Спитак во сне, навсегда

 

Все происходило словно наяву. Она бежала, обезумев от ужаса. Бежала вместе с людьми, мечущимися и такими же безумными, как сама. Среди криков о помощи, стонов раненых, рыданий и отчаяния. Вокруг царил хаос. Рушились многоэтажные дома, пламя пожирало то, что от них оставалось. Гул, который исходил откуда-то из-под ног, из недр земли, вырываясь наружу, извергал вместе с собой огонь и черный дым, который тот час же превратил ясный солнечный день в сумерки. Глаза в отчаянии скользили по человеческим фигурам, лицам бегущих, лежащим уже неподвижно в странных и, как ей казалось, неудобных позах. Она искала сына.
Внезапно люди исчезли, и она оказалась одна среди гибнущего города. Центральная  площадь была похожа на ледяные торосы, только вместо глыб в страшном хаосе застыли асфальт и бетон. Она нашла плачущего мальчика, но это был не ее сын. Схватила за руку. Они бежали: женщина и чужой ребенок. Только теперь она рыдала и в отчаянии выкрикивала имя сына.
На этом месте сон обрывался. Осознав границы реальности, женщина еще долго лежала, вслушиваясь в тихую ночь. Затем вставала, подходила к двери, за которой спал сын, приоткрывала ее. Ровное дыхание спящего, наконец, полностью освобождало сознание от кошмарного сна, и она возвращалась к себе. Каждый раз после этого видела другой сон: утопающие в зелени и солнечном свете долины предгорий. Вдалеке упирались в небосвод, одетые в белые снега скальные вершины, мирные горные поселения; город, изрезанный широкими и узкими улицами, скверами, бульварами; городская площадь, становившаяся веселой и шумной, когда горожане отмечали всевозможные празднества, или деловой и строгий в обыденные дни. Во всем чувствовался покой и умиротворение. Затем она переносилась за город и бродила по лиственному лесу. Огромные и величественные деревья дарили безмолвие и в то же время птичий гомон, который вдруг  превращался в стройную мелодию. Невидимый вселенский орган играл торжественные баховские хоралы.