Действительность

В понедельник, зачем-то хранимый
За кольцом оцепленья, на дне
Зазеркалья, прорваться из мнимой
Части жизни к себе и вовне.

Объявляется добрая воля, —
Просветляется очерк лица.
Но с оттенком сомнения: “Свой ли?” —
Пёс обнюхивает пришлеца.

Так в сражение кинется с ходу
Пуля. Утречком третьего дня
За беспомощность С-шного кода
Обещают уволить меня.

Поздно вечером злому, угрюмому,
Опоздавшему нА два часА
Говорят, что о технике с юмором
В этом случае нужно писать.

Я участвую — сон наяву! —
В хоровом исполнении гимна,
Словно дворник, что гонит листву
Ветродувом — конечно, наивно.

В выходной доберусь до Твери
И о том я набросок добавлю,
Как присели мешки покурить
Под берёзами или дубами.

Но узнав, что поеду один,
Откажусь в пользу выезда в рощу,
Где пучки камышовых седин
В тихой речке ондатры полощут.

Возвращаюсь в московский Бедлам,
По которому Зощенко плачет.
Здесь трудяга-таджик оседлал
Ярко-жёлтый асфальтоукладчик.

Обстановка, конечно, груба,
Но позволит прекрасное встретить, —
И дымит надо всеми труба
Бело-красная ТЭЦ-Двадцать Третьей.