Анна Николавна

Я тогда была в любовницах у одного очень симпатичного и славного парня. Он был гибок как лиса и улыбчив как лабрадор. Честно говоря, я была им совершенно очарована. Невесомым облачком летела на свидания к нему в его крошечную квартирку. Планировка ее, созданная финансово ущемленной мыслью советского архитектора, была убогой, но хозяин метража своей постсоветской фантазией сгладил углы в прямом и переносном смысле. Поэтому мне нравилась и квартира: в пылу страстных баталий не обо что было ушибиться.
И вот однажды на этой квартире случилась одна маленькая история. Я позвонила, он открыл мне, улыбаясь не описать какой улыбкой, и меня засосало внутрь помещения. Дальше придется целомудренно опустить некоторые подробности некоторого промежутка времени, глупо было бы воспроизводить характер страсти: кто ее знает, тот и так поймет, кто не знает – о чем и говорить! Это история про запах розы, который не описать словами.
После первого тайма мы лежали на полу (она же кровать), лежали и выясняли что-то про наши тела (они же души – в такие моменты все едино). Вдруг, как пишут все писатели мира, в дверь позвонили. Ну да, позвонили, сомнений, к сожалению, быть не могло. Это было странно… это было некстати. Неуместно. Ненужно.
Но любопытно. Первой моей мыслью было «это какая-то другая женщина, которая тоже ходит на его улыбку», но нутро мне подсказало, что сейчас кроме меня у него никого нет, и я успокоилась. Тогда кто же может посреди дня?
Я вопросительно посмотрела на своего любовника.
- О, ты сейчас повеселишься! – заулыбался он и соскочил с постели. Лицо выражало довольство, он даже ладони потер.
- Кто это?
- Сейчас увидишь! – и побежал к двери. Я удивилась, что он не собирается накинуть на себя что-нибудь.
– Оденься, - крикнула я, и услышала, как он спрашивает через дверь: «Это Вы, Анна Николавна?»
«Я, я, Павел, это я». И дверь отворилась. Кто-то вошел. Вернее, мне показалось, что что-то просочилось в щель прямо сквозь железную цепочку, но скорее всего, только показалось, потому что мне было далеко видеть. Затем я услышала довольно тихое лепетание, но за счет идеальной дикции все было различимо. Тем более, что Паша все время старался втянуть привидение в комнату, чтобы я могла его рассмотреть. Я начала быстро одеваться и прислушивалась, улыбаясь приключению.
- Добрый день, Павел, извините, что беспокою Вас, мне так неловко.
- Ну что, Вы, что Вы, Анна Николавна, никакого беспокойства, проходите, пожалуйста!
- Нет, нет, я тут постою, я очень коротко, чтобы Вас не задерживать.
- Я никуда не тороплюсь, Анна Николавна, так что не смущайтесь, проходите, - и он осторожно увлекал ее за локоть в комнату.
- Нет, мне, право, неловко… опять Вас беспокою… я ведь совсем недавно была. Ах, что это у Вас, новая картина?
- Да, это новая картина, постер называется.
Я негромко сказала «здравствуйте», поправляя бретельку майки.
- Добрый день! Извините, что беспокою…
- Никакого беспокойства, - улыбнулась я.
Он уже почти втащил ее в комнату, на пороге она остановилась и дальше уже ни в какую не шла.
- Может быть, чаю, Анна Николавна? Я сейчас быстро сооружу!
- Ой, что Вы, что Вы, Павел! Ни в коем случае! Мне и так уже слишком неловко. Столько хлопот у Вас всегда из-за меня.
- Ну, какие у меня из-за Вас хлопоты, Анна Николавна! Я Вас умоляю! Что Вы придумываете? Напротив, мне всегда радостно, когда Вы заглядываете.
Этот чудесный диалог происходил таким образом: перед голым молодым человеком приятной наружности стояла пожилая интеллигентная дама приятной же наружности, совершенно не замечая предлагаемых обстоятельств. Я была изумлена. Она сумасшедшая? Или просто великолепно играет, будто не замечает, что он неглиже? Но ведь хоть раз ее взгляд должен был поскользнуться на этом гололеде наготы и рухнуть вниз! Сила воли? Нет, кажется, она просто того… ку-ку немножечко…
- Вы знаете, Павел, сейчас хотела кашки сварить, и обнаружила, что у меня совсем не осталось молока. Положим, ничего страшного, я бы могла и без кашки обойтись, но ведь у меня пять кошек, Вы знаете, и они все любят похлебать молочко. Ах, как неловко, извините меня…
- Анна Николавна, боюсь, что не смогу Вам сегодня помочь – у меня самого совершенно кончилось молоко, - он развел руками и состроил расстроенную гримасу.
«Ах, лукавец! Ты же терпеть не можешь молока и никогда его не покупаешь. Зачем ты издеваешься над этой сумасшедшей старушкой?» Но было весело и улыбалось помимо воли.
