ГЛАВА 9
ПОЭМЫ, ВЕНКИ СОНЕТОВ
.
Поэма – большое многочастное стихотворное произведение эпического или лирического характера, один из популярных жанров современной поэзии.
Венок сонетов – архитектоническая форма поэмы, состоящая из 15 сонетов. Тематическим и композиционным ключом (основой) является магистральный сонет, замыкающий собой поэму. Этот пятнадцатый по счету сонет пишется раньше других, в нем заключается замысел всего Венка сонетов. Иногда 15 со¬нет может быть первым.
Первый сонет начинается первой строкой магистрала и заканчивается ег вто¬рой строкой. Второй сонет начинается с последней строки первого сонета и за¬канчивается третьей строкой магистрала. И так до последнего, 14-го сонета, ко¬торый начинается последней строкой магистрала и кончается первой его строкой, замыкая собой кольцо (венок) строк.
«Поэт в России больше чем поэт!»
Е.А. Евтушенко
О РОССИЙСКОЙ ПОЭЗИИ
Венок сонетов
Сонет 1
Каков язык. Какие имена живут меж нами.
Какие времена прошли под бурями эпох,
где ощущаем был России каждый вздох
и разные события описаны стихами.
Рифмованно, напутствием или сатирой,
иль одами, или былинным строем
сопровождали в бой богатырей-кумиров,
где воспевалась слава тех героев,
кто шел, рождая Русь полынным льдом,
И где Баян косматый на ветру стозвонном,
Перебирая струны гуслей, пел о том,
Что под седыми облаками, что от окраин до Кремля
Певцам душою быть Руси свободной.
Их родила и вырастила русская земля.
Сонет 2
Их родила и вырастила русская земля,
Безвестных гениев во тьме средневековья,
Где Нестора с благоговением сыновним
Кирилл с Мефодием любили, не деля.
Где Игорь-князь Даждьбожьим внуком
Своей погибелью Баяна сотворил,
Где Ярославны плач, заламывая руки,
Отчаянием Русь на подвиг вдохновил.
«Задонщина», «Моленья» и напевные псалмы
вздымали гордости могучие порывы.
А воплощались в жизнь предчувствия и сны,
В победы претворялись грозные призывы.
Пророками-словоотцами рождалась Русь-земля.
Мы славим их и по ранжиру не деля.
Сонет 3
Мы славим их и по ранжиру не деля,
Но землю русскую история, моля,
К благоразумью терпеливо призывает.
И будто бы в воронку ее песок стекает
В классический и якобинский век.
Где Тредиаковский, Ломоносов, Кантемир
раскрепощали языковый мир,
открыли шлюзы языковых рек,
где Новиков, Радищев и иные
служили в ней духовностью державы.
А царедворец вольных дум Державин
Прошел в своем величье перед нами,
И благодарно мы сквозь бунты и унынья
Дань воздаем пророкам в их же храме.
Сонет 4
Дань воздаем пророкам в их же храме,
там, где соседствуют романтика и драма.
А спор идет о выборе пути.
Но стоило Светилу Пушкина взойти,
и золотом покрыть блистательные строки,
и не бояться сокращенья сроков,
меж тем, как написал, и тем, когда убит.
И где над нами, как комета вечная горит...
Жуковский, Вяземский, Катенин,
Крылов, Языков, Батюшков
стремятся быть не чьей-то тенью
на стыке страждущих веков,
горящие в решении проблем
от древних вед до нынешних поэм.
Сонет 5
От древних вед до нынешних поэм
они и те, что из поэтов жгучих,
вознесшихся над рабством старых тем:
поэты-декабристы, Фет и Тютчев,
Шевченко, Полежаев и Кольцов,
где каждый за страну был умереть готов,
где, как набат, рифмованное слово
взорвать устои русские готово
и будоражить светлые умы,
живя надеждой окончания зимы
и праздником весны зеленошумья.
Но нет предела в обществе безумью,
в котором рядом хохоча-рыдая
стоят тома библиотечными рядами.
Сонет 6
Стоят тома библиотечными рядами,
где стих изысканный менял свои черты.
Там Грибоедов, уходя от суеты,
словами Чацкого овладевал умами.
Там юный Лермонтов, как колокол, звучал
и белым парусом растаяв в сини,
душой мятежной о Руси страдал
и был сражен невежеством России.
Там Герцен и Белинский, как богатыри
и как глашатаи, когда пришло их время,
подняли флаг, как звонницу, над всеми —
словесности непознанной миры.
На острие копья державной драмы
в разнообразии, в тиши, перед глазами
Сонет 7
В разнообразии, в тиши, перед глазами
бурлацким пением Россия и гудками
судов речных или стальных дорог,
дымя заводами прогресса и тревог,
рождая демократии позывы,
где петрашевцы бросили призывы,
Некрасов зародил своеобразный стих
и тему вскрыл душевности, величья —
в убогости российской простоты,
и мудрости природы в пенье птичьем,
и силы русской женской красоты.
Был смрад над миром на крутом пути,
и Бог невидимый стоял над всеми,
и каждый видящий — был трепетен и нем.
Сонет 8
И каждый видящий — был трепетен и нем,
Народной волей меж собою споря,
малиновой зарею бубенцами вторя,
блуждая в междоусобъе тем.
В вечернем блеске золотого века,
играя чувственностью человека,
где правят Надсон, Суриков и Огарев,
Никитин, Мей, Апухтин, Соловьев
и многие другие вестниками музы,
изысканных манер изящные союзы
и учредители салонных развлечений.
То запах пороха пьянит людей, играя.
Под красным знаменем звучит народопенье.
Мы, как предания, стихи перебираем.
Сонет 9
Мы, как предания, стихи перебираем.
Там «Марсельеза» гимном зазвучала,
там «Буревестник» Горького, там Кац, Нечаев,
Г мырев, Богданов. Палачей взрывая,
идя на сходки, митинги, на эшафот,
рабочий класс «Дубинушку» поет,
и волны гнева массы нарастают.
И террористы под «Набат» стреляют.
И кровью залиты брусчатки мостовых
под «Варшавянку» Ленского расстрела.
Под вой сирен и песен боевых
Россия вздыбленная «Гимн свободе» пела.
И продолжает петь, играя голосами,
пытаясь сохранить все то, что знаем.
Сонет 10
Пытаясь сохранить все то, что постигаем.
А между тем рождался символизм,
своею необычностью в сознанье проникая,
вселял то оптимизм, то пессимизм.
И малым тиражом он заполнял Россию.
В разнообразии своем он ждал творцов.
И русские идеи приносили,
ему служа, из хижин и дворцов,
возвышенные Белый, Блок и Брюсов,
К. Бальмонт, Северянин, Сологуб —
властители избалованных вкусов
все ждали строф с произносящих губ,
и обновленья рифм ценитель ждал,
их естество, их мудрость, их накал.
Сонет 11
Их естество, их мудрость, их накал.
И прорвало серебряные струны.
Дух революции армадой гуннов
Российские изданья заполнял.
И зарождались новые теченья:
там эго-, кубо-, фуго- увлеченья,
там футуризм, имажинизм и акмеизм,
а где-то мезонин и суперновый «изм».
Там слава из имен. Стоят один в один
Есенин, Маяковский, Пастернак, Кузмин.
Порядок их и уровень стихов:
Цветаева, Ахматова, Волошин, Гумилев.
Бушует поэтическое море —
величие российского простора.
Сонет 12
Величие российского простора
Конармией промчалось по степям,
и мы услышали поэзию комкоров
и узнавали их по боевым стихам:
Светлов, Багрицкий, Бедный, Антокольский,
Маршак, Голодный, Инбер, Смеляков...
И довоенных лет не молкнет слава,
и тяжких лет, что вынесла страна:
Андреев, Заболоцкий и Шаламов,
Васильев, Мандельштам, Надеждина...
И будут помнить всех наверняка,
куда простерта Божия рука.
Сонет 13
Куда простерта Божия рука,
там грянула война, испепеляя
все то, что мы растили, удивляя
врагов своих размахом на века.
И шли поэты защищать Отчизну
назло смертям в кромешный ад.
Стихи писали, отдавали жизни,
теперь под звездами по всей стране лежат.
Майоров, Коган, Ширман и Кульчицкий,
Кубанев, Анге и Муса Джалиль,
Суворов, Вилкомир, Багрицкий,
Артемьев. Взрывы, боль и быль.
Печаль родного русского простора,
как продолжение всевидящего взора.
Сонет 14
Как продолжение всевидящего взора
послевоенных лет и до сих пор
поэзия страны, как эхо дальних гор,
свободной стала. Но разгорались споры
под крышами писательских союзов
и под диктат всезнающих отцов,
как добросовестные дети, музы
самосжигались. Кто до звезд, кто до крестов.
Бергольц, Кирсанов, Яшин, Исаковский,
Луконин, Симонов, Самойлов. Михалков,
Рождественский, Мартынов, Солоухин, Бродский,
Высоцкий, Евтушенко, Вознесенский и Рубцов.
И Ахмадулина... Творящие события над временами.
Каков язык. Какие имена живут меж нами!
Сонет 15
Каков язык. Какие имена живут меж нами!
Их родила и вырастила русская земля.
Мы славим их и, по ранжиру не деля,
дань воздаем пророкам в их же храме.
От древних вед до нынешних поэм
стоят тома библиотечными рядами
в разнообразии, в тиши, перед глазами.
А каждый видящий — и трепетен и нем.
Мы как предания стихи перебираем,
пытаясь сохранить все то, что постигаем:
их естество, их мудрость, их накал,
величие российского простора,
куда простерта Божия рука,
как продолжение всевидящего взора.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Венчальный перезвон колоколов
звучит торжественно над лобным местом,
над кознями хлюстов, над казнями сынов,
и над надрывным песнопением веков.
Российскими «невольниками» чести.
их невозможно поименно перечесть. Их
бесконечно продолжение. Конца им нет.
«Поэт в России больше чем поэт!»
Певец любви сложил такие строки,
Что мудрецу заплакать не грешно.
Хафиз
ВЕНОК ВОСТОКА
Восточную мудрость приемлю душой.
Всю жизнь она движет, ведя за собой.
Ростки обученья и мудрая мысль.
Словно цепями друг с другом срослись.
От древних времён и до нынешних дней
Слагали философы притчи о ней.
В ней жизни устои и смысл бытия.
Союзы и распри, враги и друзья.
Во всём- то гоненья, то власти предел.
Гармония мира — земель передел.
Взывают поэты из смутных веков —
Стихами разрубим мы звенья оков.
Плоды просвещения, разум идей
Прочерчены жизнью великих людей.
