В зимней пучине

Я бананом липким, сладким
Заедаю злобу и грусть.
Стынет кухня, сквозняк в щели окон,
Мерзнут ноги в ступнях. Пусть.

Воздух кислый, промозглый, серый;
А над лесом вновь восходит жар.
Над далеким шоссе вулканом
Февральских туч всклокотался пожар.

* * * * * * *

Над поселком же тишь как занавес,
Аметистом блестит, сверкает;
Меркнут звездочки
города дальних огней
,
Фонари снежинками хрупкими тают

Средь мехов темных вечера зимнего;
Звездами искрится снег в свете фонарном.
Гладь белых полей, лес полоской ажурного инея;
Кутает горизонт синий лик в отсвете пожарном.

Ветви лип торжественно мрачны,
Пики горные, снежные - ельник густой,
Вулканический пепел - гигантские тучи,
Средь них черный просвет - глаз бездонный, пустой.

Тишина, захвачена в вечности плен.
Только ветер порою засвищет в трубе,
Вечно молод, ретивый, дыханием нетлен,
С улыбкой свободы на его холодной губе.

* * * * * * *

Я сижу на кухне, внемлю ветру,
Заедая бананом злобу и грусть,
Я гляжу в окно, на неба черный фетр,
Стынут ноги в ступнях. Пусть.

Поутру снежинки-хлопья вьюги
Птицами рассядутся в рябине
Да совьют гнездо на крыше кухни,
Поселившись до конца зимы отныне.

Опустели улицы; снег - словно белый океан.
В этой кухне-корабле мне в океане снега плыть;

Помечтай, пока мечтается, и погрусти,
Все равно потом в людской пучине стыть.

(02.2017)02.2018