Божественный Дант

      У Данте слова и фразы - глыбы и он ими ворочает, правда, словно тектонические плиты сдвигаются или землетрясение происходит, когда нас перемещают из одного топоса в другой. Тут недостаточно даже сказать, что они - насыщенно материальны, как у Толстого - тут они постоянно движутся, как в живом лабиринте стены. Кому-то наверное такое восприятие покажется странным, но не мне - телесно ощущающей любой текст, любой феномен. К Данте полностью подходит формула Мераба: топология пространства равна топологии души, то есть местность пространства равна месту души. Если у вас такая душа, то она обитает вот в таком месте, смотрите, взирайте, я описываю это место подробно. А если другая душа - то вот и другое место её обитания. И дело тут не в потустороннем мире и воздаянии, а в том, что это справедливо и здесь, в нашем сегодняшнем мире. Описание просто касается внутренней структуры обитания души. Не внешне наблюдаемых реальных объектов, а сгустков и формирований внутреннего топоса.
      Конечно, наши затёртые слова не обладают никакой похожей на эту феноменальностью обрисовки, потому что обычные, разговорные слова далеко отстоят от метафизики и выражают её лишь косвенным образом. Но даже если это слова философа - они совсем не обязательно "выпуклы", объёмны и глубинны, как правило, они - понятийны, то есть удерживают костяк или скелет мысли. У Данте же повсюду к нам обращается "вопиющая плоть".
      Душа обретает телесность в соответствии со своей развитостью, а тело окружает себя подходящим пространством. Если речь тут и идёт о воздаянии и суде, то только индивидуально-метафизическом - индивид формирует свой мир, в котором он живёт. Существуют какие-то уровни, на которых люди пересекаются в этих мирах друг с другом. В общем Данте рисует не совсем наш мир, а как бы "рентгеновский снимок" миров - состояний душ и потом по нему странствует, расспрашивая "как живётся-то в вашем мире, расскажи"...
      Можно удивляться прозорливости Данте, дающей фору многим философам, а можно удивляться и тому языку, который весь заключён в движении и ни на минуту не останавливается, не уставая созерцать, переживать и описывать. Величие охвата равно точности и вниманию к "мелочам", к отдельным событиям и моментам, и всё вместе божественно уравновешено и гармонически поясняет друг друга - можно ли не восхититься произведением такой силы?
      Если Гомер некогда открывал новую эпоху для древнего грека, то Данте открыл не менее новую для средневекового человека. У души есть место, она не точка, она распространена и нам можно в принципе созерцать её живое распространение. Для средневекового, униженного и уничижённого перед Богом человека, это довольно революционное открытие. И вот как некогда странствовал Одиссей по символическому миру древнего грека, так сам Данте отправляет себя в путь странствий по возможностям души. Картины внешнего символического пути - "одиссея" в её же символическом названии, равном путешествию вообще, переходят в метафизическое душевное путешествие - в трагедию и комедию в одном лице, в некотором роде, - в Драму человеческого беспокойства. В этом смысле, Данте - прямой наследник Гомера, исходя из той формулы, которую Деррида обозначал как "традиция без традиции" - напрямую.
И в самом деле, от кого же ещё можно было бы отразить Данте как не от столь же мощнейших имён? Тут самые крупные росчерки пера, самые узловые пункты - Гомер, Данте - распахивание новых перспектив - для целых эпох, стран и народов.