1. Об Иранской поэзии
Восточную мудрость приемлю душой,
Что в древность уходит рекою большой.
Где войны решали изгибы границ
И меряли время полётами птиц.
Высокой поэщии древний Иран
Обязан Барбадам из родственных стран.
«Авеста» священная их ремесла
В культуру Ирана корнями вросла.
Адибы арабов учили фарси,
Традиции горных царей Аббасид.
Дворцы Саманидов собрали певцов,
Врачей, звездочётов, других мудрецов.
Средь них шуубиты особой строкой. —
Всю жизнь она движет, ведя за собой.
2. Рудаки...
Всю жизнь она движет, ведя за собой
Поэтов Ирана, следя за судьбой.
Средь них Рудаки. Он «Адам всех поэтов»,
Любимец Джамшида, ослепнет за это.
Он гордость потомков, певец, музыкант.
То дервиш безумный, то вновь бриллиант.
В карматском движении люди свои.
Касыды, газели, каскад рубаи
И в школах поэта земли Хорасан,
Где пылкие юноши славят Иран.
И в дальних пределах, где правит Коран,
Пред ним преклоняются люди тех стран.
Рождаются в школах — молись не молись,
Ростки обученья и мудрая мысль.
3. Фирдуси
Ростки обученья и мудрая мысль
По разным дорогам когда-то плелись.
Живут в окруженьи бесчисленной свиты
В мучительном страхе цари-Саманиды.
Стирается быль о победах былых
В набегах туранцев, кочевников злых.
И в Балхе иль в Мерве поэт Фирдуси
Свои манускрипты читал на фарси.
Рождалась История древних царей
О подвигах доблестных богатырей.
Веками хранивший отеческий мир
Скалою стоит здесь Рустем-богатырь.
Под солнцем Фирдуси певцы собрались,
Словно цепями друг с другом срослись.
4. Созвездие имен...
Словно цепями друг с другом срослись.
Искусство с природой, как бездна и высь.
Где алчность, подлоги, где зависть и лесть,
Там рушится мир, там раздоры и месть.
Династий крушение; гибнут дворцы,
Поэты тревожны, философы злы.
А время родит в неизбежной программе
Ибн-Сину, Хосроу, Омара Хайяма!
Анвари, Санаи, Аттар и Кирмани,
Худжанди, Хусроу, Ямин и Гургани.
Великих пророков и новых культур.
Ушли Саманиды, промчался Тимур.
История в звездах, хоть вся из теней
От древних времен и до нынешних дней.
5. Затишье в огне...
От древних времен и до нынешних дней
Никем не разгадан «секрет» королей.
Какая фортуна их к тронам вела?
И где гильотина в то время была?
Величье, рожденное волей небес,
Где с ангелом спорит шайтан или бес.
Жестокость и власть вырезают родню,
Меняя историю всю на корню.
Нашествие орд Чингизхана в страну
В огонь превратило ее старину.
И в замкнутом мире, в пространстве ином,
Где пели поэты о доме родном.
В них горечь народа. в печали своей
Слагали философы притчи о ней.
6. Хайям
Слагали философы притчи о ней.
Садились поэты на верных коней.
Служил звездочетом почтенный Хайям,
Едва возвращаясь к своим рубаям.
Он алгеброй жил, сквозь столетия шёл,
Ньютону разгадку бинома нашёл.
Сельджуку Великому верно служил,
Которому свой Календарь посвятил.
И ввёл в обиход его Мелик-паша.
Он быстро любые вопросы решал.
Но свергнут, убит неожиданно царь.
Был изгнан Хайям и его Календарь.
И власть, как безвластье, как в небе заря.
В ней жизни устои и смысл бытия.
7. Низами...
В ней жизни устои и смысл бытия,
И каждый поэт — её раб и судья.
Восточная мудрость — движенье луны.
Газели влюблённых ей посвящены.
Он вырос в предгорьях Ганжи из Аррана—
Меж Грузией горной, цветущим Ираном,
Красавец Ильяс-ибн-Юсуф Низами.
Предстал он пред миром, как будто на миг,
Но песня любви о Хосров и Ширин,
Рождённая в недрах из гор и долин.
И сказ о величье царя Исканедера,
и песни о счастье, и щедрая вера,
Что жить, как живут, в нашем мире нельзя
Союзы и распри, враги и друзья.
8. Руставели...
Союзы и распри, враги и друзья.
Поднимемся к славным грузинским князьям,
Где царствует мудро царица Тамара,
Где редкий герой обойдёт её чары.
Там жил независимый, гордый Шота,
Который царице поэтом предстал.
Поэму свою ей к ногам положил
и всю до конца ей одной посвятил.
Поэму добра и огромной любви.
О витязях гордых и смелых, как львы.
О юных царицах Ромейских дворцов,
Любви бесконечной, достойной богов.
Он «в тигровой шкуре» был царствен и смел,
В поэзии словом верша передел.
9. Саади...
В поэзии словом верша передел
Он в исповедь верил. Во власть — не успел.
И дервишем странным по странам блуждал,
На редких привалах «Бустан» свой писал.
Как благочестивый, свершил он свой хадж.
Он мыслей крылатых вершитель и страж.
Вершина поэта — его «Гулистан», –
Ласкал его ветер времён и листал.
И «Книга сахиба» стихи «Хабисад» –
Любовные притчи, гранатовый сад.
Духовный наставник, шутливый мудрец.
Саади — поэт, музыкант и певец.
Он в жизни скитальческой всё претерпел.
Гармония мира — земли передел.
10. Хафиз...
Гармония мира — земли передел.
«Жизнь я растратил, а сколько желаний имел.
Всем, кто встречается мне, предлагал свою дружбу.
Все становились врагами. Таков мой удел».
В обрядовых песнях Корана он всё преуспел.
«Хафизом! Прославился он. Как красиво он пел!
Потом зарождались волшебные строки «Дивана» -
Как птицы, поющие трели в любимом Иране.
В любви и в вине, как в бренности сложного мира,
Как в мистике слов, и в почтеньи к ушедшим кумирам,
Все приходят с цветами к его мавзолею
И читают стихи его тут, на обычной аллее.
О мире и счастье из его сокровенных стихов
Взывают поэты из смутных веков.
11. Джами...
Взывают поэты из смутных веков:
«Дела мои — любовь, труды — любовь,
О, жизнь моя! Твои плоды — любовь».
Абдурахман Джами — философ и поэт
В персидской лирике словно осенний цвет.
Плодами полнятся тяжёлые сады,
В созвездии «Медведицы» видны его следы.
Как-будто шепчут медленно уста
Про Лейлу и Меджнун, про суть «Бахаристан»
Доносятся слова, прошедшие сквозь сон.
Там «Золотая цепь», поэма «Семь корон».
«Трактат о музыке», «Сиянье духа» - цвет и звон.
Но громче других всё из тех же веков:
Стихами разрубим мы звенья оков.
12. Навои...
Стихами разрубим мы звенья оков.
Нет силы в природе сильнее стихов.
Нет жизни в той силе без сказанных слов.
Но мудрость бессильна в пустующем крове
В общенье людей нашей жизни основа.
Алишер Навои - поэт и эмир.
Как алхимик из слов он творил эликсир,
и душевным бальзамом людей он лечил,
от страданий до счастья, которыми жил,
«Хамсою» с людьми о любви говорил,
О героях своих, о Фархаде с Ширин
И о мудрости сказочной гор и долин
где пьянящие песни им пел соловей —
плоды просвещения, разум идей.
13. Иных поэтов нам не счесть...
Плоды просвещения, разум идей
Их сердца наполнялись всей мощью своей
Как ветром, несли по просторам земли
Всё то, что веками смогли, сберегли.
И в разных предгорьях, в долинах, в степях,
Где каждый таджик, и узбек, и казах
Природу восточную впитывал в кровь,
Воспитывал в сердце горячем любовь.
Там сын Азади, неуёмный Фраги,
Абай, Чавчавдзе, Гамзат, Ширвани.
Коста Хетагуров, Тукай, Ниязи...
Там судьбы народов, как в сёдлах коней,
Прочерчены жизнью великих людей.
14. Заключение
Прочерчены жизнью великих людей
Как вехи, пути и событья тех дней,
Которых не счесть. И сверкали в потоках:
Рождённые мысли в возвышенных строках.
Когда воспевали любовь и героев,
Когда увлекали дутары игрою,
Когда над страною набатом звучал
Воинственный клич. И мудрец-аксакал
Одним изреченьем победы достиг,
Когда красоту воспевающий стих
Духовную жажду людей утолял
И каждую душу, как мог, возвышал.
Я робко притронулся к теме большой. –
Восточную мудрость приемлю душой.
ПРИМЕЧАНИЯ
Барбад — имя нарицательное, певец-музыкант, самый знаменитый в средне¬вековом иране.
«Авеста» – священная книга зароастрийской/древнеиранской/религии.
Адибы — писатели, сумевшие освоить арабскую традицию, сохранить черты самобытной иранской культуры.
Аббасиды — иранский этнический слой населения. Правящая династия.
Саманиды — иранские правители.
Шуубииты — переводчики иранской поэзии на арабский язык.
Рудаки современниками назван «Адамом поэтов».
Джамшид — мифический царь Ирана, описанный в «Шахнаме» Фирдуси.
Дервиш — странствующий монах — аскет, нищий суфий. Хорасан — севе¬ро-восточная часть иранского плоскогорья.
Чингисхан — основатель и великий хан Монгольской империи, завоеватель народов Востока и Запада.
Омар Хайям — мыслитель, поэт, математик. За несколько сот лет до Нью-тона нашёл формулу «Бинома Ньютона».
Мелик-шах — сельджукский султан. В годы его правления государство сель¬джукидов достигло наибольшего могущества. Ему Омаром Хайямом был посвя¬щён изобретённый высокоточный календарь.
Низами Гянджеви — азербаджанский поэт и мыслитель. Автор «Пятерицы»/»Хамсе»/ состоящий из пяти поэм: «Сокровищница тайн» «Хос-ров и Ширин», «Лейли и Мейджнун», «Семь красавиц» и «Искандер-наме».
Искандер — Александр Македонский.
Тамара/Тамар/ – царица Грузии. Ей посвящена поэма Шота Руставели «Витязь в тигровой куре».
Саади /Мухаммед Абдалах/ – персидский поэт, музыкант, мыслитель. Автор поэмы «Бустан», сборник притчей «Гулистан» большого цикла любовной лирики.
Хафиз — персидский поэт — лирик, автор газелей «Диван».
Джами Нураддин — персидский и таджикский поэт и философ-суфий. Ав¬тор цикла поэм «Семь престолов», трёх лирических диванов, притч, «Бахари¬стан», «Трактат о музыке».
