Про то

Балалайка

У меня в комнате на стене висит балалайка- я знаю, что это дедушки, но дедушку я никогда не видела. Четырехлетняя, я ползаю в ногах у танцующих взрослых, меня замечают, я польщена и веду очередного фаворита к себе в комнату- показать балалайку. Иногда аудиенция заканчивается безумным вопросом
 " кого ты больше любишь: маму или папу?" Этот вопрос приводит меня в ужас, я не в состоянии дать однозначный ответ, испытываю почти отвращение к  собеседнику, замолкаю и убегаю в общую комнату, где еще много молодых красивых и таинственных  людей. О дедушке я знаю немного: он умеет играть на любом инструменте, он пишет картины и он- врач-стоматолог. Часто мы получаем посылку из Адлера: фейхоа или сушеную воблу. 
Дедушка- еще одно звено в семейной цепи не-привязанностей и самодостаточности.

Крымский забор

"Викуля , смотри, дельфины! "
Наш паром держит курс на Крымский полуостров, запах раскаленного деревянного настила, железа, копоти, горючего навсегда въедается в память. Но ни с этого для меня начинается Мой Крым. Ни с Керченского пролива, ни тысячами километров раньше- еще дома, когда родители готовятся морально к поездке к моей бабушке, ни с этого кричащего чувства счастья, предвкушения дороги- подъем в 3 утра, "посидим- на -дорожку", чемоданы, сумки, стук колес; ни с запаха мочи, смешанного с запахом зубной пасты и дешевого мыла, ни с холодной курицы, завернутой в жирную фольгу, ни с торговцев на полустанках-станциях ( "кому картошечки, вареной, горяченькой! Рыбка, рыбка копченая! Кукурузу, кукурузу покупайте! пирожочки!" ), ни со скользящей светотени малых и больших станций, ни с первых криков чаек, ни с долгого ожидания переправы: отсоединения-присоединения, томности и ленности в воздухе. Мой Крым начинается с забора. Такого, знаете-  белого бетонного забора с фигурной буквой "ф" : длинный , невысокий, весело бегущий вдоль железной дороги, или нежнейшим образом обрамляющий парки поселков городского типа , или неожиданно возникающий в больших городах- он, этот забор, неразделимо связан с моим детством, с моим Крымом.
В Крыму я провожу лето у папиной мамы-  циничной, язвительной-  как и положено быть врачу-венерологу. В Крыму я ем черешню, вишню, крыжовник, тутовник, срывая ягоды прямо с кустов и деревьев на бабушкином участке.
В Крыму я пью чай из розовых лепестков, собранных тут же -под окном четырехквартирного двухэтажного дома.

Про уроки.

Когда я была маленькой, я была в согласии с собой, своим организмом, со вселенной и с самым Главным. Родители мне казались инопланетными существами-божественно прекрасными, я их стеснялась и обожала одновременно. Мир виделся целостным и готовым на любую сделку со мной под "честное слово". Самый Главный был , безусловно, Самым Главным - но и с ним можно было договориться. Например, рассказать о своих желаниях и пообещать больше никогда не говорить плохо о.
Наказания Самого Главного воспринимались как несомненное доказательство его влияния на несправедливые вещи. Например, единица. Что может быть более недоступным для понимания, обидным и колким, чем эта царапина на тетрадном листе- грубая , жестокая насмешка над семилетним ребенком? Кол. Единица. Я едва успела с ехидством сообщить однокласснице, что еще ни разу не получала кол. Раздали тетради после проверки и весенний день померк. Домой отчаянно не хотелось возвращаться. Тютчев, фет и прочие элементы великой русской поэзии не могли вернуть краски прекрасному апрельскому дню. Я шла с единицей в ранце и мне казалось, что она-эта единица-сейчас проткнет мою тетрадь и просочится -тонкая и острая-сквозь швы ранца. И , скорее всего, исчезнет навсегда. Но я знала, почему я получила единицу. Самый Главный, конечно же, услышал, что я хвасталась и поставил меня на место. Поэтому я извлекла из этого урок- не хвастать и не злорадствовать.
Урок второй.
В 14 лет я стала более популярной у мальчиков, чем была до 13 лет и 11 месяцев. Мальчики были с улицы, а некоторые -с другого района, немного враждебного нашему. Моей первой симпатией оказался сосед по улице- развитый физически, высокий, обаятельный, трусливый и настойчивый мальчик Д. Уж не знаю, чем я привлекла его внимание, но мне это льстило, хотя сам герой был мало интересен. С другой стороны, местные мальчишки-хулиганы тоже стали приглашать на ежевечерний променад. И все были, в общем, довольны общением друг с другом, включая детскую комнату милиции и нашего участкового. Но это- отдельная история. А так как все были к тому же и знакомы друг с другом, то Д., однажды, мужественно усмехаясь и смущаясь при этом, сообщил факт сексуального инакомыслия моего нового поклонника- мальчика из народа А. - клиента детской комнаты , проживающего тогда в не очень спокойном "турецком" районе "7-я школа".
И вот, как-то приходит ко мне моя одноклассница, с которой я ранее была в теплых дружеских отношениях, а потом просто в отношениях по инерции. Мы сидим , перетираем "про пацанов" и я возьми и ляпни, что-де, обладаю такой информацией про А. , полученной от Д. Обсудили, перешли на другие темы. И под конец встречи одноклассников мы с ней рассорились- в нежном возрасте это нередкое происшествие- подвижная психика, все дела.
Через пару дней приходит А. Медленным, воловьим взглядом пронзает мое сознание, и оно-мое сознание- само торопится убить себя кривым турецким кинжалом. "Ты, это. Скажи Д., что я его мама эбал, я убью его, сука-блять-козел-пиндосэр. Нэ, я сам скажу". И уходит. Я стою в оцепенении, потому что в моем сердце уже торчит ятаган и впервые со мной произошла такая лажа- я подставила человека, и теперь по моей вине в его груди тоже будет ятаган. Примерно так думала я. Через 15 минут после моей смерти прибежал живой Д. и попросил, уничижаясь и подрагивая голосом, сообщить мстителю, что я придумала все сама, потому что мне ничего не будет- А. меня уважает и любит: любимых убивают только из ревности. Он стоял, умолял и плакал. Я вытащила из сердца кинжал и приняла еще один жизненный урок- никогда не говорить о других то, что не думаешь сама. Никогда не передавать слухи. Никогда не определять человека по мнению других. Не трепаться!!! Не трепаться с женщинами о других. Можно рискнуть слегка потрепаться о себе- проверить, как идет. Не бздеть и уметь отвечать за свои слова. Знать, что не все мужчины благородны, честны и сильны.
Закончилось все мирно: я присутствовала на очной ставке и взяла на себя ответственность за информацию. С подругой я больше не общалась.