Возникла пауза. Анна Николавна с огорченным видом соображала как продолжить разговор. Паша помог ей:
- Может быть, Вы возьмете немного денег в долг?
- Ой, ну что Вы! – она замахала руками, - я совсем недавно брала у Вас! Нет, нет, это исключено!
Паша смотрел сочувствующе.
- Разве, может быть только рублей тридцать… - задумалась Анна Николавна.
-Да, да, конечно! - Паша кинулся к бумажнику.
Дама затараторила, оборачиваясь в том направлении, в котором устремлялся Паша. Я увидела розовую мякоть черепа, просвечивающую сквозь белый пух волос. Она достала платок и поднесла к носу… нет, к губам, нет, к глазам – в общем, она не смогла определиться, куда его пристроить.
Паша метался в поисках портмоне, «сейчас, сейчас». Он не обманывал, что не может найти – его легкомысленный кошелек всегда находился в самых неожиданных местах.
Анна Николавна тараторила:
- Тридцати рублей как раз должно хватить… Самое дешевое молоко столько стоит. Получше, пожирнее, рублей за тридцать шесть – тридцать семь можно купить. На рынке можно еще дешевле с машины купить, но уж очень далеко идти, очень далеко… возвращаюсь совершенно разбитая, в глазах темно и сердце колотится, кажется, вот сейчас и конец мне.
Паша извлек, наконец, для измученной старушки сто рублей.
- Ой, а меньше у Вас не будет? У меня, боюсь, совсем нет сдачи…
- Нет, меньше нет, берите, не смущайтесь.
- Спасибо Вам, Павел, большое, Вы опять меня выручили, мне так неловко, всякий раз Вы меня одалживаете…
- Не стоит благодарности, Анна Николавна, можете даже не беспокоиться возвращать.
- Ой, нет! Если не в долг, то я не возьму! – ее лицо стало принципиальным, отрицающий жест рукой – жестким.
- Ну, хорошо, хорошо, в долг, так в долг.
Я сидела рядом с матрасом, на котором недавно происходили удивительные вещи, и старалась соответствовать ситуации. Слегка улыбалась улыбкой вежливости:  участия, но и дистанции.
Наконец Анна Николавна ушла, беспрестанно благодаря и извиняясь. Дверь закрылась, и торжественный и таинственный Паша появился в комнате.
- Кто это? – задала я вопрос, которого он ожидал.
- Соседка моя. У-ди-вительное  существо!
- Я заметила, - улыбалась я, - с головой не дружит?
- Типа того. Каждый раз занимает у меня немного денег и никогда не отдает.
- Не отдает??
- Ни-ког-да!
- А ты не пробовал не давать?
- Ты что! За удовольствие такого общения я готов вносить эту мизерную плату.
 Он засмеялся, отчего у меня внизу живота сладко дрогнуло.
- Причем, она не голодает. У нее только пенсия, конечно, но не такая маленькая, чтобы попрошайничать. 
- Да, странно… И много она уже так, по мелочам, назанимала?
- Ну да, прилично, несколько тысяч.
- Ого!
- О-го-го.
Потом были сумерки, мы отбивали разные ритмы на его полу-постели. Мне, совершенно неуместно среди наслаждения, подумалось, а не связано ли отсутствие у него мебели с этой бабушкой и ее пятью кошками? Но поняла, что нет, да это было уже и не важно, как ничто не бывает важно в такие моменты.
Прошло несколько лет, как пишут все писатели. Было много всяких историй – смешных или грустных, или и то и другое – со всякими любовниками. И вот, как говорится, мы встретились. Он заметно изменился. Вместе с его поредевшими волосами поредело и его обаяние. Улыбка так не лучилась, как раньше, когда она ослепляла и заставляла жмуриться. Но через несколько минут мы привыкли к нашим изменившимся образам и общались опять непринужденно. Немного поспрашивали о настоящем. Оказалось, что оба мы состоялись, жизни наши, как говорится, удались. По крайней мере, в той степени, в какой это делается для окружающих.
Немного повспоминали прошлое. Кстати вспомнили и старушку.
- А что Анна Николавна?  Еще занимает у тебя денег? – засмеялась я.
- Анна Николавна умерла давно… Представляешь, квартиру мне оставила!
- В смысле?
- Завещала, то есть. Со всеми кошками.
- Ого!
- О-го-го... Славная была старушенция Анна Николавна…
Вечер кошкой крался по крышам, срывался с карнизов, стлался вдоль парапетов и, в конце концов, втерся в улицу… Легкий пух ее волос парил в небе розовыми облаками. Она пролетела надо мной, коснувшись моей макушки мягкой старушечьей рукой, а ее блеклый шейный платочек пощекотал мне щеки, отчего я немного втянула голову в плечи и поежилась. Я вспомнила, как клеила подобающую ситуации улыбку, и как ловко у меня тоже получалось не замечать, что она не замечает его наготы, и что он не замечает, что она не замечает, и я не замечаю, и что никто из нас ничего не замечает…