Алишер Навои — узбекский поэт, мыслитель, государственный деятель, покро¬витель людей искусства. Автор «Пятерицы» / Хамсоне состоящей из пяти поэм.
Азади Довлетмамед — туркменский поэт и педагог, отец Махтумкули/Фраги/.
Махмуткули — литературное имя Фраги, туркменский поэт-суфий. В поэзии использовал народный язык и его чаянья.
Абай Кунанбаев — казахский поэт, мыслитель и просветитель.
Чавчавадзе Илья — грузинский поэт.
Гамзат — народный поэт Дагестана, отец Расула Гамзатова.
Ширвани Сеид азим — азербаджанский поэт. Хетагуров Коста — осетин-ский народный поэт. Тукай Габдулла — татарский народный поэт. Ниязи Хамза Хакимзаде — узбекский поэт начала ХХ века.
Белх и Мевр — испанские города.
Рустам — герой поэмы Фирдоуси «Шахнаме».
Ибн-Сина и другие... – выдающиеся поэты и учёные Востока.
Тимур/Тамерлан/ – полководец, эмир Самарканда, завоеватель Ирана, Индии, Малой Азии. Разгромил Золотую Орду.
Поэзия воздушна, как душа
Поэзия пространна, как Вселенная.
Мечта несбыточная и вожделенная.
Но без неё – ни думать, ни дышать…
Союз души и мудрости –
Поэзии начала и ее простор.
Л.Г.
ВЕНОК О МИРОВОЙ ПОЭЗИИ
Сошла духовность с неба к нам.
И в сотнях летоисчислений –
В пророчествах, в победах и в гоненьях
Она пристанище нашла. И опустилась в храм.
И нравственность, как радуга после дождя,
Воспетая поэтами и мудрецами,
Над храмом изогнулась и, чистотой пленя,
Не властвуя, владеет нами…
Небесную мудрость приемлю душой,
Воспетую жизнью великих людей,
Где в бремени вечном их путь неземной,
Наполнен словами небесных идей.
Прекрасен язык на просторах широких,
Как перст возвышаясь всевидящим оком.
Сонет 1.
От Моисея и до наших дней
Сошла духовность с неба к нам
От Моисея, от Деборы, Соломона,
От «Бытия» до становления Законов,
Где авторов не знают имена…
Но жив народ! И следуя Талмуду,
Рожденные в изгнанье Имена
За возрождение страны поют. Ганагид, Иегуды…
Чтоб в плачах или в притчах была сохранена
Земля обетованная. Сквозь муки и невзгоды
Живет народ внутри других народов.
Он славен и могуч, как Феникс и как Гений.
В устах, в традициях, в бесчисленных исходах.
И в сотнях летоисчислений.
Сонет 2.
Под небом Индии
И в сотнях летоисчислений,
Где Брахма-Вишна-Шива – небесные явленья
Витали над землёй. И солнечным светилом
Духовным светом грели и служили
Поэзии его волшебными словами.
Людьми владея, вели его дорогами-веками
От Калидаса, Джаядевы до Тагора,
От Хала и Кабира до Зафара,
Вместив в себя многоязычье и просторы
Народной мудрости и поэтического дара:
Поэзии томильской, новоиндийской и фарси,
Парящей гордо и стоящей на коленях,
Невероятной щедрости Востока и красы.
В пророчествах, в победах и в гоненьях.
Сонет 3.
И за стеной китайской храм
В пророчествах, победах и в гоненьях
В отшельники уходят мудрецы.
И ищут их от императоров гонцы,
Чтоб насладить их слух стихотвореньем.
Из радостей с печалью сотканы стихи,
В просторах царств их дух мировоззрений.
Читают их, не отрываясь от сохи,
В избытках чувств. В догадках и в волненьях.
Столетьями измерены пути
От «Книги песен», музы откровений
Ли Бо, Ду Фу, Лу Ю, Су Ши, Синь Дзи..-
Поэзии китайской поколенья.
Как журавлиный клин, плывя по небесам,
Она пристанище нашла. И опустилась в храм.
Сонет 4.
С Олимпа к человечеству придя…
Она пристанище нашла. И опустилась в храм
В чертоги жриц. И с высоты Олимпа,
Воздав хвалу Гомеровскому нимбу,
И колесницей Гелиоса мчась по небесам.
Из арф Эоловых, из подвигов Геракла,
Лирических бесед и бесконечных битв..
И где Анакрион нашел свою Итаку,
Поэзия язычества переросла в поэзию молитв.
Софо и Бакхилид, Софокл, Аристофан,
Солон, Эсхил и Апполоний
Из Спарт, Афин и Македоний..
И в каждом – гений, духовности блюдя..
И нравственность, как радуга после дождя.
Сонет 5.
Как чисто в небе итальянском!
И нравственность, как радуга после дождя
Под небом блекла в Риме древнем,
Свободным ремеслом, как женщиной неверной
Мимо столетий к Ренесансу проходя.
Но был Вергилий! Ювенал! Лукреций!
Овидий! Федр! Гораций! Марциал!..
Где вечный Рим здесь каждый прославлял,
Живя в Неаполе, в Милане, во Флоренции..
Но возрождается Италия Эпохой Возрожденья
Великих Данте и Петрарки, Боккаччо и Бруно…
Прославивших эпоху ревностным служеньем,
Которым гениями быть судьбою суждено.
Поэзия любви и света. И жизнь, как знамя,
Воспетая поэтами и мудрецами.
Сонет 6.
Золотое утро поэзии
Воспетая поэтами и мудрецами,
Легла на травы, горы и туманы,
В культуру Нара «Маньесю», как экибана,
Морским прибоем, солнцем и цунами.
Хитаморо, Цураюки, Окура –
Поэтов, зародивших танку «Дентоси»,
Поэтов – прародителей культуры
Новейшей лирики, народной «Гэндайси».
И песен чувственность, и память строк
Сайчё, Басё, Камати и Бусон…
С тех пор, как разделились небо и земля
И слово «разломилось» на счастье и порок,
Поэзия, как магия и беспокойный сон,
Над храмом изогнулась, мир чистотой пленя.
Сонет 7.
Прекрасное пленяет навсегда
Над храмом изогнулась, мир чистотой пленя…
Англо-саксонская стихия – суровая страна.
Покрытая туманами и волнами окружена
Классической латиницы капризное дитя.
От Чесера и Ленгленда к Шекспиру,
От Блейка к Байрону, от Бернса к Шелли,
Вручала каждой музе страданий и сарказма лиру…
От Китса к Хопкинсу сердца горели
В плеяде из пленительных особ.
Из нравственных и романтических канонов,
Где каждый третий насмешник или сноб.
Где Киплинг и Уайльд – не в унисоне,
Но совершенство их – над временами,
Не властвуя, владеют ныне нами.
Сонет 8.
На кухне страсти и любви
Не властвуя, владеет ныне нами
Полоской солнечной застывший горизонт.
И с легким шармом прозвучит экспромт,
Как эпитафия шутливой эпиграммой.
Но молода она, как семь ее веков.
И с возрастом она лишь молодеет,
Как тонкий аромат от полевых цветов,
Как страсть любви, свободным ветром веет.
Поэзия Виньона, Ронсара, Валери,
Верлена и Рембо, и Элюара,
Словно рассветом утра Европу озарив,
Горит в сердцах негаснущим пожаром.
Как суть любви, что в эпиграмме небольшой…
Небесную мудрость приемлю душой
Сонет 9.
Заря Востока
Небесную мудрость приемлю душой.
Всю жизнь она движет, ведя за собой.
Ростки обученья и мудрая мысль
Словно цепями друг с другом срослись.
От древних времен и до нынешних дней
Слагали философы притчи о ней.
В ней жизни устои и смысл бытия,
Союзы и распри, враги и друзья.
Во всем – то гоненья, то власти предел.
Гармония мира – земель передел.
Взывают поэты из смутных веков –
Стихами разрубим мы звенья оков.
Плоды просвещения, разум идей,
Хранимые жизнью великих людей.
Сонет 10.
И реконкисты пели кастильские песни
Хранимые жизнью великих людей
Хранимые Богом на стыках времен.
Где разноязычье с различных сторон
Стекалось в степях и в горах Пиреней.
Где мавры свои предъявляли права,
В ответ реконкисты махали мечами.
Где воздух дрожал, как в руках тетива,
А ветер свободы сквозил временами.
Кастильские песни, романсы цыган…
И мудрые мысли Луиса Гонгоры…
Мачадо, Хименес, другие сеньоры,
И славный испанский герой Дон-Жуан
Навечно любимы испанской страной,
Где в бремени славы их путь – не земной.
Сонет 11.
И Нобель шапку снял пред ним
Где в бремени славы их путь – не земной.
Ряды патриархов, как воинов строй.
Их лики торжественны, мудрость в глазах
И их узнаваемость в их голосах.
Голландцы, германцы, поляки, австрийцы,
Поэты Балкан, скандинавы, бельгийцы,
Славяне Европы, поэты – балтийцы
Живете в пространстве народных традиций.
Там Бьёрнсон и Гейне, Наим Фрашери,
Там Ибсен и Ботев, Коллар, Петефи.
Там Гете с Мицкевичем дружбу ведет,
Кардуччи с Верхарном прервали полет…
Где каждый в отечестве славный орфей
Наполнен словами великих идей.
Сонет 12
Здесь и трава родится красной
Наполнен словами великих идей
Певцами, поэтами, бьющими в бубны
Над бездной и скорбью. Восход, словно вопль,
Меж ночью и днем, между жизнью и смертью.
Стихи, как гравюры, где черный и белый
Цвета. А меж ними кровавый имбирь
В мечтах о свободе и воле столетья.
Над Африкой черной с ружьем бедуин.
Там Нето с Лумумбой, Дадье, Синагор,
Джахин и Фалети, Лахбаби и Диб.
У Тамси Чикая и Джон Мбити
Свободны, как львы и мудры, как пророки…
Их души в огне, в огнедышаших строках –
Прекрасен язык на просторах широких.
Сонет 13
Поэт в России больше, чем поэт.
Прекрасен язык на просторах широких.
От древних боянов-поэтов - земля.
И песнь скоморошью ватагой гулья
Она отправляла в большую дорогу.
От вед до баллад, от былин до поэм
Стоят фолианты, теснятся рядами.
Что писаны в кельях, хранимые в храмах.
И век классицизма и век золотой
Подстать и сродни с европейской строкой.
Поэты России, как свет маяков,
Как гул колокольный в звучании слов.
Серебряным звоном из прошлого зов
Волшебным стихом до неведомых сроков
Великой Поэзии – Божее око.