Подругам посвящается...

Она говорит: " У меня были только красивые мужчины. Вот, первый, например, был похож на этого... Как его? Перхоть рекламировал? "Шампунь"-авторитетно поправляю я, уже догадываясь, о ком речь. "А второй был похож на этого, как его? - Гоэна"- говорю я, потому что ее второй был моим первым. -"А потом, тот блондин , ну высокий. В кедах все время ходил. Представь, осень, дождь моросит, месиво такое на улице : лужи-грязь-листья... Приходил в гости с ласточкиным гнездом на ногах -мама была в ужасе. А еще Саша- длинноволосый нарцисс, красавец -армянин, татуировки и мышцы- секс-машина, тоскующая по утерянной любви- несовершеннолетней ****и Леночке. Потом Юрка-тонкий, веселый и смешной. Обаятельный сатана. Все скрывался под личиной сантехника, а сам оказался будущим управляющим банка. Еще бандит- местный робин гуд:" множим свои доходы за счет богатых". Иногда делился с друзьями. Потом его посадили за формирование бандитских группировок. А потом музыкант-длинноволосый, серьгавухе, вечно торчащий хиппи. С ним было проще -он все время забывал, как меня зовут, поэтому в нашей постели появился Женечка; музыкант даже не заметил подмены. Так мы стали жить втроем. Только однажды он удивился, вдруг увидев в ванной мужчину.
Потом был садист Толик; он устраивал сессии у себя дома- в это время к нему нельзя было приходить, так как все его клиенты были из высших эшелонов власти. Потом случился какой-то прокол и Толика нашли на местном кладбище. Официальная версия -овердоз. А он-то никогда наркотиками не баловался, вообще презирал всю эту херню."
Она заканчивает мыть посуду, энергично вытирает тарелки- чашки насухо, тут же ставит передо мной бутылку коньяка. "Открывай"- говорит. Я послушно открываю, потому что сценарий вечера уже известен. 

Москва

В шесть утра Шелепихинская набережная провожала меня на Речной вокзал. Пять дней в неделю: сонные осенние лица весенними утрами в скучном троллейбусе,баррикадная-Пушкинская- переход на Тверскую-Речной вокзал-пять минут пешком-школа-восьмой класс- первые два урока-пятые классы- три урока. Символичность преподавания английского языка в школе ,из которой педагоги убегали, не успевая довести учеников до окончания четверти (о, убогость вознаграждения учительского труда в среднеобразовательной школе!), нивелировала необходимость основательного методического подхода к обучению. Младой возраст, взаимопонимание с учениками в отношении контркультуры и безалаберный, самиздательный гранж-стиль установили некую сбалансированность в общении, но начисто изничтожили субординацию. В общем,работа была, что называется- сине курой, и получала я за усилия ровно столько, сколько вкладывала.

