир  фотоснимке
и  плывут  балерины
по  сцене  в  красивом  чаду
и  танцующий  клоун
взмахнул  удивительной  шляпой
я   не  помню  в каком это было  году
помню  - плюшевый  мишка
махал  на  прощание  лапой.









   .   .   .

  .   .   .
   .   .   .

 И сам  бы  я
кого-нибудь любил
хотя бы дождь
за окнами веселый
и нежные
весенние цветы
и девушек смеющихся
счастливых
и даже первый снег
в моем  саду
такой безумно белый
как пустыня света
где можно
все идти идти куда-то
и в вечности
таинственно пропасть
да только вот
где все это увидишь
когда колдунья ночь
стоит над миром
и шепчет
свои странные слова
о том что сбудется
о том что не вернется
и что останется
для нас чудесной тайной
сокрытой где-то в небе
среди звезд.
 





   .   .   .

Во вселенной
так много  планет
много больше
чем луж
в  нашем городе в осень
и они
все летят и летят
хотя нет у них крыльев
куда-то
так и мы полетим
вместе с ними
в назначенный час
в этом вечном
пространстве  бездонном
провожая глазами
огни городов
на земле.






   .   .   .

Ты становишься
феей цветов
и царицей всех эльфов
на свете
и той самой
дюймовочкой нежной
что одна
в этом мире жила
и твой лист
уплывает в реке
в то глубокое
синее море
где давно его
буйные волны
кувыркаясь все ждут
брыжжут пеной
хохочут
забывая от жадности
стыд  навсегда.




   .   .   .

И в озере чувств
утонули  большие слова
круги от них
шли
очень долго
до берега боли
и там
на холодном песке
засыхали
как белая пена
с которой
счастливые  дети
играли с утра
в облака.







   .   .   .

И девушки
в этом  счастливом
нетронутом  горечью мире
всегда по утрам  танцевали
как в роще  танцует
листва  на ветру
и не знали
про чувства
которые люди
не дарят друг другу
а прячут
и носят с собой
словно  камни
хотя это
так тяжело.





   .    .     .

Как будто
булок сладких принесли
и кофе вкусное
с утра налили в чашку
и веером обмахивают
нежно
чтобы не душно было
а легко
и девушки
в прозрачных легких платьях
все время приглашают
танцевать
и дни порхают так
как бабочки в саду
садятся на цветы
и затихают
и бог на небе смотрит
на все это
и улыбается
улыбкой мудреца.




   .    .     .

Когда же
закончится счастье
его и не выпить
из чашки
как выпьешь
опять подливают
пирожные снова дают
и музыка томно играет
кругом
только звук поцелуев
и чудные
белые птицы
так сладко
и нежно  поют.





   .   .   .

Теперь  я  буду добрым
и счастливым
как этот лес
который  повзрослел
и утопает в славном
шуме листьев
и дышит
так спокойно и легко
что в нем
запели птицы
даже в осень
и знают все
о чем они поют.





   .   .   .

Я играю
в смеющийся день
и в глубокую
темную  ночь
и в луну
что становится
нежной девчонкой
и в глупое солнце
что лижет
своим языком
всех кто хочет
с ним долго дружить
и в сердитого
злого волшебника
что запрещает
лежать в облаках
в своем небе
и в счастливого
доброго бога
заснувшего сладко
в раю
посреди поцелуев
в объятиях
ангелов милых
которые рядом кружатся
и тихонько
поют о любви.









   .   .   .

И просветление конечно
наступило
ты понял  что луна
лишь круглый шар
а солнце - шар горячий
и человек - из воздуха земного
он им надут
и  как воздушный шар
кружится в облаках
и попадает вечно
в невесомость
а остальное - просто пустяки
там сила тяжести
инерция покоя
любовь цветы и девушки
простые
еда питье и долгий
крепкий сон
могилы и кресты
и бабушки
и маленькие дети
в своих кроватках
и весь этот мир
плохой хороший
добрый и недобрый
такой как есть
такой как был когда-то
и будет может быть
еще три тыщи лет







   .   .   .

Жизнь состоит
из радостей земных
на небо мы
лишь смотрим иногда
и ничего в нем
собственно не видим
одну лишь синеву
пустые облака
и глупое
сияющее солнце
а на земле
и травы и цветы
и девушки-волшебницы
нагие
и утро нежное
до тайного
запрятанное дна
где как в колодце сказочном
хранятся
волнующая  жаркая любовь
и множество
горячих поцелуев.







   .   .   .

