Благое Молчание Посвящается поэту Сергею Нургатину

    Глава десятая


      Инок и феллах

***

Вода от вод Эдема — белый Нил
Несёт в Египет благодатный  ил.
Молитвой слёзною лик  мира омывает
Духовный Нил, рождённый на Синае.

Господней  Славою Синай был освящён.
Здесь на горе  Всевышний  дал  Закон.
О том здесь монастырь хранит преданье,
Подобно главам из Священного писанья.
               
Века Египет христианский от гонений
Спасал Синай в оскалах  гор пустых.
Века в  безмолвии — для подвигов святых.

Из тьмы египетской взывает к сердцу притча,
Что сохранилась  в пастырской строке:
О Божьей милости, лисе и  молоке.

***

 Молитвой непрестанной  как дыханьем
Да жменью зёрен жил в скиту монах,
Камней Синая  созерцая прах.

В Пасхальный день спускался он в долину,
Поговорить с крестьянином — феллахом,
Приятель возгласом приветствовал  монаха.

Под пальмою, среди  корней и листьев
Монах вкушал земной звучащий мир,
Феллах — пасхальный хлеб  и козий сыр.

Крестьянин как-то раз сказал монаху:
 — Я тоже Господа люблю и почитаю

И козье молоко под пальмой в  миске
Для Бога  каждый вечер оставляю.

Ни разу даже капли  не  осталось,
И от козы бывает небу прок,
Жаль  днём под пальму не приходит  Бог…

От слов крестьянина пустынник рассмеялся,
Сказал, что молоко не пьёт Господь —
Бог – Дух Святой. А Дух – не плоть.

Монах настаивал, феллах не соглашался…
Решили вместе проследить тайком,
Что происходит ночью с молоком.

День отступил. Недолго в лунном свете
Друзьям досталось  верить в чудеса.
Прокралась к миске сквозь кусты лиса.

Всё вылакала и ушла,
Куда-то протрусила вдоль канала
И за кустами из виду пропала.

Феллах стоял как громом пораженный,
Мерцали безразлично  небеса,
Катилась по худой  щеке слеза. 

На слово доброе монаху он ответил:
«Теперь я вижу: это был не Бог».
Побрёл в своё прибежище и слёг.


Вершины гор чуть тронул робкий  свет.
В свою пустынник направлялся  келью,
Когда увидел ангела  пред дверью.

Он преграждал крылами  путь.
Отшельник на колени пал от страха.
Посланник Господа заговорил с монахом:

 — Крестьянин — простодушный человек.
Ни мудрости, ни знаний не имел он,
Чтоб  Бога чтить иначе, чем он  делал.

И это — главное, ты отнял у него.
Ты думал в гордости, что верно рассуждаешь,
Но только одного мудрец не знаешь.

Господь, под пальму посылал лису,
Из милости, феллаху в утешенье,
Чтоб не было напрасным приношенье.

 ***

День завершив на заливных полях,
Вернулся к пальме  в сумраке  феллах,
Без подношения. Среди теней  змеистых
Зияла пустотой Господня миска.

Враждебным и пустым казался мир,
Крестьянин в страхе  ощутил как слаб и сир,
Несчастен он,  и слеп и наг — без Бога.
Ознобом веяло от горного  отрога.

Феллах не уходил, он ждал лису,
Глядел во мрак сквозь ветки тамариска.
Зверёк  не знает, что пустует  миска.

Лиса под пальму так и не пришла.
Молочный свет нахлынул  утром ранним.
Лисица — Божья, понял египтянин.

Наполнив к ночи миску молоком,
Феллах покаялся в монастыре  окрестном.
Наутро  молоко исчезло.

***

Приют пустынника  — расщелина в скале —
Крест самодельный,  да свеча над дверью.
Монах без устали кладёт поклоны  в келье
Неведомому Богу на земле.

Уйдя из дома от смертей людских,
Немногочисленной родни устроив кости,
Стал жить в скиту и ждать явленья гостя,
Глаз не смыкая в бдениях ночных…

Моленье в сердце не тревожит слух.
Пост и молитва иноку — подмога.
Он ежедневно воскресает ради Бога,
Тончая плотью, возвышая дух.

Когда пожарище небес спалило день,
Пустынник для молитвы стал на  камень,
 Чтоб не заснуть.
Вдруг в сердце вспыхнул пламень,
Из глубины стены явилась тень.

И  сразу облеклась в  слепящий дым.
Вокруг монаха началось движенье:
Обрушилась скала,   исчезла келья,
В виденьях инока — пустыня перед ним.