Мне нравилась автоматическая штуковина, тысячекратно полирующая депутатскую обувь , лобызающая глянцевую поверхность ботинок политических соискателей, минутно тронутую мартовской химической влагой на отрезке: выход из машины - оп! слякоть-то какая - до парадного крыльца Госдумы .Дальше- ковровые дорожки, куда ведут дорожки ножки? в столовую- спуститься вниз. Хакамада за соседним столом. Год 1996. за пределами думы -дороговизна и тоска. " А моя жена- модель"-говорит он . Скептически прошивают меня взглядом. Маляров еще приедет к нам. И Чесноков. У Даши Митиной собирается прогрессивная, агрессивная в целеустремленности молодежь. Начинающая певица - очень обеспеченная девушка. Первый клип для раскрутки- "Лунная дорожка". Ах, как это банально. Сколько стоит портфель министра? Уточним цену в буфете. А за стенами Госдумы год 1996- отчаяние , безденежье и все та же дороговизна.
Биржа. Полупустые корпусы, пустые этажи, заброшенные комнаты-оффисы. Вот - факс, вот -телефон, вот -сумма, это - номера нужных людей, свяжись с ними по надобности. Назовем агентство " Аврора" или нет,-" Луч", или... нет,не помню...  Две девушки, студентки какого-то там училища, в пустом помещении , с 11 до 15, "Да мне по хер, лишь бы платили"- одна. Вторая , хмыкнув, достает LM и  недовольно закуривает.

Москва- Питер

Вот он думает, что он- идеальный. Делает утром бутерброд, наливает в любимую чашку горячий чай, застегивает на мне куртку, провожает на работу. Вечером встречает у двери, нежно целует, помогает раздеться, готовит ужин. "Все не так"- говорит мне мое тело под его чистыми, невинными прикосновениями, "Все не так"-думаю я во время  деликатного проникновения в меня. Что-то здесь не так. А утром , после горячего завтрака, я снова спешу на Речной вокзал, где в школе с трехзначным номером меня ожидают мои пятиклассники и девятиклассники. И здесь все не так. И я уезжаю в Питер, в надежде найти ответ, что же, все- таки, не так. Но в Питере только  пью со случайными знакомыми, бездонно и бесполезно пью молдавское вино, коньяк, вино и водку, и просыпаюсь в чужих квартирах, чтобы снова сказать себе, что все - не так, и уезжаю сдавать сессию, но и там- все не так. И я возвращаюсь к бутербродам и чаю, и он снова ласкает мое тело, а я смотрю в потолок и думаю, что же, все-таки, не так? и  я уезжаю из страны, чтобы найти ответ, но и в другой стране что-то не так. И тогда я улетаю на Суфиценцию- маленькую планету, на которой живут только те, кто смирился с тем, что не знает, что, все-таки, не так.

Жопа и её последствия или с чего начинается эмиграция

 Это был Черный человек. По-есенински черный: болезненно, пьяно, одиноко, надрывно он переживал свой уход из обеспеченной, устроенной жизни- неприспособленный по воспитанию своему к новой, криминальной жопе.

Я ехала в маршрутке , он сидел со мной в салоне- не такой как знакомые мне пацаны: студенты, музыканты -изящные, вертлявые, самовлюбленные. Высокий, крупный, весь в черном- от него исходили одновременно и опасность, и спокойствие.

Он вышел со мной, тут же попросил у прохожих ручку и бумагу, записал мой телефон. Это был первый раз, когда решение общаться или не общаться принималось независимо от меня, я лишь стояла в стороне и видела маленькую, хрупкую себя с двумя смешными косичками и высокого, стильного мужика в черном. 

По вечерам я приходила к нему на съемную квартиру- однокомнатную "времянку"- домик, где у меня была своя отдельная кровать, свой портвейн, свой Лед Зеппелин, Дип Перпл , Джимми Хендрикс и вообще, весь рок с 60х -тоже мой. Пространства в доме хватало только на то, чтобы валяться на параллельных кроватях, закинув ноги на металлическую решетку прикроватной спинки. У него- черные байкерские чопы, у меня- ботинки ХД с металлом на подошве. Лежали, слушали музыку, курили, пили. Как-то он принес white eagle и с этого дня я полюбила оружие.

Название "шварма" я услышала от общего знакомого. Он имел свое кафе на центральной улице, куда стекался весь цвет сурового, немногословного криминалитета города. Шварма по форме напоминала мексиканское буррито,  начинена же была свининой или жирной бараниной . Этот, адаптированный к российскому желудку, вариант швармы насыщал местных "авторитетов" во время их совещаний в кафе.

"Криминальное чтиво", "от рассвета до заката", "прирожденные убийцы".

Тот период настоялся на вот этих вот трех фильмах, и настойка была убойной. Все компоненты: кровавая романтика, безрассудство, жестокость, авантюризм-  три фильма, как три кита, поддерживали плоскость моей планеты, на которой я балансировала, с трудом удерживая равновесие между безмятежной студенческой жизнью, бесперспективным браком с начинающим политиком и опасной , рокенрольно- байкерской криминальной связью.
Все закончилось почти одновременно: я получила диплом, на моего друга завели дело и мой муж мне изменил.
Так я эмигрировала в Израиль.