Здесь ландыши растут
цветы
любви и грусти
 и кроткой нежности
которая всегда чиста
и мы их
безмятежно любим
ведь эти тихие
и нежные цветы
обычно расцветают
вдали от дел людских
и вечно говорят
о том
чего  мы
никогда не знаем.





   .   .   .

Хамоватая  фраза
упавшая  на  ладонь  грязной каплей
дым  раздражения
черной  веревкой 
опоясывающий  линию  горизонта
и  скомканные  черновики  удовольствий
нервно  раскиданные   по  полу  при  обыске
вот  и  все  -
карманный мир вора
позвякивающий  мелкой  монетой
при  быстрой  ходьбе.
 






   .   .   .

Кругом
одни и те же люди
(других ведь нет
на свете никогда)
над головой
одно и то же небо
(а где другое взять -
спроси у бога)
земля все та же
под ногами
(а какая должна бы быть
тебе еще земля)
и вот живешь
кого-то очень любишь
(случается со всеми
иногда)
встаешь с утра
ложишься ночью спать
и вечно тратишь
тратишь время жизни
которая
уходит в никуда
(все так живут мой милый
в этом мире)




   .   .   .

Жизнь -
это белая птица
летящая ночью
по огромному мертвому небу
одна
мы слышим
лишь крик ее
громкий протяжный
и шум ее крыльев
похожий на шепот
далекого ветра
и руками ее машем
во тьме.




   .   .   .


Вот умер снег
его уже не стало
земля  глядит
как желтое  лицо
на  пасмурное небо
и вся она
в морщинах и подтеках
зимою
изможденная земля
но зелень
ее скоро нарумянит
и станет она
девушкой опять
вот нам бы так
залечивать  все раны
и запросто
из мертвых воскресать.









   .   .   .

Ничего  не  уходит
пустыня
не  превращается  в  сад
а  остается  лежать  золотым  покрывалом
под  беспощадно  сияющим   солнцем
поскольку
ты  и  сам  остаешься  стоять
посреди  щебетавшего  лета
как  памятник  хмурый
уходящему  дню
у  подножия   новых   веков
на  седом  постаменте  из  пепла
с  рукой
одиноко  протянутой  к  небу
по  которому    тучи  ползут
в  никуда
и  по  прежнему  давят  друг   друга
на  розовом   фоне  заката.









   .   .   .

Часы  на  стене
старомодны  как  девушка  в  белом
у  окна
за  ним  сад  и  конечно  цветы
и  естественно  осень
цветы  увядают
и  девушке    грустно
и  в  руках  у  нее
кружевной  старомодный  платок
и  клубится  туман
и  слова  утонченно  красивы
и  воздушна  печаль
и  наполнен  бокал  тишины.




   .   .   .

У меня очень много
покоя
любви одиночества
белых букетов цветов
состоящих всегда
из одних поцелуев
и на небо моем
постоянно  луна  молодая
они низко спускается
каждую ночь
и глядит мне в окно
и так нежно ласкает
что-то шепчет все время
и дарит мне эти цветы.






   .   .   .

А вот и нет
луны сегодня
в нашем мире
вместо  нее
рогатый месяц
как бычок
стоит на сказочной
лужайке
среди неба
и кажется мычит
так громко
как будто
маму свою ждет
чтобы сосать
простое белое
земное молоко
из вымени ее
большого
и мы под  месяцем
таким
играем в кошки-мышки
с любовью счастьем
и своей судьбой
гадаем
на кофейной гуще
среди ночи
и бога ищем
в темноте
как будто бы
он спрятался от нас
как мальчик
прикрывшись простынями
облаков
и может быть
сгорая от смущенья.

 








   .   .   .

И это счастье
словно клад
в лесу дремучем
под корнями
его наверно
спрятали там гномы
в шкатулке перламутровой
своей
и стерегут ночами
вот слышна
их перекличка
среди леса
им чудится
что кто-нибудь крадется
по тропинке
за шкатулкой этой
и его в сети
следует поймать
запутать закружить
заколдовать
а после как-нибудь
достать свою шкатулку
открыть
и в обморок упасть
увидев счастье
и после  просто
странники чужие
его легко
у неподвижных гномов
заберут
в мешок уложат
и уйдут куда-то
туда где света нет
но горя   не бывает
никогда.










   .   .   .

Бывает вечер
нежным и красивым
бывает юная
волшебная луна
плывет она
по небу обнаженной
и вокруг звезды
словно дети
водят хороводы
без конца
а на земле
ее так ждут и любят
и томятся
и  вдруг она
волшебница нагая
к ним спустится
с безумной высоты
и даст себя поцеловать
так нежно
и мир закружится
и ей не станет стыдно
что все позволила
что можно и нельзя.