Сонет 14.
В объятьях света и мрака
Великой поэзии – Божее око…
От инков древних, майя и ацтеков
От кораблей Колумба до стран далеких.
В сражениях за золото, за рабство человека…
Слетали с губ слова любви пророков,
Как песнь о Гайявате в истоках Миссисипи
От По с Уитменом до современных хиппи.
Где Фрост и Элиот, где Эмма, Эзра и Гершвин…
И поэтические конкурсы, как пробы старых вин.
С отрогов Анд в просторы Амазонки
Звучали голоса: Марти, Мистраль, Дарно, Неруда, Маркес…
Там жизни смысл – свобода в ярких красках
И в облике поэзии любви и драм
Сошла духовность с неба к нам.
ПРИМЕЧАНИЕ
Сонет 1
Эклисиаст – библейский персонаж-псевдоним царя Соломона.
Пророчица Дебора – автор песни Деборы, первого поэтического произведения евреев.
«Бытие» – первая книга Моисея.
«Законы» – сокращенно пятая книга Моисея.
Талмуд – древнееврейское собрание религиозных и правовых положений иудаизма.
Ганагид – Самуил Ганагид – выдающийся еврейский поэт и государственный деятель X века, живший в Испании.
Иегуды – имена нескольких еврейских поэтов разных времен: Иегуда Галеви, Иегуда Архаризи, Иегуда – Лейб Гордон, Иегуда Амихай.
Сонет 2
Шива – Владыка Вселенной, Бог Богов, проявляющийся в восьми формах- земли, воды, огня, воздуха, эфира, солнца, луны и жреца. Разрушитель мира.
Брахма – повелитель Речи, Основа Бытия, Верховное Божество, восседающее на троне – лотосе, творец мира.
Вишна – Бог охранитель, Солнечное Божество, одно из начал Бытия, энергия, человеческая духовная сущность, хранитель мира.
Калидаса (V век) – классик древнейшей поэзии Индии, автор наиболее значи¬тельных произведений на санскрите: «Рождение Кумары», «Облако-вестник», «Род Кагху», многих стихов и пьес.
Джаядева – выдающийся поэт XII века, жил в Бенгалии, автор поэм «Гита-го¬винда», «Махарабхарате», стихов и гимнов.
Хала – древнеиндийский царь, поэт. Автор «Семисот стихотворений» на индо¬арийском языке, литературного памятника любовной лирики.
Кабир – выдающийся поэт XV века, живший на севере Индии. Автор священ¬ных канонов и лирических стихов.
Зафар-Бахадур Шах II (1775-1862) – последний император династии Великих Моголов, писал стихи на урду по имени Зафар.
Тагор Рабиндранат (1861-1941) – индийский поэт, писатель, композитор, Ла-уреат Нобелевской премии, автор национального гимна Индии, многих романов и книг стихов.
Сонет 3
«Книга песен» (Шицзин) – древнейший памятник китайской поэзии.
Ли Бо (701-762) – великий китайский поэт «бессмертный, низвергнутый с не¬бес», скиталец, гордый и независимый защитник людей.
Ду Фу (712-770) – великий китайский поэт, друг Ли Бо, отличался высокой гражданственностью и обличительным характером произведений.
Лу Ю (1125-1210) – великий поэт эпохи Сун, страдал от падения династии и вторжения монголов на территорию родины.
Су Ши (Су Дун-по) (1037-1101) – великий поэт Китая, служил при дворе. Поэзия Су Ши считается вершиной Китайской культуры.
Гоа Ци (1336-1374) – крупнейший поэт эпохи Мин в период освобождения страны от Монгольского нашествия. Однако по доносу в заговоре против императора казнен.
Сонет 4
Олимп – священная гора в Греции (2917 м), место пребывания богов во главе с Зевсом. Отсюда начались древние Олимпийские игры.
Гомер – древнегреческий эпический поэт, автор «Одиссеи» и «Илиады».
Эсхил (525-456 г. до н. э.) –древнегреческий поэт, автор античных трагедий в стихах.
Софокл (497-406 до н.э.) – древнегреческий драматург, один из трех великих пред¬ставителей античной трагедии. Автор «Антигоны», «Электры», «Эдип –царь».
Аристофан (445-385 до н.э.) – древнегреческий поэт – комедиограф, «отец комедии», автор «Лисистрата», «Всадники», «Облака» и др.
Солон (638-559 до н.э.) – афинский государственный деятель, поэт, мудрец, автор множества элегий, носящих нравоучительный характер.
Сонет 5
Ренесанс (Возрождение) – период в культурном и идейном развитии стран За¬падной Европы. В Италии 14-16 вв., в других странах в 15-16 вв., переход от средевековой культуры к культуре нового времени, обращение к культурному наследию античности, как бы возрождение.
Вергилий Ирон Публий (70-19 до н.э.) – один из величайших римских поэтов, автор «Георгики», «Энеиды» и др.
Ювенал Децим (60-127) – римский поэт-сатирик.
Федр (15-70) – поэт баснописец древнего Рима.
Овидий Публий (43 до н.э.–18 н.э.) – Римский поэт любви, автор поэм «На-ука любви», «Средства от любви», «Метаморфоз», «Фасты» и др.
Марциал (40 - 104) – римский поэт, мастер острых эпиграмм.
Лукреций Тит (1 век до н.э.) – римский поэт и философ. Сохранилась одна по¬эма «О природе вещей».
Гораций Квинт (65-8 до н.э.) – римский поэт философской сатиры, теоретик поэзии, автор трактата «Наука поэзии» и поэзии и поэмы «Памятник».
Данте Алигьери (1265-1321) – великий итальянский поэт, автор «Божествен-ной комедии» и многих других произведений.
Петрарка Франческо (1304-1374) – итальянский поэт, родоначальник
гуманистической культуры Возрождения, автор Книги песен – сонеты, канцо¬ны, секстины, баллады, мадригалы на жизнь и смерть Лауры и мн. др.
Боккаччо Джованни (1313-1375) – итальянский писатель, поэт, гуманист, автор
новелл «Декамерон», поэмы «Ворон», многих пасторалей и сонетов.
Бруно Джордано (1548-1600) – итальянский философ-пантеист и поэт, автор
поэмы «Ноев ковчег», философских сонетов.
Сонет 6
Нара – название столицы Японии т.н. культуры эпохи Нара.
«Маньесю» – первая антология японской поэзии VIII века «Собрание мириад листьев» в ней 4496 песен.
Хитомаро Какиномото (VII-VIII в.) – первый великий поэт Японии просла-вивший красоту природы, величия государства и человеческого сердца.
Окура Яманоэ (659-733) – великий поэт и гуманист Японии, вельможа уда-ленный от столицы, писал о страданиях простых соплеменников.
Цураюки И-но (ум. в 946 г.) – ученый и поэт Японии IX века, главный соста-витель «Кокинсю».
«Кокинсю» («Кокин вакасю») – изборник старых и новых песен, состоит из 20 свитков (книг), создана по указу Государя Комитетом поэтов.
«Дентоси» – два направления поэтических традиций японской поэзии - пяти-стишия танка и трехстишие хокку (хайку).
«Гендайси» – третье направление в японской поэзии – современные стихи сидзин.
Санче (Сато Нарикие) (1118-1190) – великий поэт т.н. наружной поэзии Япо-нии. Монах – скиталец.
Басе Мацуо (1644-1694) – великий странствующий поэт Японии, в основном писал хокку, основоположник целого направления в Японской поэзии.
Комати Оно-но – поэтесса Японии IX века, мастер печальных стихов.
Бусон Еса (1716-1783) – выдающийся поэт Японии 18 века.
Садане Фудзивара (1162-1241) – поэт и теоретик поэтического искусства со-ставитель ряда поэтических антологий.
Сонет 7
Чосер Джефри (1340-1400) – английский поэт.
Блейк Уильям (1757-1827) – английский поэт и художник.
Шекспир Уильям (1564-1616) – великий английский поэт и драматург.
Ленгленд Уильям (1330-1400) – английский поэт, автор аллегорической поэмы «Видение о Петре Пахаре» о крестьянском восстании 14 века.
Бернс Роберт (1759-1796) – великий шотландский поэт.
Шелли Перси Биши (1792-1822) – один из величайших поэтов Британии.
Байрон Джон Гордон (1788-1824) – выдающийся английский поэт-романтик, член палаты лордов, автор романа в стихах «Дон Жуан», поэм «Паломничество Чайльд Гарольда», «Манфред», «Каин» и многие другие.
Китс Джон (1795-1821) – английский поэт-романтик.
Киплинг Джозеф Редьяр (1865-1936) – английский писатель и поэт, англий-ский мессионер культуры на Востоке, автор книг джунглей о Маугли, лауреат Нобелевской премии.
Хопкинс (1844-1889) – английский католический священник, поэт.
Уайльд Оскар (1854-1900) – английский писатель и поэт, один из родоначаль¬ников английского символизма.
Сонет 8
Вийон Франсуа (1431-1463) – французский поэт, вел богемную бродяжную жизнь.
Валерии Поль (1871-1945) – французский поэт и мыслитель, создатель т.н. интеллектуальной поэзии.
Ронсар Пьер (1524-1585) – французский поэт, глава поэтической школы эпохи Возрождения «Плеяда».
Верлен Поль (1844-1896) – французский поэт-символист.
Рембо Артюр (1854-1891) – французский поэт-символист.
Элюар Поль (1895-1952) – французский поэт, сюрреалист, антифашист, демо-крат. Лауреат премии «Мира».
Сонет 9
См. примечание к «Венок Востока».
Сонет 10
Гонгора Луис (1561-1627) – испанский поэт, зачинатель аристократической по¬этической школы в испаноязычных литературах (гонгоризм).
Мачадо Антонио (1875-1939) – испанский поэт-импрессионист, постоянно ис¬кал новые средства поэтического языка, отмечен влиянием фольклера.
Хименес Хуан Рамон (1881-1958) – испанский поэт и писатель, лирик-импрес¬сионист, фольклерист, сторонник ценности душевной гармонии.
Сонет 11
Нобель Альфред (1833-1896) шведский механик-ученый, учредитель Нобелев¬ской премии.
Бьёрсон Мартиниус (1832-1910) – норвежский писатель и поэт, автор государ¬ственного гимна, лауреат Нобелевской премии.
Гейне Генрих (1797-1856) – замечательный немецкий поэт-романтик. Главная тема – язвительная ирония страдающего героя.
Фрашери Наим (1846-1900) – албанский поэт, деятель национального Воз-рождения, автор эпической поэмы «История Скандербега».