        Одиссей отправляется в своё путешествие вовсе не по собственной воле и не исходя из личного чувства, а в силу ряда внешних причин: сначала его уговаривают и довольно долго отправится на троянскую войну, а потом, он с неё столь же долго возвращается, испытывая то одни, то другие затруднения. Вот причина всех странствий Одиссея - внешние обстоятельства. Поэтому, Одиссей, подчиняясь им, в конечном счёте приобретает только одну самую важную характеристику, Одиссей в достаточной мере характеризуется только одним словом - многоопытный. Но не так Данте... Данте отправляется в путь уже не в силу внешних причин, обязывающих его идти этой сложной дорогой, но в силу воспринятого им зова, то есть Данте идёт вслед за Беатриче, потому что она того хочет, - в этом проявляется свободная воля нового человека. А проводником Данте через все ему предстоящие перепитии является Вергилий, то есть образно говоря, сама древность, древний мир - в смысле, античный, как некоторый образец для подражания. Значит, Одиссей приобретает эмпирическую многопытность, а Данте обретает "преобразование души" - не впечатления и не опыты теперь цель его путешествия, а преображение. Значит в первом, гомеровском случае речь идёт об объективности нашего пути, но не о грубой реальности - был, скажем, там то и там то и всё, а о символической реальности - то есть встречался со всеми действительно существующими образами - с циклопами, нимфами, сиренами и т д. Испытал образы существующего на себе и ... вышел победителем. Во втором же случае, в случае "Божественной комедии" речь ведётся о пути субъективном - трепетном, интимном и чувственном. Правда для этого тоже горы ворочаются и переворачиваются, однако смысл их сотрясений таков, чтобы сдвигать душу. Подвигать её на совершенствование.
       Вот так, смотря на Данте через Гомера мы лучше его поймём, хотя казалось бы будем смотреть на него через другое время, не через его собственное. Такой парадокс.
       Можно ещё посмотреть на Данте и прямо сквозь современность. В таком случае мы получим топос отчуждённой и извращённой души человека или Дасмана в его сути по Хайдеггеру как некоторый дантовский ад - как самозакрытость и извращённость, образующие инфернальное - зауженное и сужающееся внутреннее пространство; топос "нормального человека" как чистилище со всеми его бедами и радостями вперемешку; и Дазайн или истинно человеческую сущность как расширяющееся свободное пространство - рай. И поверьте мне, фразы, которыми Данте характеризует порой ад или рай выглядят гораздо более зрелыми и адекватныи чем многие фразы современных психологов, рассказывающих нам о наших проблемах.

       Никто лучше Мандельштама не описал пока чувственно-поэтическую ткань дантовского языка, его ритмику, поступь, тембр, масштаб, но с метафизической стороны - ещё не родились те "мандельштамы", которым было бы под силу разобрать "философию Данте". Даже влюблённые в него философы, его до сих пор лишь "пощипывают". Мераб упоминает Данте в самых разных своих произведениях и не раз, но в целом рассматривает только наиболее знаменитые дантовские символы. В основном наше мышление по ним и скользит - на этих картинах в соответствии с проходимыми кругами оно останавливается, и спору нет, - разгадать их сложно( тут многое кажется известным, при том, что подлинно не известно ничего), однако весь текст Данте пестрит интереснейшими оборотами и сравнениями, сказанными как бы по ходу и невзначай и позволяющими Мандельштаму в конце концов сделать вывод, что бытие и есть сравнение. Что вся ткань бытия как бы сплетена из "сравнительности". И позвольте спросить: кто будет подбирать эти перлы? И когда?
       Сейчас, напоследок, я упомяну вовсе не о второстепенных образах, но они столь же мало звучат для философов как и шум дождя... а жаль... для меня, например, звучат необычно. Когда Данте одолевает всё чистилище и проходит через очистительный огонь, что само по себе выглядит завораживающе и в то же время несомненно убедительно, Вергилий ему говорит: венчаю тебя митрой и венцом над самим тобой. То есть Данте вручают его же собственную душу в распоряжение. Этот момент, несмотря на краткое о нём упоминание - и значителен, и восхитителен. Данте говорят: отныне ты сам себе судья. Поэтому тянет спросить - не располагается ли вся известная нам философия "до" этой черты, поскольку философия всегда занимается самопознанием и призывает познать себя? Здесь же мы имеем ту точку, - когда "свершилось" - душа воссоединилась сама с собой - но не это ли и было истинной целью души, а не бесконечность самопознания? А далее "познавшая" себя душа живёт и наслаждается и дышит как бы законно, в полную меру. Значит, не самопознание, бесконечное в своём развитии - цель, поскольку душа всегда движется и мы познавая её, движемся с ней, и процесс не может никогда закончиться, но обретение себя и согласия с собой, а это - чуть иное и достижимо.