   .   .   .

И становится тесно
от ласковых слов
они рядом кружатся
и водят свои хороводы
и у каждого слова
в руках поцелуи
как цветы для тебя
и ты даже не знаешь
откуда у них
этих ласковых слов
вот такие вот
белые крылья
как они при летели
к тебе и когда
но ты любишь их
можешь обнять
и забыть что  давно
уже осень
и мертвые листья
лежат на панели
и их ветер усталый
не может поднять.



   .   .   .

И люди спешат
и машины
по пыльной дороге
идет отступление
только куда
от кого
и солнце над ними
похоже на желтую кляксу
и  тоже
не помнит уже 
ничего.





   .   .   .

Как будто
кисточка в руках
и ей пишу
мазню волшебную
о радостной любви
где много
розового света
и он исходит
из глубин
таких таинственных
и стыдных почему-то
и превращается
в волнующее
молодое тело
которое могу обнять
поцеловать
и на руках  нести
по небу голубому
и вместе с ним
купаться
в белых облаках.








   .   .   .

Ты уже не мог
пошевелиться
только думал молча
свою думу
и лежал один
в своей кровати
у высокого
и темного  окна
и вдруг  в нем
вновь появилось утро
нежное
такое молодое
словно в небе
выросла трава
зацвели цветы
запели птицы
девушка явилась
вся нагая
чтоб обнять тебя
и рядышком остаться
так как счастье
остается навсегда
и забыл ты
эту неподвижность
как калека
забывает костыли
когда чудо дивное
приходит
в его душу опустевшую
тайком.







   .   .   .

Как из пыльного  шкафа
достают по весне пиджаки
так и я
достаю из кладовки
с восторгом
ушедшую юность
наряжаюсь в нее
и иду танцевать
на чужие балы
но зачем
этого я не знаю пожалуй
так просто
чтобы что-нибудь
делать на свете
где и дел никаких
уже нет.






   .   .    .

И слышны мне
всю ночь
снова чьи-то  шаги
тихий шепот
и сдержанный смех
и какие-то тени
сменяют друг друга
за темным  окном
и качаются
в такт
одинокому ветру
а он бродит
по крыше гремя
как бездомный
не имея угла
чтоб  заснуть
до утра.
 
   .   .   .

И почему же ночь
была счастливой
а день все прятался
под одеяло
и все стеснялся
что-нибудь сказать
боялся целоваться
только плакал
как мальчик маленький
которого вдруг взяли
и в мир
колдуний юных привели
а ночь была  бесстыдной
и безумной
не знала слова «нет»
и утопала
в  жарких  поцелуях
и отдавалась
сказочной любви.






   .   .   .

Я  дотронулся
до тишины
и раздался
пронзительный крик
я коснулся печали
она превратилась
в улыбку
я сорвал
с неба шапку
седых облаков
и оно оказалось
по прежнему синим
я тебя целовал
а ты  будто
собой не была
стала музыкой
нежной любви
словно сказочник
водит смычком
по томительно  стонущей
скрипке.




   .  .   .

Звучала  музыка  в  саду
и   трепетали   тени
в  красивом  обрамлении  из  вздохов
застывших  на  губах 
как  под  обложкой   книги
лежащей  на  столе
как  труп   чужой  души.





   .   .   .

Живя  пунктирно  вы  ближе
к  скромной  графике  бытия
небрежной  и  мягкой  чуждой  крика
вы  уже  не  хотите   заорать песню   облезлым  вечером
и   все  реже  распахиваете  объятия
похожие    на  ваше  расстегнутое    пальто
не  меняющееся  годами
как  лицо  руки  число  дней  в  году
и  расход  слов  в  течение  суток
условно  равный   на  языке  унылого  быта
расходу  воды  во  время  мытья
и  чувств  за  сеанс  любви…

живя  небрежным   пунктиром
вы  не  вытаптываете    вертлявых  тропинок
вдоль  низкого  берега    судьбы
и  становитесь  проще  честнее  и   даже  светлее с годами
как  рассвет   у  ног   юной  осени
тогда
и  рождается  тихо  свобода  -
лучшее  в  этой  жизни
полной  уличного  грохота  и  шума. 





   .   .   .