Ибсен Генрик (1828-1906) – норвежский драматург, поэт, автор поэм «Пер Гюнт» и «Брант».
Ботев Христо (1848-1876) – поэзия болгарского поэта проникнута лиризмом и гражданским пафосом. Погиб в бою с турками за независимость Болгарии.
Гете Иоганн Вольфгаг фон (1749-1832) – великий немецкий поэт.
Мицкевич Адам Бернард (1798-1855) – великий польский поэт.
Кардуччи Джозуэ (1835-1907) – итальянский поэт, лауреат Нобелевской премии.
Верхарн Эмиль (1855-1916) – бельгийский поэт-символист.
Коллар Ян (1793-1852) – активный деятель чехословацкого национального Возрождения, поэт, ученый. Боролся за культурное сближение славян.
Петефи Шандор (1823-1849) – один из самых гениальных поэтов Венгрии, национальный герой, погибший в бою во время революции 1848-49 гг.
Сонет 12
Не До Агостьино (р. 1922) – поэт, председатель партии народного движения за освобождение Анголы. Пишет по-португальски.
Лумумба Патрис (1925-1961) – поэт, национальный герой Конго. Один из ос-нователей партии «Национальное движение Конго». Возглавлял Правительство конголезского народа. Злодейски убит.
Дадье Бернар Буа (р. 1916) – поэт, романист, драматург, фольклерист, обще-ственный деятель Западной Африки. Директор Национального института ис-кусств и литературы Берега Слоновой Кости. Пишет по-французски.
Сенагор Леопольд Седар (1906) – сенегальский поэт и государственный дея-тель. Президент Республики Сенегал. Составитель антологии негритянской и малагассийской поэзии на французском языке.
Джахин Салах (р. 1931) – египетский поэт, автор государственного гимна стра¬ны, 4 пишет на арабском языке с египетским диалектом.
Фалети Адебайо – поэт Нигерии, пишет на языке йоруба. Лауреат Фестиваля искусств Нигерии в 1957 г.
Лахбаби Мухаммед Азиз (р. 1918) – марокканский поэт, составитель «Антоло¬гии арабской и берберской поэзии». Пишет по-французски.
Диб Мухаммед (р. 1920) – алжирский писатель и поэт, один из родоначальни-ков алжирской литературы нового времени.
У Тамси Чикайя (р.1931) – народный поэт, составитель антологии африканской
кикамбе.
Сонет 14
Сонет Песнь о Гайавате – поэма американского поэта Лонгфелло (1307-1372)близкая по жанру национального эпоса.основанного на индийском фольклере.
По Эдгар (1809-1849) – американский писатель, критик, поэт, предтеча символистов.
Уитмен Уолт (1819-1892) – американский поэт, публицист, реформатор амери¬канской поэзии.
Фрост Роберт (1874-1963) – американский поэт. Автор глубоко лирических стихов, близких народному фольклору.
Неруда Пабло (1904-1973) – чилийский поэт-коммунист, Лауреат Нобелевской премии.
Элиот Томас (1885-1965) – американский поэт, либерал-гуманист, много лет жил в Англии. Лауреат Нобелевской премии.
Хосе Марти (Хосе Хулиан Марти-и-Перес)(28.01.1853-19.05.1895) – поэт, национальный герой Кубы.
Мисталь Габриэла (07.04.1889-10.01.1957) – чилийская поэтесса, Лауреат Нобелевской премии.
Рубен Дарно (Рубен Гарсиа Сармьянто) (18.01.1867-06.02.1916) – один из величайших поэтов Латинской Америки из Никарагуа и Сальвадора.
НЕДОСКАЗАНО И НЕДОПЕТО
Венок сонетов
1 .
Ах не верится, чтоб в этом мире, полном чудных грез,
Даренном чудным светом Было столько мук и слез.
А. Чеботаревская
Вам было суждено отпущенное Богом,
бесспорно, новым и неуемным слогом,
высокой Музой в трепетном экстазе,
в мученьях творчества изысканным стихом
закончить недосказанную фразу о чем-то очень важном.
И своем. И подчеркнуть в изданье новом
о том решении суровом
в бессмысленности жить и с жаждой умереть.
И исподволь сестер Чеботаревских настигала смерть
сомкнувшимися волнами холодных.рек, как губ.
Не верил лишь один влюбленный Сологуб.
Но эхом-хором они решили прощальным слогом
поведать о себе, о жизни и тревоге.
2.
Я — незаконная ладья: Плыву без весел, без руля...
В. Поляков
Поведать о себе, о жизни и тревоге
из нераскрывшейся зари в холодном небе
и не достигшей высоты горящей Феба,
судьбу в Париж направил, словно в дроги.
Из губ своих гримасой сноба
пускал он эпиграммы, как пузыри с балкона,
и тайны легкие воздушных строк.
Не думал он, что из чудовищного гроба
нельзя вернуться, дайте только срок,
и станет он почти что царствовать у трона.
Но помутнел от крови последний стих,
и рухнул на пол имярек без стона.
И ангелы и нимфы не заметили урона
с холмов, и берегов, и волн морских.
3.
Благословим судьбу за наше разлученье.
В нем воля явная. Зачем же длить борьбу?
Пусть в сердце сдавленномглухое исступленье,
Благодарим судьбу. Благословим судьбу.
В. Гофман
С холмов, и берегов, и волн морских
на юношу смотрела полная луна.
Апрельский воздух. Ночь обнажена,
и в небо улетал пушинкой стих.
Ничто не предвещало страха или бурь.
Стремительна парижская удача.
Но что-то сталось с ним. Сомнителен и хмур.
И словно барышня, он мечется и плачет.
И выстрел грянул. И запеклась в тетради
кровь на вечерней песне в зловещую грозу.
И листьями осенними (тот вечер был прохладен)
и первыми дождями Париж увидел... Нет, пустил слезу.
И проститутки выли любопытства ради,
в шум города на окна глядя.
4.
Что жизнь моя? — Тяжелая вода
Глубокого заросшего пруда,
Где мшистый камень, с высоты упав,
Безгрезно спит в лесу подводных трав.
Муни (С. Киссин)
В шум города на окна глядя,
Муни и Беклемишев с тросточкой одной
шел по Москве один к себе домой,
бубня порядок слов и рифмы, что с эстрады
читал протяжно страстный Владислав...
Но вот одел шинель и в кутерьме войны
поэт с тетрадями написанных в вагоне глав
плутал по тыловым страданиям страны,
едва выдерживая воинские будни.
Он заносил тоску в прозрачные листки.
«Простит мне Бог...» И снова выстрел грубый
движением безвольным женственной руки.
А Киссин в потолок глядел ребенком трудным
из непонятных дум мирских.
5.
И станет мне смещно волнение мое?
О, я умру тогда! Ведь это было все,
Что ты могла мне дать! Обычное питье...
И я... я кинул жизнь... мгновению презренья?!
А. Лозина-Лозинский
Из непонятных дум мирских
любитель путешествовать и обреченный к смерти
писал слабеющей рукою на конверте
прощальный и короткий стих.
И долгий перечень поправок суицида,
как звон в ушах. Потеря голоса. Как ночь в окне
и страстное желание разнообразить виды
самоубийств... То в яви, то во сне.
Когда закончит дух последнюю эклогу
и спрячутся в туман воображаемые пряди,
уйдет несчастный в беспокойную дорогу
или как ангел улетит в небесной глади.
И прахом в пух земли. Душа — в пространство к Богу.
И дев беспечных кудри гладя.
6.
Ее милые руки я вчера целовал в последний раз,
И она дала мне розы и нежно поцеловала...
«Я не могу не думать... и не желать Вас...»
Бедное сердце, что же ты биться перестало?
В. Князев
И дев беспечных кудри гладя,
бурлит кафе «Бродячая собака».
Гусар. Богемные друзья. Актеры и зеваки.
Блондинки впереди, брюнетки сзади...
Он наслаждался, кажется, судьбой
и спорил с Кузминым о нравственности страсти.
А молча о Судейкиной мечтал плейбой
с ее чарующей и бесконечной властью...
А в Риге полк тогда квартировал
к несчастью пылкого поэта и гусара.
Но выстрел в сердце шансы уравнял —
игру любви и поэтического дара.
Но Ольга не ответила. Увы. Увы.
Как холод молчаливый течения Невы.
7.
Не проклинай меня за медленные муки,
За длинный свиток дней без солнца и огня,
За то, что и теперь, в преддвериях разлуки,
Я так же свято жду невспыхнувшего дня!
И. Львова
Как холод молчаливый течения Невы,
Валерий Брюсов под неусыпной волей Музы
не властен был предотвращать союзы
и не терять в кругу поклонниц головы.
А пылкая Надежда, камерная Львова,
подруга с юношеским пафосом любви
в отместку безответности любови
непостижимостью судьбы зашлась в крови.
Двадцатый век. Серебряные струны.
Кровавый век и Музы торжество.
А заполняют залы стихи поэтов юных,
и каждый жаждет постиженья своего,
друг другу жизнь и строки посвящая
с подмостков траурных прощаний.
8.
Я снова в верте Верных чудищ
И Транс-планетных кораблей
Несусь вперед границей будущ...
К Земле или Ойле?!
И. Игнатьев
С подмостков траурных прощаний
издатель, критик, эгофутурист,
поэт Ареопага, эпатажер самоубийств...
все, все в нем странно. И ему прощали.
Противник браков, женоненавистник,
Иван Игнатьев на глазах жены
в припадке умоисступленья, мистик,
и не ища причин ничьей вины,
кривым ножом вскрыл собственное горло.
И всколыхнул весь мир «в том саване прощальном»,
и вызвал сострадание коллег «эпохи гордой»,
и в прессу, мифы освещая, ссыпали пепл печали
Бобров и Хлебников, Кокорин и другие «львы»
под рокот трубный тайн молитвы.
9.
Для веселия ланета наша мало оборудована:
Надо вырвать радость у грядущих дней.
В этой жизни помереть не трудно.
Сделать жизнь значительно трудней.
В. Маяковский
Под рокот трубный тайн молвы
Владим Владимыч, как же вы такое
смогли. Ведь вы в России самое большое,
что может^быть в поэзии на вы!
Серпастый самый, самый молоткастый.
Величье наших пролетарских дней.
Такого мужика решили вы, и баста,
хоть вырастить его значительно трудней.
Убили мужика вы, не поэта,
о лодке молвя что-то и про быт.
Но убивалась в трауре планета,
и в центре города вам памятник стоит.
Не памятник, а вы — над площадью парадной...
И кровь знамен и гул площадный.
10.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей!
