Нежить

ВЛАДИСЛАВ КОНДРАТЬЕВ

                Нежить               

           Когда Макрон узнал, что для поэта Кондратьева он – микрон и не больше, то сильно обиделся, но стерпел, обиду проглотив. Но когда Трамп отказался брать его в качестве гостя на заседания Большой Тройки, которая стала заседать строго по пятницам в формате “Сообразим на троих”, состоящей из поэта Кондратьева, Трампа и Кима, объяснив, что поэт Кондратьев строго-настрого запретил брать на них Макрона (потому, что Ким пожаловался поэту Кондратьеву: “Как вспомню, как Он своих жаб и прочие французские деликатесы ест, так прямо с души воротит”), то пределов Макроновой обиде не стало берегов. Но, вместо того, чтобы прямо сказать поэту Кондратьеву: “Давай выйдем, поговорим по-мужски ”, – Макрон стал ему названивать и молчать в трубку. Только и слышно, как он обидчиво сопит.

           – Алло. – ответит, бывало поэт Кондратьев. – Алло. Говорите, ну.

           А Макрон в ответ молчит. Дышит в трубку и молчит. Террорист телефонный…

           Тогда поэт Кондратьев Макрона перехитрил – перестал брать трубку. Тот от такой хитрости страшно опешил, говорят, даже плакал тихо в подушку всю ночь напролёт. А потом соберёт совещание в Елисейском дворце, а глаза у него – красные, заплаканные. Стали за его спиной шушукаться и догадки всякие строить. Очень от этого Макрон переживал. А рейтинг у него – и без того маленький, а тут уж он о вовсе склонился долу.

           Наконец, собрался Макрон с духом и приехал в Россию, спрятался в подворотне, подкараулил, когда поэт Кондратьев поздно вечером шёл с дежурства, да и выскочил внезапно. Испугать хотел. А поэт Кондратьев ему и говорит:

           – Ты так больше никогда не делай, а то нервы у меня в последнее время – ни к чёрту, отвешу от неожиданности тебе кренделя, тебя родная жена не узнает.

           А Макрон стоит и чуть не плачет, говорит дрожащим голосом, глотая слёзы:

           – А ты почему Трампу запретил меня брать на ваши заседания? Я… я… Да я… Да у меня…

           А дальше – не разобрать, стоит, носом шмыгает, всхлипывает. Только и слышно, что “де Голль”, “Наполеон”, ещё раз “Наполеон”… Понятно, что о национальной гордости галлов вспоминает. Непонятно только, второй “Наполеон” – это торт или спиртной напиток.

           – Ну, что ты нюни распустил? – стал стыдить его поэт Кондратьев. – Будь же ж ты мужиком. Если есть, что предъявить, не мямли, прямо говори. Пойдём, как мужики разберёмся.

           Тут уж Макрон пожалел, что вместо того, чтобы в трубку помолчать, поэта Кондратьева поздно вечером на безлюдной улице подкараулил, если раньше на нейтрали стоял и не особенно газовал, то теперь и вовсе включил заднюю:

           – Да я, что? Я – ничего. Что, уже и спросить нельзя? А драться мне жена не разрешает. Она вообще не знает, что я из дома ушёл. Она не разрешает мне на улицу ходить, особенно на ночь глядя, говорит, что меня здесь плохому научат.

           И уже в сторону Березины поглядывает.

           А поэт Кондратьев ему и говорит:

           – Да ты не бойся. Не обижу. Пока.

           Макрон видит, что поэт Кондратьев его бить не спешит, успокоился немного, осмелел даже, спрашивает:

           – Ну, так что?

           – Ишь ты, какой резвый галльский петушок выискался. Ну, ладно, слушай. Но для начала скажи: ты кто такой?

           Макрон онемел даже. Он знал, конечно, что поэт Кондратьев его ни во что не ставит, даже ему и кличку придумал – Микрон, но чтобы ещё и в упор не видел – это уже и для него было нестерпимо. Вот он и говорит:

           – Что значит – кто? Я – президент Франции. А Франция – это де Голль, Наполеон. Ещё один Наполеон. И ещё один. И ещё… И…

           – Да я не о том, – перебил его поэт Кондратьев, – вот ты говоришь – Франция?

