Прагматические стансы

Должно быть, правда — что-то вроде жижи,
гнетущей, клятой, мертвенной, немой,
в которой плавает помпезно мир облыжный,
апломбом равный истине самой.

Той истине, что в умственных туманах
небесным бескорыстием манит,
измышленной для нужд самообмана
элитой прозорливых гаменид.

В дворцах господ и в дюжинной юдоли
живой душе бесспорно внятен лишь
приказ своей всегда пристрастной воли,
свобода — то же, что незримый шиш.

Зудит в мозгу проказа праздной фразы
«вне зряшной зыбкой грёзы затхло жить» —
но требует резон гомеостаза
радеть во славу всяческой маржи. 

Довольством от какого-либо прока
на деле ангажирован любой,
из прорвы надоб в хронику мороки
без спроса скомпонованный судьбой.

И даже тот, кому обрыдла радость,
кому претит прагмактики восторг,
истошно рвётся в смерть чего-то ради —
смакует в суициде тот же толк.

Субъект, в абсурд упавший с панталыку,
готов на самый странный панталык,
слепящий утешеньем, поелику
раздрай отвратней, чем кондовый бзик.

Заботой об отсутствии фрустраций 
(таясь за чванством антроподицей)
рассудки в распорядке якорятся:
прибыток — счастье — скука — стимул — цель.

Адептам психологий, скажем к слову,
пасущим с нормы съехавших особ,
священна пирамида по Маслоу,
а пирамида, как известно,— гроб.

Рацеи прогрессистских пасторалей
по мне так проповедуют одно:
добру пожитков и добру морали
в садах избытка слиться суждено.

Когда расчётом просвещённый разум
щедроты выгод вымножит сполна,
сверкнут в аннигиляции экстаза
блага и благо, ценность и цена...

Любовь — и та прилипчива к пригожим, 
пригодным то бишь плотью и душой —
дрянной для всех умильно жалость гложет
по прихоти гуманности чужой.

Блюдут своё в узде всевластной пользы
творцы, жуиры, парии, цари...
двояк цинизм — навыверт он у борзых,
пристойный исповедует снутри.