Незаметно    крадутся  по  полу
случайные  тени
как  мыши
и  стоит  восклицательным  знаком
слепящий  до боли   торшер
у    кровати
что  есть  сил  освещая
лицо  неприятного  гостя
с   улыбкой
приклеенной  как  этикетка
на  которую  хочется  плюнуть
но  следует    вежливо очень  пожать
в  то  же  время
холеную  пухлую   руку
смотря  на    округлый  живот
и  тепло  говоря  «проходите»  «простите» 
«я  счастлив»  «увы»  «до  свиданья»







   .   .   .
 
Я не знал
о тебе ничего
так как мы
никогда и не знаем
что за морем
где волны
все бродят
как голодные волки
туда и сюда
что за лесом
в котором
и нет никого
кроме чьих-то
чужих голосов
среди ночи
и когда ты пришла
я не знал
как тебя и назвать
как тебя целовать
как губами
к тебе прикоснуться
и как можно
тебя долго долго
любить.







   .   .   .

Давно мечта
не заходила
в дом
не надевала
свадебное платье
не танцевала
голой на столе
и не пила
прославленные вина
а оставалась
девушкой невинной
похожей
на березку молодую
которой суждено
годами
качаться на ветру
так грустно
под  окном.





   .   .   .

А нам с тобой светло
и  темной ночью
нам звезды
заменили фонари
луна под абажуром
облаков
как будто
стала ласковей
и проще
и я тебя
по прежнему люблю
все так же нежно
как давным давно
когда ты
на рассвете мне
приснилась
среди цветов
в  заброшенном саду.







   .   .   .

Я  стану
волшебником
в синем  халате
взмахну
своей тростью
и останется день
навсегда
в моей жизни
в котором цветут
точно те же цветы
что росли
тыщу лет
и увять не сумели
и поют  упоительно
в том же  саду
что когда-то
был богом посажен
на самом краю
всем знакомого мира
те же вечные
птицы любви.





   .   .   .

Ночь вокруг -
это просто  глубокая
темная яма
без звезд и луны
в ней живут
только шорохи вздохи
и чьи-то шаги
ты их слышишь
а после
они затихают
остается молчание
словно покойник
что лежит
в своем черном гробу.








   .   .   .

Вы заходите в душу  живую
как  будто в чулан
и в ней память
сложила мечты
как консервы
на  полках
из светлого чувства
и гирлянды сушеных желаний
висят  по углам
и качается лампочка счастья
под старой  продавленной крышей
но ведь вам хорошо
знать  что это же ваша душа
ее можно закрыть на замок
и уйти  прохлаждаться
и она будет ждать вас
как брошенный дом
и тихонько
скрипя на ветру
разрушаться.





   .   .   .

Кто-то ходит
опять  по двору
среди ночи
что-то ищет
в засохшей траве
его тень
меж деревьев
крадется
становится больше
когда он подходит
к нашим окнам
и хочет взглянуть
на меня
его руки
похожи  на лапы
огромного зверя
и глаза его
очень страшны
и его я боюсь
и стою
неживая за шторой
до утра
и все жду
когда будет светло.




   .   .   .

А на любовной
сладостной поляне
вновь вырвали
все нежные цветы
остались лепестки
несчастные простые
совсем одни
на той сырой земле
где ходят только
люди в сапогах
больших тяжелых
с комьями
налипшей грязи
на подошвах
и хриплым голосом
друг другу говорят -
какая тут любовь
какие ласки
нет ничего
вокруг сплошные лужи
топь и маята.





   .   .   .

Не полезно так жить
чтобы круглый год
громко стучало сердце
оно может пробить
панцирь груди изнутри
упасть на асфальт и разбиться
покатившись кровавой монетой
в люк сточных вод
потому мы и любим
спокойные мягкие кресла
долгими вечерами -
прологами скучных ночей
в которых черпаем как воду
тоску из колодца
большущими ведрами
будничной прозы.





   .   .   .

И тишина покорно воплощает
всего  лишь  запятую  смерти
на  стоптанном   пространстве   бытия
подобного  листу  простой    бумаги
сырой  от  слез
пролитых  из  стаканов
несчастных  глаз
ненужных  их  владельцам
привыкшим  к  бесконечной  слепоте.



   .   .   .

Сырое  крошево 
вздрагивающих  от  ветра  чувств
и  нежный  осколок 
теплого   лета
умирающего
 на  морщинистом  лице  озера
дряблая  кожа  которого 
пропитана  серым  небом -
это  блюдо  прилежно  подается 
на  ужин   памятью
среди  пустоши    скучной  зимы
пальцами  холода   
гладящей  душу  ночами.










   .   .   .