С. Есенин
И кровь знамен и гул площадный
зарей вздымались над Россией,
и бабы в селах голосили
от бурь и вихрей беспощадных.
С тальянкою, жнивьем пшеничным,
проталинами троп и рощ
он шел в гремящий звон столичный,
влюбленный в песенную мощь.
В стране родной, в дымах гражданской,
в борьбе за право жить и петь,
он, бесшабашник хулиганский,
готов за Русь был умереть.
А в душном «Англетере» бюст стоит,
теснящий наш несносный быт.
11.
Жить, конечно, не новей
Смерти, жилам вопреки.
Для чего-нибудь да есть
Потолочные крюки.
М. Цветаева
Теснящий наш несносный быт
От рока. От рутин. Всю жизнь скорбяще.
Ее мечты — иллюзии. А в настоящем —
живые строки и накал борьбы
в скитаниях, в разлуках, в ожиданьях
и тайнами неведомой души,
с сомнениями в спорах и в свиданьях
с такими ж, кто на Родину спешил.
Она, забвенная, рвалась в Россию,
а там московский звон и дым войны
ее в Елабугу — чужачку — попросили,
в отчаянье, в таежный лес страны.
А потолочный крюк послушниками вбит
от тех, кто был, кто знаменит.
12.
Здравствуй, Смерть вольная, к детству зовущая!
Ты сбросишь старое тело и в семени
Снова воспрянет Психея, живущая
В странах новых и в неведомом племени.
«Божидар» Б. Гордеев
От тех, кто был, кто знаменит:
« На всем скаку, в начале битвы»,
летя над пропастью, над бритвой,
он был сражен, той бритвой сбрит.
Упрямым взглядом воспаленным,
как небом, кровью обагренным,
друг Хлебникова — Божидар
(Богдан Гордеев) — Божий дар,
оставил текст им в манифесте —
(Асееву, Боброву, Синяковой)...
Чтоб он вошел в «Ржаное слово»
как было прежде. Снова вместе,
средь тех, кто с ним взлетал в зенит,
А кто исчез и был забыт.
13.
...Но недоступно то, что я люблю,
сейчас, и лишь одно — соблазн:
заснуть и не проснуться.
Все ясно и легко — сужу не горячась,
Все ясно и легко: уйти, чтоб не вернуться.
О. Ваксель
А кто исчез и был забыт,
и вереницею неслись по небосклону.
Средь них и та, что с неба по уклону
сползала вниз, где и сейчас молчит.
А прежде голос был веселый и прозрачный.
А танцевали «па» с ней бабочки и пчелы,
и не было тогда ни ревностной крамолы,
и жизнь казалась лучше, чем удачной.
Но вот О. м. огромными глазами
и строками волшебной чистоты
ее объял, как сказку, чудесами,
смешав, как краску, грезы и мечты.
И поднимая тост сарказма для нарядных,
идущих в ночь. Во вход парадный.
14.
Могла ли знать в бреду окопных буден,
Что с той поры, как отгремит война,
Я никогда уже не буду людям
Необходима так и так нужна?
Ю. Друнина
Кто говорит, что умер Дон-Кихот?
Вы этому, пожалуйста, не верьте.
Он неподвластен времени и смерти.
Он в новый собирается поход.
Е. Липатникова, дочь Юлии Друниной.
Идущих в ночь. Во вход парадный
и оставляя след туманный
из сгустков звезд в ночи дурманной —
воинствующе безоглядно.
В изнеможеньи умоляя нас
спасти их души. Реки слезны.
В отчаяньи над ними Спас,
глазницами вращая грозно,
не зная, в чем убийц винить,
клеймо какое им вменить,
воздать их мукам и страданьям,
простить им грех за покаянье
и высказать, досадуя, ушедшим одиноко:
Вам было суждено отпущенное Богом.
15.
Мне слышен ты,
когда о брег пустынный
Волна стучит;
Иду я слушать песни
в те долины,
Где все молчит.
И. Гете
Вам было суждено отпущенное Богом,
поведать о себе, о жизни и тревоге.
С холмов и берегов. Из волн морских
в шум города на окна глядя
из непонятных дум мирских.
И дев беспечных кудри гладя,
как холод молчаливый течения Невы.
С подмостков траурных прощаний,
под рокот трубный тайн молвы,
и кровь знамен и гул площадный,
теснящий наш несносный быт.
От тех, кто был. Кто знаменит.
А кто исчез и был забыт.
Идущих в ночь. Во вход парадный.
ПРИМЕЧАНИЕ:
Данный венок посвящен памяти поэтов серебряного века и советских поэтов, ушедших из жизни по собственной воле. Их имена стоят в эпиграфах 1-14 сонетов.
Когда забава превращается в политику и бизнес,
то участники ее становятся героями
и символами своего времени.
Л.Г.
ФУТБОЛ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ИГРА
Венок сонетов
Кто знал тогда, как переполнятся восторгом чувства
И главной темой станет стадион.
Что мяч футбольный и его манящий звон,
Как чудо света нового искусства,
Войдет в сердца. А с ним изменится Земля
Что пыл борьбы переместится постепенно
С военных действий на футбольные поля.
Перерастет из безобидных увлечений
В системы человеческих интриг,
Междворовых и государственных влияний…
А мяч летит. И ловишь чудный миг…
Твори в пылу восторгов-излияний! –
Почувствуешь нутром, чего ты в нем постиг
В смешении времен и расстояний.
1.
Кто знал тогда, как переполнятся восторгом чувства
От сшитого из лоскутов, наполненного ветошью мяча,
Когда тебе, чтоб не мешали жить, кричат
И гонят вглубь дворов туда, где было пусто.
Но собирались люди, увлеченные игрой.
И создавались группы – новые масоны.
И с раннего утра и до звезды ночной
Гудели пчельнями предтечи стадионов.
И как во всем, в процессе игр и схем,
Рождались лидеры, арбитры и кумиры.
И если в играх не хватало места всем,
То не всегда кончались эти игры миром…
Так стал родоначальником футбола Альбион
И главной темой жизни станет стадион.
2.
И главной темой жизни станет стадион.
И увлечется вся страна. Неведомое чудо,
Как новое изысканное блюдо,
Вдруг смилостивит королевский трон.
И в разные края уйдут из королевства
На лайнерах морских, в каретах, в поездах
Романтики футбола, оставляя детство
Везли игру в чужие города.
И как по волшебству, как в эпидемии любви,
Всходили новые ростки на местной почве
И невозможно было остановить ту почту –
Всемирное Движение Крови.
И крутится Земля, и гул со всех сторон –
Что мяч футбольный и его манящий звон.
3.
Что мяч футбольный и его манящий звон
Упал и зазвенел в ушах российских граждан.
Кто вдруг оторопел. А кто давно уж жаждал
Игры, поскольку был футболом покорен.
По городам и весям, на родной земле,
Словно грибы в погожий день росли команды,
И не было в ту пору больше той отрады,
Когда смотреть игру болельщики их шли.
Москва и Петербург, Одесса и Тифлис,
И Харьков молодой и древний Киев,
Забыв порою свои дела мирские,
На пустыри футбольные неслись.
И отдавались им. И зарождалось чувство,
Как чудо света нового искусства.
4.
Как чудо света нового искусства,
Куда спешат энтузиасты, игроки
И меценаты медленно. И «на руку легки» –
То прожектеры, то любители «из чувства».
И выступают патриоты в местных СМИ,
И клеятся афиши по заборам,
Разносчики газет горланят хором,
Что матч начнется около семи…
Рождаются футбольные союзы
И лиги, арбитражные суды…
Страна живет волненьем новой музы
Из непонятной прежде ей среды.
Но вышло так – футбол, взойдя с нуля,
Войдет в сердца. А с ним изменится Земля…
5.
Войдет в сердца. А с ним изменится Земля!
Преобразится мир. Придут к любви народы.
Вот вам – Игра! И прорастают всходы,
Нам в перспективе праздники суля.
Но бурные события воинственных начал
Нас привели к кровопролитным бойням.
А век футбола SOS тогда кричал
Охрипшим голосом из преисподни.
Он будоражил в нас необходимость встреч
На мировых аренах, прославляя чемпионов
И вместо катаклизмов и разрух, и стонов
Пытался обезумевших людей Игрой увлечь.
Он был уверен, что заполнятся футбольные арены,
Что пыл борьбы переместится постепенно…
6.
Что пыл борьбы переместится постепенно
Из брустверов окоп к засеянным полям,
К спортивным копьям, к медалям вожделенным,
К стрельбе из лука, к гимнастическим коням.
К боям на ринге, к трассам биатлона
И к реву мотоциклов из джунглей и пустынь…
И как героев новых, прославляя чемпионов,
Парят парашютисты под флагами сквозь синь.
Футбольные поля – лазурь и изумруды
И стук мячей, и радость от атак.
Для миллионов глаз, горящих, как от чуда,
Где каждый клуб – «Реал» или «Спартак».
Переходила постепенно запустелая земля
С военных действий на футбольные поля.
7.
С военных действий на футбольные поля
Сначала возвращались первые кумиры,
И молодежь энтузиазмом окрыля,
Как будто завладели шестою частью мира:
Канунников, Исаков, Селин, Чесноков,
Бутусовы, Аркадьев, Никитин, Соколов,
Рущинский, Ромм, Бухтеев и Сушков
И братья Старостины, Житарев, Смирнов,
Артемьевы, Филиппов, Корчебоков и Квашнин,
Гранаткин, Леута, Жарковы и Рыжов,
Ильин, Качалин, Елисеев и Лапшин,
Якушин, Маслов, Троицкий, Чулков…
В большой футбол упорство поколений
Перерастет из безобидных увлечений.
8.
Перерастет из безобидных увлечений
Стремленье юношей скорее повзрослеть,
Ведь довоенное футбольное теченье
К концу второй войны убавилось на треть.
Дементьевы, Жмельков, Леонтьев и Глазков,
Акимов, Тищенко, Рязанцев, Тимаков,
Трофимов, Хомич, Бесков, Кочетков,
Савдунин, Карцев, Семичастный и Блинков,
Федотов, Чистохвалов, и Бобров,
Пайчадзе, Демин, Гринин, Соловьев,
Водягин, Николаев, Никаноров и Нырков
Морозов, Маслов и Пономарев…
Но слава их низвержена в единый миг
В системы человеческих интриг…
9.
В системы человеческих интриг
Коснулись Хельсинки, распущен ЦДКА.
И разогнали б весь футбол наверняка…
Но Молоха удар настиг…
Вдали мерцает Мельбурн и матчи впереди,
Поем мы Гимн Союза с рукою на груди.