Нимб солнца, расклеенный до крови.
Не воздух — пламя. В горней сердцевине
Непознанный никем Творец любви
Предвидит  подвиги отшельника в пустыне.

***

Пустыня: ни прибежища, ни звука.
Взывая к Господу в душевной глубине,
Сгорает инок в собственном огне.

Столпом на камне день и ночь монах,
Безмолвно говорящий с  тишиною,
И тишина не кажется пустою.

Глядит, как будто видит, в пустоту.
Прощенья ждёт от всех, кого обидит,
То обретёт себя, то ненавидит.

Молитва покаянная  в тиши,
Свободная, без страстного волненья,
Вдруг прекратилась. Лёгким мановеньем
Отверзлись небеса самой души:

В сто раз блистательней алмазов и сапфиров,
В коронах звёзд, мерцающих в зноби,
Монах душою ощущает плотность мира
И напряжение сердечное в глуби,

К высотам Серафимским устремленье.
Пред иноком открылась связь времён,
Людскому недоступна разуменью.

Молельный  камень скрылся, как гюрза.
Аскет почувствовал — он лёгкий, бестелесный.
Увидел в восхищенье — неизвестной
Его возносит силой в небеса.

Ум озарён, в груди любви восторг
И пенье ангелов, и ароматов вьюга.
Пустыннику показывает Бог
Сакральный град как избранному другу.

Иерусалим — надмирный — золотой,
В длине и широте , как свод небесный.
Двенадцать врат имеет град святой,
Обители и домы повсеместно.

Меняет лики Божья красота:
Просторы вод, размах лесов безбрежных
И хаос древних гор, и пустота,
И сонмы духов в ризах белоснежных.

С посланником встречал монах рассвет.
С вершин видны все города, все царства.
Был воздух каждого земного государства
Окрашен в свой, неповторимый цвет.

Аскета охватил священный страх —
Таких небес не видел инок сроду.
— Что означает цвет? — спросил монах.
— Различья веры, будущность народов.

С земли российской воздух как река
Проистекал и, в небо поднимаясь,
Пред взором собирался в облака,
Строением и обликом меняясь.

Туманы, тучи в зоревой дали
Густели серым, жёлтым, светло-синим.
Был млечно-белым ореол России,
Несущей истину народам всей земли.

— Господь в ней новый зрит Иерусалим.
Такое небо только над Россией,
Она тысячелетье прославляла Его имя.
На запад обратился херувим.

— Погнаша Господа, — вдруг вырвалось из уст
Посланника. Монах, глазам не веря,
Отпрянул вспять, когда увидел зверя.
За ним шла туча чёрная на Русь.


***

Исчезли облака, мертва земля,
Зловещей отграниченная метой.
Отлив свинцовый заливал поля.
— Сбывается предсказанное Светом.

Народ за омраченье веры пред Творцом
И за помазанников Божеских ответит.
Родная кровь умоет лик отцов,
Не пощадят родителей и дети.

Глядел аскет, как тропы меж корней
От моря Чёрного, от берегов Камчатки
Бежали в Кремль, где царские палатки
Стояли под защитой  из камней.

Как в золото оделись дол и лес,
Когда молитвенники церкви — архиереи
Несли икону Богородицы и крест,
Как свет святой затмила круча зверя .

Со всех сторон текла река людей
В парчовых и бедняцких одеяньях.
Пустынник оказался близ царей,
Моливших снять с России наказанье.

Повсюду раздавались голоса,
Они просили Господу в угоду
Освободителя-царя послать народу.
Остановилась туча в небесах.

Короткий дождь просыпался как прах.
Трава к земле прижалась луговая.
— Всё, что увидел, опиши монах, —
Сказал посланник неба и растаял.

 Камчатка

Сойти с дороги , в осень, в тишину,
Камчатского скудеющего поля,
Чтоб не отверзнув уст сказать о боли
Единственному Другу своему.

Ей покаянный плач, что льет ливмя,
Слух утончил, духовным сделал зренье.
Кругом грешна. Теперь  одно моленье:
— Помилуй Господи, помилуй мя...

Вокруг равнины острая гряда.
Плат снега на вершинах ранний.
На горизонте лентою вода,
И в поле женщина,
Что причащается молчаньем.

Земле поклоны дарит не скупясь,
Пьет тонкий воздух, невесомый, сирый,
И чувствует таинственную связь
Внутри себя с духовным, лучшим миром.