           – Ну, да…

           – А что такое Франция?

           – Ну-у-у-у…

           – Ладно, вижу, что не понимаешь. Спрошу иначе: что является столицей Франции?

           Макрон даже вспотел от напряжения. Давно его не экзаменовали по географии. Напрягся он и неуверенно сказал:

           – Па… Па… риж?..

           И поэту Кондратьеву в глаза смотрит:

           – Правильно? Париж? Ведь Париж, не так ли?

           – Так ли, так ли. А что является центром Парижа?

           Чувствует Макрон, что лоб у него взмок, ладошки рук похолодели и тоже взмокли, а во рту – совсем пересохло: понимает, что опростоволоситься никак нельзя, а ответить неправильно – боится. Вообще ответить боится. Знает, что в России за базар можно и ответить.

           – Так я жду ответ на поставленный мной вопрос.

           Собрался Макрон с духом, зажмурил глаза, втянул голову в плечи и отвечает, но очень неуверенно и слабеньким голосочком:

           – Ели… Ели… Ели…

           – Что – еле-еле? Еле-еле  душа в теле? Или мало каши ел?

           – Елисейские поля. – собрался с духом – будь, что будет, – и выпалил Макрон. – Елисейские поля.

           И стоит, бедолага, дрожит крупной дрожью, зубами лязгает – ждёт реакции поэта Кондратьева.

           А поэт Кондратьев не только не поднял его на смех, а даже покровительственно говорит:

           – Во-от. Правильно. А что такое Елисейские поля?

           От такого поворота дела Макрон совсем растерялся. Стоит только и мурлыкает что-то:

           – О, Шан зэлизэ… О, Шан зэлизэ…[1]

           – А Елисейские поля, – пояснил поэт Кондратьев, не дожидаясь ответа, понимая прекрасно, что Макрон – совершенно демарализован и от него теперь слова путного не добьёшься, – это “Долина прибытия”[2] в древнегреческом потустороннем мире – в царстве Аида[3], в царстве мёртвых. И эта долина, Елисейские поля, можно сказать, – оппозиция Таратару[4].
Макрон даже ахнул. А поэт Кондратьев продолжил:

           – Вот и выходит, что, если Елисейские поля находятся в Париже, то Франция – это Аидово царство мёртвых, французы, если верить Аристотелевой формальной логике и его простому категорическому силлогизму – это нежить, а ты, как ни крути, – предводитель нежити в царстве мёртвых.

           В этот момент Макрон почувствовал, что у него и ноги подкосились. А поэт Кондратьев ему и говорит:

           – А теперь ты сам мне скажи, как же тебя на пир живых звать? Никак нельзя. Ты и сам это теперь понимаешь.

           Под железной логикой поэта Кондратьева (и Аристотеля, вкупе с ним) Макрон почувствовал, что воля его совершенно подавлена и ему действительно не место на заседаниях Большой Тройки. Повернулся он и не прощаясь хотел уйти, но поэт Кондратьев его пожалел, поймал такси и велел до дома довести, а водителя предупредил:

           – Ты смотри, довези без приключений – я тебя запомнил и номер записал.

           – Не извольте беспокоиться. – ответил таксист, а Макрона спросил. – Куда везти?

           – Домой, в ад, – безвольно ответил Макрон.

          – А там куда?

          – К чёрту, на Кулички. К чёртовой бабушке.

          – Понятно. К жене, то есть. А дорогу покажешь?

          И они укатили. В царство мёртвых – в Западную Европу.
___________________
[1] Aux Champs-;lys;es [;;;;ze;li;ze] [шанзэлизэ]. [2] Др.-греч. ;;;;;;; ;;;;;; «елисейские поля» или «долина прибытия». [3] Аид – др.-греч. ;;;;; или ;;;;, то есть Гадес. [4] Др.-геч. ;;;;;;;;.

© 30.01.2018 Владислав Кондратьев
Свидетельство о публикации: izba-2018-2184701
© Copyright: Владислав Олегович Кондратьев, 2018
Свидетельство о публикации №218013001476