И Гавриил Качалин, а с ним богатыри
Везли стране медали из «золотой игры»:
Башашкин, Нетто , Сальников, Стрельцов,
Масленкин, Яшин, Парамонов, Иванов,
Татушин, Беца, Симонян и Огоньков,
Исаев и Ильин, Разинский, Кузнецов…
И ликовал болельщик, уставший от терзаний
Междворовых и государственных влияний.
10.
Междворовых и государственных влияний
Хватило нам, чтоб затравить Стрельцова
И причинить футболу много лет страданий...
А к мировому Форуму готовилась «основа».
И мы искали новых дарований…
Из наших недр, из наших достояний,
Чтоб Первый Европейский Кубок выиграли мы.
Блистали в поле Понедельник с Метревели,
Бубукин, Месхи, Войнов, Иванов,
Масленкин, Нетто, Кесарев, Чохели
И Крутиков, и Яшин, Симонян, Царев…
Страна торжествовала, не хватало слов.
Футбольный мяч в Париже вершин достиг…
А он летит. И ловишь чудный миг!
11.
А он летит. И ловишь чудный миг!..
И вот на новый Форум мировой элиты,
На родину футбола – из группы победитель
Выходит. Футбол советский в эпицентре игр :
Кавазашвили, Метревели, Яшин, Шестернев,
Данилов, Сабо, Поркуян, Пономарев,
Численко, Банишевский, Хурцилава и Воронин,
Маркаров, Малофеев, Хусаинов и Афонин…
Корнеев, Гетманов, Островский, Сичинава…
И к ним пришла заслуженная слава.
И пусть не к высшему успеху – только к « бронзе»
Привел советскую команду Николай Морозов…
Ликуем мы! Вперед, футбол ! В тебе мы новые открыли грани,
Твори в пылу восторгов-излияний!
12.
Твори в пылу восторгов-излияний,
Футбол семидесятых! – «Заря» и «Арарат»!
«Динамо» , «ЦСКА», «Спартак», «Нефтчи», «Кайрат»…
И вышколенные киевляне.
Их вел дуэт к вершинам мастерства –
Упрямый Лобановский, дотошный Базилевич.
При них динамовцы «Европу одолели»…
И Европейский Кубок для сборных – новая глава:
Блохин, Буряк, Заваров и Мунтян,
Дасаев, Бородюк, Гаврилов, Черенков,
Алейников, Чивадзе, Демьяненко, Оганесян,
Беланов, Кипиани, Андреев и Коньков…
И трижды Кубок Кубков, завоевав у Европейских лиг,
Почувствуешь нутром, чего ты в нем постиг.
13.
Почувствуешь нутром, чего ты в нем постиг…
Взлетел «Зенит»! «Днепр» забурлил сурово.
Встал «Пахтакор» с другими вровень ,
Но катастрофа… И памятник ему народ воздвиг…
А между тем «Динамо» Киев и «Спартак»
За лидерство в стране соревновались.
И снова сборные команды создавались, -
Надежда наша – остов и костяк:
Нарбековас и Лютый, Морозов, Яровенко,
Янонис, Горлукович, Татарчук, Михайличенко,
Пономарев и Харин, Кеташвили и Скляров,
И братья Савичевы, Лосев, Брошин, Кузнецов…
Сеул и Мюнхен… – поток рукоплесканий
В смешении времен и расстояний.
14.
В смешении времен и расстояний
Рассыпался Союз, сменились поколенья,
С надеждой набираемся мы вновь терпенья,
Чтоб жил народ без противостояний.
Чтоб новый образ Российского футбола создавали
Наследники Качалина и Бескова.
Чтоб с ними вровень встали
Садырин, Радионов, Бышовец, Романцев,
Бердыев, Семин, Газзаев, Слуцкий, Ярцев…
И Дику с Гусом мы должное отдать готовы,
И новым лидерам – Онопко, Колыванову, Титову…
И чтоб смотрели кормчие футбола –вперед и далеко,
Как В. Гранаткин, Колосков, Мутко…
Футбол – Король в спортивном мире. И Искусство!..
Кто знал тогда, как переполнятся восторгом чувства!.
В детстве и зрелом возрасте времена года
воспринимаются по-разному.
П.И. Чайковский
ВРЕМЕНА ГОДА
Январь
Движенье мысли, как птиц стремленье
Познать планету формы шара,
Ее шершавость округлений
С высот доступного ей дара.
С высот, где звезды по- другому
На них глядят из царств небесных..
Как я гляжу из окон дома
На красоту природы местной.
Там в белом танце Новогодний
Январь кружится, колобродя
И в силу возраста Господня
В тысячелетье третье входит.
Февраль
Ты снегопада ждешь, где музыка любви
Твоим рождением природе дар послала,
Где белых-белых красок не остановить,
Как рвение стремительных обвалов.
Несущих множество загадок и причуд,
Сюрпризов Гения, как гул бурливый,
Которого не видя, чувствуют и ждут
От зарождения его до взрыва.
Февраль, февраль… Он как черта,
Которую пройти со вздохом облегченья,
Словно исполнить музыку с листа
При дискомфорте вдохновенья.
Март
Тяжелый снег, заледенев, с ветвями сросся.
И неожиданно сверкнул, едва родившись, луч.
И первым откровением во мне пронесся,
Упав на ветку откуда-то из туч.
О, приближенье перемен! Волнение и радость
В сознание вошли своею теплотой
Как раз тогда, когда нам было надо,
Он, как звезда, горел над головой.
Но снег искристый млеет над полями
И в чащах мрачных холоден, пока.
Горит сияние вокруг Звезды Полярной
И зарождается весны неудержимая река.
Апрель
Стучит капель нетерпеливо об асфальт
И вздулись почки на прозрачных ветках
И будто бы весны незрелый плагиат
Пытается хоть где-нибудь оставить метки.
И под ногами слякотно, потрескивает лед
На речке, скованной сырою снежной массой
И ходит возбужденный, озабоченный народ
И зажигает свечи у иконостасов.
Или к субботникам готовится, кряхтя,
Перебирая полувыцветшие флаги..
И журавли домой взволнованно летят,
Неся на крыльях порыв своей отваги.
Май
Вот стало и теплей и веселей.
Снимают полушубки, выпрямляют спины, -
Закончилась пора неторопливых дней,
Готовится соседка к именинам.
Пол месяца - то праздники, то блажь.
У всех подъем весеннего начала.
И над мольбертом резвый карандаш
Выписывает чью-то жизнь сначала.
Ожил мой город. Воздух и гроза
Смешались средь людей и над домами.
И светиться из окон бирюза
Горящими от солнца витражами.
Июнь
Уносятся тучи куда-то ветрами, а солнце навстречу
В сиянии неба, в прозрачных от счастья слезах синевы
Вплывает в мой мир и просит меня не перечить,
Со мной говоря уважительным тоном на вы.
Что было со мною в то утро начала июня,
Где россыпью рос обжигала густая трава,
Когда зарождалась в подростке незрелая юность
И где-то в пространстве в мечтах закружилась моя голова.
На том косогоре, где церковь блестит куполами,
Резвились мальчишки и женщины пели гуртом
Какие-то песни, невольно владевшие нами,
Как будто бы встретились мы с Иисусом Христом.
Июль
Она закрывала коленки короткой юбченкой,
Горнисты трубили с открытых веранд на подъем.
И бремя вожатой, дежурной вихрастой девченки
Бросало отряды на плац, а потом в водоем.
А потом в распорядке вся жизнь пионерских отрядов.
По минутам расписано детство в июльские дни.
Мы еще не бросали своих вызывающих взглядов
На фигурки девченок, когда загорали они.
А вокруг поднималась до небес восходящая зелень,
Тропки прятались в зарослях смешанных рощ и дубрав.
Мы играли в футбол и крутили круги карусели,
И прохладой ночной уходили в поход до утра.
Август
Палящее солнце как будто застыло на месте,
Высыхала трава и редели кусты в желтизне.
Созревала бахча и съезжались машины в предместье,
Развозя ароматные дыни по огромной стране.
Пионерские будни подходили к концу. И кострами
Мы прощались торжественно в клятвах на верность стране
И огромные звезды мы своими назвав именами,
Обещали друг другу жить по правилам, как на войне.
И огромные тополи серебрились листвой на прощанье,
И гудели машины, увозили ребят по домам.
Аккуратно по списку грузились телеги вещами
И летали по ветру атрибуты костра, словно хлам.
Сентябрь
Этот праздничный сон и обилие красок
В прозрачном и солнечном месяце юга,
Торжество детворы – собираются классы
И пытают, пытают, пытают друг друга.
И в открытые окна дохнула прохлада.
За новыми партами старый наш класс.
И жизнь сентября осенним урюковым садом
Повзрослевшая с нами у нас началась.
Но земля Казахстанских великих просторов
На битву зовет собирать урожаи.
И с ЦК Просвещение наше давно уж не спорит
И на хлопок родители нас, как больших провожают.
Октябрь
С пригорка, вокруг которого камыши
Смотрю на пойму Дарьи и солнце, что крутится у реки.
Тишина. Вечерняя дымка. Вокруг ни души.
Но чувствую, как комар напивается кровью моей руки.
Вдали остался оазис жизни из моих ребят.
Собираем камыш на строительство кошары и склада.
Под зноем октябрьским камышины в глазах рябят,
А мы их скручиваем проволокой, как надо.
А после работы, надев кеды и сапоги,
Идем на озёрца /куль/ вилами забивать рыбешку.
Потом меняем ее на арбузы и свежие плоды кураги
И вместо воды расходуем их понемножку.
Ноябрь
Деревья сгибаются ветром, что дуют из поймы Дарьи.
Живем мы в кошаре. А овцы в загонах пока.
Уже семиклассники мы и работа с зари до зари
Считается доблестью нашей и оценится наверняка.
Мелеют озёра. Кошары растут на глазах.
И плачут шакалы. И лают бесхвостые псы.
И праздничный ужин готовит наш повар казах,
Что песню мурлычит в прожженные трубкой усы.
Скрипит репродуктор на самом высоком столбе.
На корень узорчатый смотрит пытливо учитель.
Он режет игрушки, живет как бы сам по себе,
Но твердит, что он с нами, камышиных котов покоритель.
Декабрь
Медленно кружат снежинки над Площадью Звезд.
Память меня возвращает в далекие годы.
Жизнь, перекинув от детства до старости мост,
Дождалась, наконец, потепленья декабрьской погоды.
Чтоб размыслить. Подробнее вспомнить друзей,
Клятвы на верность стране, обещания в дружбе.
Звезды глядят. И Земля, словно плац, а вокруг Колизей,
Где налажена с детства примерная честная служба.