Молитва в сердце. Ум настороже.
В свеченье наплывающем с Востока,
Здесь был тот миг, средь поля, на меже:
Когда в грудной клети раздался глас глубокий.

В безмолвье продолжительных страстей
В душе скорбящей появилось слово,
Но не ее, но голос явен в ней —
Нахлын свет — жить захотелось снова.

Забилось сердце слову в унисон.
Вдовство, что девство. Вновь она невеста.
Умеркли помыслы, в душе освободилось место,
В котором пребывает только Он.

Молитвы умной не слышны слова.
Безмолвно горный кряж царит в покое.
В желанном одиночестве вдова
Идет к погосту  спящему за полем.

Сошёл туман , с оснеженных вершин.
Земля крестов тучнее год от года.
Когда-то бывший муж, О Боже,
И через неделю сын
Здесь приложились к своему народу.


***

Кресты и могилы. Могилы, кресты.
Ребенка бы в руки, да груди пусты.
А тот, кто питался от жизни моей,
Пьет соки глубоких, незримых корней..

Хвала, Тебе Боже, что пьет не вино.
Пуста моя чаша, но сердце полно..
Он ходит меж звёзд, я брожу меж камней
Могил на погосте и нет там моей.

***

Смотритель кладбища всречал вдову не раз —
В час заревой, за лесом и за полем.
Ее он видел и в гнетущий тяжкий час
У домовин, отравленную горем.

Утешить всех не хватит слов и сил.
Смотритель  вышел в двери для догляда.
Работала копателей бригада.
Лежали два креста у двух могил.

От тучи оторвался черный клок.
Дождь растянул серебряные сети.
Поднял с земли  листву налетный ветер
И бросил на развилке двух дорог.


***

Сияют купола — дневные звезды.
Молитвами Камчатка расцвела.
Вблизи  решетчатых ворот погоста
Стоит часовня — ангельски бела.

Сюда — в святую ближнюю обитель,
Где после службы свеже вымыт пол.
Привел вдову кладбищенский смотритель,
Перекрестился на икону и ушел.


***

Работы много на погосте для живых.
Усопшие не знают выходных.
О прошлом шелестит венков  чета,
Склонилась женщина к подножию креста,
Рвет на могиле сорную траву.
Прохожий не признал бы в ней вдову.
Ту — что в скорбях  себя  не помня,
Молилась после похорон в часовне.

***   

С погоста ночь взлетает птицей
На крыльях тысячи ворон.
Вулкана край искрит, дымится.
Рассвет стремителен. На склон

Стекает заволочь ночная.
Долину заполняет свет,
Сгоревших звезд равняя след,
И город мёртвых расцветает.

***
Горит Восток, погост широк - поля и воля.
Кресты,как мачты кораблей над зыбью моря.
Средь двух могил алеет клен - цветок Камчатки,
Вдовой умело размещен в фамильной кладке.

Смотритель слышит , как листву ломают ветры,
Но почему из многих вдов он выбрал эту.
Петляет женский путь порой,
Вдов истиннных немного.
А этой, с редкостной душой,
Быть только с Богом.

***
Как необычно женщина страдала:
Без слёз, без криков - в полной немоте.
Скорбь одиночества в себе перемогала.
Смотритель знал, как это трудно, по войне.

Смотритель сед, старик, но крепок духом,   
На этом поле схоронил семью и здесь осел.
Отцом хотел он стать вдове, быть может другом,
Заговорить хотел, но не посмел.

***
От Бога доля, с ней не сговориться.
Роптать бессмысленно - страдает всё и вся.
Нести страданье благородно научиться,
Сносить достойно скорбь, с недугом примириться,
Терпеть,искоренять грехи, молится -
Есть тайна и искусство бытия.

Мы все рабы страдания и скорби.
Взгляни на розу - краток её век.
Так и людей порок и время сгорбят,-
Не без вины страдает человек.

Для Данте описать красоты Рима
Далось трудней, чем башню Уголино.
И показать дары святого сада
Сложней , чем оживить сюжеты ада.
Ведь муки адскиё из мира взял старик,
Сначала было тяжело, потом привык.

Но,где скажите отыскать безгрешных?
Он быстро понял, что судьба -насмешка
Над титаническим его стремленьем к счастью.
К страданьям мира человек причастен.

Но правда в жизни есть - не возмущаться,
Все,  что случится принимать и подчиняться.
Что Божье правосудье справедливо.
Пусть человек страдает молчаливо.
Не зная удовольствиям предела
Не Дух Святой в нем властвует, а тело.