Маленький  кусочек  плоти
и  затаившаяся  в  нем  -
как нерв в сломанном зубе  -
ноющая   душа
на  фоне огромного  голого  неба
это  все  что  осталось…
съедена  (вот  и  косточки  рядом)
постаревшая    мудрость
легко  ставшая  обедом  наглости
и  никчемны   сладкие  напитки   фантазий
уходите
как  уходят    белые  облака
за  забор  горизонта
и  будьте  (как  можете)  счастливы.






   .   .   .

Сырое  крошево 
вздрагивающих  от  ветра  чувств
и  нежный  осколок 
теплого   лета
умирающего
 на  морщинистом  лице  озера
дряблая  кожа  которого 
пропитана  серым  небом -
это  блюдо  прилежно  подается 
на  ужин   памятью
среди  пустоши    скучной  зимы
пальцами  холода   
гладящей  душу  ночами.









   .   .   .

Детство
само приходило
как девочка
в розовом платье
и вспоминало
какой же ты был
в том году
когда сосны шумели
в безлюдном
простуженном парке
рябь по привычке
гонялась в холодном пруду
и душа
уходила  одна
тосковать
на пустом перекрестке
где вели три дороги
в совсем непридуманный мир.








   .   .   .
Стало светло
кто же это
стер черную краску
с простуженных улиц
 выкинул звезды
с холодного неба
и темную душу
умыл серебром
белоснежного  дня
чтобы она
танцевала в обнимку
с мечтами
прямо на площади
там
где гирлянды
светящихся слов
ярко горят
как витрины
словно  прохожих
зовут  хохотать
на весь мир
и кого-нибудь
жарко любить и любить
без стыда.


СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:
Носов  Сергей Николаевич.  Родился в Ленинграде ( Санкт-Петербурге)  в 1956 году. Историк, филолог,  литературный  критик, эссеист  и поэт.  Доктор  филологических наук и кандидат исторических  наук.  С 1982 по 2013 годы являлся ведущим сотрудником   Пушкинского Дома (Института Русской Литературы) Российской Академии  Наук. Автор большого числа работ по истории  русской литературы и мысли и в том числе нескольких   известных книг  о русских выдающихся  писателях и мыслителях, оставивших свой заметный след в истории  русской культуры: Аполлон Григорьев. Судьба и творчество. М. «Советский писатель». 1990;  В. В. Розанов Эстетика свободы. СПб. «Логос» 1993; Лики творчестве Вл. Соловьева СПб.  Издательство «Дм.  Буланин» 2008;  Антирационализм в художественно-философском творчестве  основателя русского славянофильства И.В. Киреевского. СПб. 2009. 
    Публиковал произведения разных жанров  во  многих ведущих российских литературных журналах  -  «Звезда», «Новый мир», «Нева», «Север», «Новый журнал», в парижской  русскоязычной газете  «Русская мысль» и др.  Стихи впервые опубликованы были в русском самиздате  - в ленинградском самиздатском журнале «Часы»   1980-е годы. В годы горбачевской «Перестройки»  был допущен и в официальную советскую печать.  Входил как поэт  в «Антологию русского  верлибра», «Антологию русского лиризма», печатал  стихи в «Дне поэзии России»  и «Дне поэзии Ленинграда» журналах «Семь искусств» (Ганновер), в  петербургском  «Новом журнале», альманахах «Истоки», «Петрополь»  и многих др. изданиях, в петербургских и эмигрантских газетах. 
После долгого перерыва  вернулся в поэзию в 2015 году. И вновь начал активно печататься как поэт – в журналах «НЕВА», «Семь  искусств», «Российский Колокол» , «Перископ», «Зинзивер», «Парус», «Сибирские огни», «Аргамак»,  «КУБАНЬ».  «НОВЫЙ СВЕТ», « ДЕТИ РА», и др.,   в  изданиях  «Антология Евразии»,»,  «ПОЭТОГРАД»,  «ДРУГИЕ», «КАМЕРТОН»,   «Форма слова»  и «Антология литературы ХХ1 века», в альманахах «Новый енисейский литератор», «45-я параллель», «Под часами», «Менестрель», «Черные дыры букв», « АРИНА НН» ,  в сборнике посвященном 150-летию со дня рождения К. Бальмонта, сборнике «Серебряные голуби (К 125-летию  М.И. Цветаевой) и   в целом ряде  других   литературных  изданий. В 2016 году стал финалистом ряда поэтических премий – премии  «Поэт года», «Наследие»   и др.   Стихи переводились на несколько европейских языков.  Живет в Санкт-Петербурге.