Мастер, Мракослав

I

Слоистые пятна в снегу —
бывшие идолы смерти,
беспечно заточённые
на сей убелённой Тверди.

II

О, на Тверди нераскрытой,
поскольку никому досель
пробудить не удавалось
духа сребристую свирель.

III

Деревья, странники впотьмах,
век блуждают по равнинам,
верней, по их седым глазам,
но всё видит Глаз Всемирный.

IV

И тот ужас потаённый
гнушается толкать людей
лишь в их собственную Бездну,
где в центре — пьедестал костей,

V

поодаль — сумрак городов,
которые виднеются
будто бы отсель снаружи;
там демоготы теплятся

VI

у негасимого костра,
сжирая тех, кто выбрался
по воле случая, наспех,
и думал, что он вырвался,

VII

да, из нелюдских угодий.
Но порука вездесуща,
всё забирая, целиком,
даже крохи, хлеб насущный,

VIII

не воздаёт при жизни, нет
фаворитов у злосчастья,
разобщены поборники,
и украдено причастье…

IX

Ибо сильны истуканы,
а их наветы бессмертны,
только кумирам та треба:
яхонтом, золотом, медью

X

и черепам людскими,
насаженными на кол,
а те, извиваясь тьмою,
миров зажигают факел.

XI

Меж сном и явью пелена,
и благочестие мертво
в тускло-золочённых массах,
свободных от чумных оков.

XII

С какой горячностью порой
себя изводит человек,
власть имущие и власти
предержащие — имярек —

XIII

домы вечного сна, орда
в виде божества эфира,
плашмя упавшего на чуб
уступающего мира.

XIV

Впиваясь в цепи, демогот
их рьяно рвёт напополам,
но всё ждёт сам род кого-то,
резона в этом нет послам:

XV

ни совести, ни гордой чести
нету в дымно-пустой суме,
проржавленная грешность, мрак,
вся масса зиждется в тюрьме.

XVI

Мой бедный узник, сколько лет
тебе осталось здесь сидеть?
Просто колесо Сансары
холую не дано воззреть.

XVII

Но есть один, кто превзошёл,
один из нас, — рок, пилигрим
и хранитель цитадели,
той ветхо имя «Навий мир».

XVIII

Мастер! Великий Мракослав,
когда покроет небо мгла,
ты укажи мне путь насквозь
пределов, где царит луна.

XIX

Мастер! Срастание сейчас
в чертоге зреет разума,
а воля — воля во стократ,
мгновенно, или фазами

XX

бушует у меня в груди
и хочет так изобразить
змеиный посох, вихорь, щтром,
но точно не исход мостить.

XXI

О, вас миллиарды, тени,
как агароиды глаза:
горят в кромешной темноте,
танцуя у кумира зла

XXII

в старинном поклонении,
гремят скелеты, хоровод
пленяет нежить из гробниц,
из гущи торфяных болот.

XXIII

Мерцает фосфор земляной
огоньками голубыми,
и разгорается пожар,
доходящий до святыни.

XXIV

А жрец безумствует, огнём
разжигая жёлту чашу,
знак подношенья алтаря.
С нею жжёт и жизнь он нашу.

XXV

Он нашёл предназначенье!
Сокройся в землю, иль служи,
мхом обрасти, или развей
поток иллюзий, грубой лжи.

XVI

Нам есть чем платить за небо!
Но оно не хочет наших
мелочных и ничтожных жертв
и младенцев чуру старших,

XXVII

любого дара существа,
населяющего Землю.
Намеренья бессильны здесь.
Стоит обратиться к Зверю, —

XXVIII

откроется страна чудес,
ну что ж, золота там груда,
вот только сделка принесёт,
никогда и ниоткуда,

XXIX

потери, горе и печаль.
Но зло, добро — лишь миф и тлен.
Бесконечный Уроборос
прах лижет со своих колен.

XXX

Жаль, никому мы не нужны,
но, мой Всемогущий Мастер,
уверь людей в потугах и
стань нашей общей частью.

XXXI

И десятитонной гардой,
горящей в чёрных жемчугах,
Адама тела нас избавь,
и пусть загнётся древний страх.

XXXII

Вселенная так велика,
а, казалось бы, светила
уж точно помнят круг Богов,
но свидетель им — могила.

XXXIII

Отчуждение от света
влечёт собой небытие,
ту пустоту сознания,
то одиночество людей.

XXXIV

Вот, опять всё тот же гомон.
И, произрастая, голос
приобретает очерты,
не сказать вернее, — Хронос.

XXXV

А филигранною рукой
времени зыблются пески,
судьбины горькие былинки,
и не видать в гробу ни зги.

XXXVI

Без признака творения
земля окажется опять
лишь последней остановкой.
Время не воротишь вспять,

XXXVII

блюсти время бесполезно,
мы все создания судьбы,
мы рождены однажды для
войн, нескончаемой борьбы.

XXXVIII

Но мертвец встаёт из гроба,
проклиная ледяные
кладбищенские лыки, паст,
на девицу золотую

XXXIX

разинутую так и сяк,
ведь босы ножки нежные
плавно завлекают щели
покрыться пеплом до зари.

XL

Святая ты, я вглубь лица
не смею ныне посмотреть,
твоя фата ещё белей,
чем первый снег, белей, чем смерть.

XLI

Всё суета сует, и нет
возврата к хаосу былин,
но что-то же должно прозреть
и погубить летучий дым? —

XLII

Сверхчеловек. Таков ответ,
законы есть преграда, грань,
охраняющая образ
от превращения в спираль,

XLIII

способную причину нас
доступно, прямо изложить
и окрылить подрезанных,
всяк о поруке позабыть.

XLIV

Моя мечта понятна вам,
о, широкоплечий Мастер,
пусть будут небеса вольны
также приобщиться к счастью.

XLV

Агатовые полосы,
Мастер, на твоей короне, —
незабвенный символ, Вечность,
вьющийся звездой на склоне.

Гончаров А.С.
Январь 2018