А если взвесить на весах грехи и горе-
Грехи на грамм не перевесят боли.
Людей негодность, башни Уголино
Докажут, что возмездье справедливо.
Две чаши замерли бездвижно, молчаливо,
Над ними смерть - судья в хитоне длинном.






***

День в памятях пропал, остался вечер.
В часовне никого, иконы в ряд.
На свет и сумрак залу делят свечи.
На прихожанке вдовий черный плат.

Перед иконой, как пред Господом стоит,
Вложив в молитву всю любовь, всю силу,
В одном огнилище с Божественным горит:
«Помилуй меня, грешную, помилуй!»
 
Молитва, что пылает в глубине —
С призывами и вздохами отчаянья,
Дотоле будет в свете и огне,
Доколе  хватит сердца и дыханья.



        Благое молчание

***

Сквозь времена, сквозь облачный прогал
Неизъяснимый свет сошёл на зыбь болот.
— Не вы меня избрали. Я избрал,
Чтобы вы шли и приносили плод», —

Так говорил Господь ученикам.

Ветвь от лозы Божественной,
В пустыне
Духовным зрением пророк увидел храм,
В гармонии прямых и плавных линий.

Как в срезе дерева: за кругом — новый круг
Вокруг ядра. Всего в одно столетье
Над невской дельтою поднялся Петербург —

В величье панорам и анфилад,
В великолепии дворцовых полукружий,
В смешенье стилей храмов и палат.

***

На пятна фонарей в тумане вязком,
На охру впалых окон, бледный снег
Глядит поэт из лаковой коляски:
– Русь свяжут семь морей, семь рек.

Навстречу зареву, идущему с востока,
С залива дует ветер штормовой.
Столпотворенье зданий над Невой,
Ныряющий корабль в волне  высокой.

К истокам вод, что камень отрицают,
Стекает время с кончика пера
И замирает в домике Петра,
Где жаркая свеча во мгле мерцает.

Где над морскою картой государь,
От мира отрешён беззвучьем ночи,
В мечтах о море приближает даль,
Мысль отсылая к рубежам восточным.

Усильем воли заглянув за край земли —
Как в пустоту, на гибельную схватку
С пространством,
Великий кормчий направляет корабли:
В путь невозвратный, в логово Камчатки.

Дыхание Невы волнует слух.
В сознанье царском новый Петербург,
Помеченный крестами в небесах,
Сияет на камчатских берегах.


***

…Восход смахнул крылатым опереньем
На луговой покров туман густой.
На камне в форме сердца на мгновенье
Луч солнца задержался золотой

И заскользил по горным перевивам,
Вплетаясь нитью в радужный узор.
День разгорался над темнеющим массивом,
Румянцем оживляя лики гор.

Повеяло с высот прохладой ранней,
Предвестницей полуденной жары.
Идущий  наступил на камень,
Лежащий на тропе крутой горы
И вверх пошёл.  Свет по тропе метнулся,
По граням кремней в розовой пыли,
По облакам…  И человек вернулся,
И отнял яркий камень у земли.

От камня пролегла дорога.
Идущий  понял, что нашёл,
Там,  где не чаял, проявленье Бога
И вместе с ним поднялся на престол
Торжественно сияющей вершины,
И с горней высоты открылась новь —
Энергий океан, что есть любовь,
Космических потоков величины.

Теченья тверди,  раскалённой до крови,
Нисходят в океана колыханье,
Под натиском нещадного дыханья
Ничем не ограниченной любви.

Кипит и пенится в котле земная плоть.
Ломаются лучи небесной сферы.
В высокие уста  берет Господь
Тростинку-трубочку Господней меры.

Легко от плоти  плоти  зачерпнув,
Припал устами к длинной трубке  —
Так выдыхает птицу стеклодув,
Щипцами формируя образ хрупкий.

…Подобен мастер в жёсткий миг  — Творцу.
Порыв души –  за гранью осознанья  —
Не прочитать по грубому лицу.
Прозрачной формой облачив дыханье,

Остановив материи распад,
Увидев в капле шихты веер цвета,
Любовь высокую он отдаёт предмету
И создаёт для птицы райский сад.

Вздыхает жарко спелая листва.
Плод созревает в разогретой толще.
Система капилляров вещества
Пронизана  неизмеримой мощью.

Рукою  отшлифовывая мысль,
Дыханья умеряя штормы,
Глубинным смыслом заполняя форму,
Художник отпускает птицу ввысь.

Как  Феникс, возродится новый день,
Но повторить творенье  — Смотри невозможно.
…Глядит Господь любовно и тревожно
В стекло души, где бьются свет и тень.

***

Над затененною  гранитами  Невой,
Всем телом возвышаясь над каналом,
Спас — на — Крови, как пряник  расписной.
В медовом небе  места мало
От куполов.
Народ со всех сторон
Идет к собору.
Колокол качнулся.
Коснулся высоты протяжный  звон
И переливчатым,  ликующим  вернулся.

Люд — поспешил,  услышав  благовест,
К  молитве, к чудодейственным  иконам,
Оглядывая  по пути  корону,
Сиянием  венчающую  крест,
Сквозного облака  вуаль,
Над колокольней  царскою невестой,
В  узорье  каменном стоящую над местом,
Где был смертельно ранен государь.

Событье кануло в обыденный туман.
Душа по звонам ищет путь исконный
К  Распятию,  спасающему  храм.
Целует прихожанка крест поклонный:

Подножье, гвозди на ступнях Христа,
На камень дышит человечьей болью.
Тоскующей  рукою, вдовьей
Касается нательного креста.

***

Пускай сто раз мне скажут : «Бог незрим»,
Но в яви дня, а чаще в полусне,
Я знаю, что нужна Ему, Он нужен мне.
Придет мой час и будет встреча с ним.

От Бога жизнь, от Бога  смерть твоя.
И даже для себя ты не  своя.

И твои мысли не Его,
Но ничего не скрыть.
И в чем найдет тебя Господь,
В том будет и судить.

***

Святые образы на сводах и пилонах:
Простолюдины, страстотерпцы  и князья —
«Опоры церкви» — обступают «Сень» царя —
Предел с шатром на яшмовых колоннах.

У места скорбного на стенах часовые —
Два воина  — небесный и земной.
Оконный свет льет миро на святыни:
На три плиты, на камни мостовой.

Вид старой набережной канала, часть решетки
Воссоздает для мира черный  миг
Цареубийства , в день весенний, кроткий,
Руси осиротевшей вещий  вскрик.



***

Ненастье, непокой
В душе России.
Собак дворцовых тошный вой —
Кого убили?

Над Петербургом свод небес,
Как пепелище.
На папертях  с нагретых мест
Как сдуло нищих.

Раздался камнепад  подков,
И мимо с гиком
Промчалась сотня казаков
С  возмездным  ликом.

Ожег зеваку, свистнув кнут,
В ответ на ропот.
К домам прижался хожий люд:
«Случилось что-то?»

Перевернулся с хлебом  воз,
Стоят мещане...
Но у людей  один вопрос:
«Убит иль ранен?»

Пролеток шевелится нить
Вблизи  канала.
«Эй, Ванька! Буде  бар возить —
Царя порвало».

Вокруг  и дальше  снег изрыт —
Мороз по коже.
Жандарм в бездействии стоит.
Да что он может?

На месте взрыва все в  крови —
Бог не осудит,.
И   ползают,  как муравьи
По праху люди.

Щепу, обломки, лоскуты
Одежды царской
Несут  сквозь  площадь и  мосты
Под сень «Казанской».

На перекрестье Невских  вод
Царя убили.
Отсюда начат Крестный ход
По всей России.


***

Летит в студента грязный ком,
В  очки, как в блюдца.
Ну не дошел мужик умом
До  революций.

Особенным чутьем народ
Читает лица:
«Креста на шее нет, не пьет.
Цареубийца !

Из шляпников, чьи имена
Иуды гости.
Кто в ранки поля семена
Не сыплет с горсти.

Смутьян — наказан и  не зря —
Тюрьмой,  бездольем.
А пахарь сотворил себя,
Обживши поле.

Для мужика надёжа — царь,
Земной, законный.
Хоть и темнит печная гарь
Киот иконный.

На коронованный портрет
Уселись мухи. 
На церковь льет елей рассвет
И множит звуки.

В воскресный день большой приход.
Кадило пышет.
И клирос ангельски поет,
Да люд не слышит.

Торги и толки меж собой,
Погляд нескромный.
Покрыт подсолнечной лузгой
Весь пол церковный.

Чин соблюден.Уважен Спас.
К причастью очередь, поклоны.
Скорей на воздух!
Дома квас
Накрыт еще прадедовской иконой.

Над куполами небосвод
Вдруг стал багровым
Помилуй, Господи,народ,
Помилуй снова!