Мимо мчится, торопится в жизнь детвора.
Я машу, улыбаясь, перчаткой с пожеланьем удачи.
Снежный вихрь закружился. И пусть он дурит до утра.
Веселится, поет. А если придется – поплачет.
Если тебе не спастись от смерти,
Умри, по крайней мере, с честью.
Л.Г.
В ДЕРЕВНЕ
9-ГО МАЯ...
Как очиститься от наносного?
Этим воздухом, этой тишью?
Вот в деревне я нашей и снова
Под моей деревянной крышей.
Не моя та деревня, а Нины.
Далеко, аж за Тулой, в глуши,
Не в Москве, а здесь свои дни она
Проживает одна. для души.
Её предки — отец и бабушка,
Мать и брат похоронены здесь.
Вся деревня почти что на кладбище,
Край бушует, но вымер уж весь.
У жены здесь друзья-сородичи —
Черенковых не пересчитать,
Кто пахал, боронил, да плотничал,
Тот своим себя мог называть.
Председатели, или пахари,
Городские, а все родня,
Только не жил никто здесь в «сахаре»
Небогатые те края.
Вот сижу у печурки и греюсь я:
Май кругом, а по крыше — дождь.
А негаданно, снова прибыл я,
Хоть причину всегда найдёшь.
Умер сын наш — букет был болезней:
Отказали вдруг почки. инфаркт,
А последнее время трезвым
Не был Лёнька Буланов — факт.
Я хотел, как другие, ныне
Схоронить его прах в огне,
Только как здесь откажешь Нине
А деревне ответить: нет.
Ходит с палочкой она в чёрном,
Зеленеет уже огород,
Всё молчит и ни с кем не спорит,
А куда-то опять идёт...
Привезли его на Дубровку,
Похороним в березняке,
Ведь родные все здесь, что толку
Одиночиться вдалеке?
Плачет в «сотовый» дочь Олеся —
Заграницей пока она,
Там рождаются жаркие песни:
Там уж лето, а здесь — весна.
И Серёга с женой Анжелой,
Сослуживцы и их друзья,
И священник в одеждах белых,
Брат с сестрою и их семья...
Соболезнуя и, как надо
В православии, по-людски,
Принесли его в лоно сада —
Где пестрели цветов круги.
По последней дороге — к Дубровке
Понесли на плечах мужики
По тропинке, почти как по бровке
Лёнькин гроб, не меняя руки.
И поставили рядом с ямой,
Меж другими рядами могил,
Где сидела и плакала мама,
Да и в нас уже не было сил.
Скорбный день этот сняли на фото:
И берёзы стояли, склоняясь,
И зияли здесь ямы, как дзоты,
Напряжённость давила на нас.
Деревенских покинуть нас просим,
Чтоб у гроба остаться родным
И посыпали все по горсти
В дом глубокий песком золотым.
Словно книгу его пролистали.
Жизнь ушла... под доской гробовой
Будто выдохнул кто-то... и стали
Засыпать его влажной землёй.
И на холмике лён расстелили,
Изложили кутью и еду,
И в гранёные рюмки налили
На помин и за нашу беду.
А потом разошлись по Дубровке,
Чтоб на фото с крестов посмотреть.
Кто к автобусу, на остановку,
Чтобы засветло к дому успеть.
Пусть земля будет пухом, наш Лёнька,
Отболел и закончил свой путь,
Только б маме побольше силёнки,
И от бед бы успеть отдохнуть.
Мы сидим у окна. Телевизор
В ярких красках торжеств из Кремля,
Будто траура нет в Отчизне
И не плачет в России земля.
И стучит, как по нервам — по крыше,
Отошедший от сна мелкий дождь,
Будто плачет о Лёньке и слышит,
Что не верят ему ни на грош.
Он, что влагу земле приносящий,
Снова рвётся под ветром на взлёт
К силе, что ни на есть, настоящей —
Что весну в продолженье несёт.
Он от Бога земле, как посланник,
И напрасно обижен на нас,
Ведь хотелось нам солнца на праздник,
День Победы чтоб радовал глаз.
Всенародный, с оскоминой, праздник,
И вчерашний — предпраздничный знак
Стал печальным, увы, а не праздным,
Ведь Дубровка для всех не пустяк.
А в деревне жизнь течёт. продолжается.
Я на лавке сижу: вдаль гляжу.
Кто-то песни поёт, кто-то мается —
Никого не хвалю, не сужу.
Отбываем на земле волю Божию.
Вам ли думать о её судьбе?..
Все дороги на земле исхожены
И пора размыслить о себе.
Впрочем, как живут другие, и по чём живут...
Бедняки, или крутые Где-то там... и тут.
Я смотрел на хмурый вечер
Нераспахнутым окном
И крепчал над лесом ветер
Между бодростью и сном.
Я глядел на мир тревожный,
А в душе покой и блажь.
Мне казалось — невозможно
Возвратить себя в кураж.
Пару дней и жизнь, как прежде
Одурманит, освежит.
И сотрудником прилежным
Быть в работе надлежит.
Жизнь течёт своим порядком
По законам естества:
Лук растёт на влажных грядках,
Распускается листва.
Молоко везёт цистерной
На Арсеньев вездеход.
И течёт по бочке пена —
Сколько литров разольёт?
Громыхнула где-то туча,
Пробежал лужайкой град, и
Закружился смерч летучий
По-над лесом невпопад.
Снова тишь. На пне сорока
В пестрокрылой быстроте
Сотрясалась одиноко
И купалась в красоте.
О булыжник клюв точила
И скакала по траве.
Хорошо, наверно, было
Этой птичьей голове.
Сад цветёт. за огородом
Тащит семя к солнцу брат,
Морокует, словно бродит,
Расставляя колья в ряд.
Журавли летят на север,
Вьётся аист над столбом
А платком зелёным клевер
Встретил первый в жизни гром.
А застыли над полями
То берёзки, то дубки,
А весну встречают с нами
Тихой речки бугорки.
Коля красит крышу дома
Яркой краской с синевой
А не хочет по другому
Волгоградец боевой.
Прогремел колёсный трактор —
Вёз для сдачи ржавый лом.
Тракторист на пашне-тракте
Пел о бизнесе своём.
Я меж ними. Может с ними.
Стынет почва подо мной,
Меж землёй и небом синим
Жизнью в небе и земной.
И шумит моя Дубровка.
Лёнька спит в глубоком сне,
А салют моёй двустволки
Возвещает о весне.
Где страна без оптимизма
Не пошла бы на парад
За победу над фашизмом
Много, много лет назад.
Ты, как жизнь моя, Россия,
И как мать мне дорога.
Победила в непосильной
Схватке лютого врага.
А в тебе всесильно-вечной
Умираем и живём
Во вращеньи бесконечном,
Ты и мой народ — вдвоём.
Я очищаюсь от наносного
Этим воздухом, этой тишью.
Словно снова живу. И снова
Всё нутро оптимизмом дышит.
Мышка корку грызёт под шкафом
И шуршит вновь и вновь в тишине,
А за шкафом зеркальный кафель
Отражает её в белизне.
За окном облака над лесом
Изменяют и форму и цвет:
Нескончаемой жизни пьеса —
Предсказуемый наш сюжет.
Источник озарения тот свет,
Который окружает нас в движенье
И манит, манит к постиженью
Того, чего быть может-то и нет.
Л.Г.
ЗВЕЗДНАЯ ЛЮБОВЬ
Поэму о любви на СМС прочтешь
И может быть, в себе ты что-нибудь найдешь…
______
Живут в огромном мире существа,
Блуждая, как нелепая молва.
Есть особи средь них, как атомы воды
И никому не ведомы их лица и следы.
Куда ведут пунктирные пути
И как их, если хочется, найти?
Те существа свободны, как пары –
То в облаках они, то в море до поры.
То на ресницах в капельках блестят.
Или собою заполняют яд.
По капиллярам листьев гонят хлорофилл,
Цветут ромашками на холмиках могил.
Теряясь, появляются опять –
На них ни положиться, ни влиять.
Как в безвоздушном и бездушном бытии,
Живут легко они, не ведая рутин.
Но вот нечаянно столкнулись существа,
Как истина и тайная молва.
Как образы и только, но они
Увидели друг друга, как огни.
И удивляясь, освещая блеском глаз,
Увидели друг друга в первый раз.
Сначала искоса глядели, а потом.
Открыли сердце каждому, как дом.
Вдруг взялись за руки они. И общий свет
Взаимным притяженьем был согрет.
И в каждом что-то зарождалось вдруг
Про что-то общее, про звезды и досуг.
Сомненья проходили, покидал испуг,
Движенье и стремленье… Непорочный круг.
Неведомые чувства охватили существа.
В них зарождалась страсть и пылкие слова.
И как-то незаметно перешли на «ты».
И кто-то первым вымолвил «цветы».
Им не хотелось отрывать от глаз
Ни профиль, что напротив, ни анфас…
А кто-то сверху, улыбаясь, наблюдал
И радуясь, что жизнь кому-то дал.
И в этих двух, найдя «потенциал»,
Любовь в «неведомых частицах» разгадал.
И как дитя, Он прыгал и скакал,
Хоть знал прекрасно, что об этом знал.
И каждый раз, как счастье подвернет,
Пускал он сразу это счастье «в оборот».
И наши особи, герои, существа
Порхали, как стрекозы. Синева
Их окружала, как назначенный эдем
На радость и на зависть вся и всем.
И как был рад Он этим существам.
Им повезло. Курился фимиам
Вокруг влюбленных пар и их пьяня,
Им открывал просторы, бдительно храня.
И кажется: зачем на них глазеть!?
Ему бы о других подумать и успеть!
Найти таких, чтобы «нечаянно» столкнуть
И указать, строптивым, праведный их путь.
Ведь так их много, неразумных пар:
Кто юн и страстен, кто не очень стар.
Кто за беспечностью своей скрывает страх,
Кто в одиночестве блуждает в небесах.
А Он, заботясь за порядком на земле,
О нас печется миллионы разных лет.
И всем живущим Он необходим:
Кого приводит сущий херувим.
И тех кого чертята волокли,
И тех, кто в небо корабли вели.
Кто правил бал и жить учил других,
Для подневольных или королих.
Для жуликов, слепцов и подлецов,
Для умников и для невежд-глупцов,
Нет счастья одиноким на земле.
Лишь «за любовь» - бокалы на столе.
И знать должны и верить наперед
Что жизнь продолжится из рода в род…
А что же наша парочка? Она
Его предвиденью послушна и верна.
Любовь приблизила их думы и мечты
И подняла их до небесной высоты.
Тогда Он руку протянул и перст
И начертал над ними православный крест.
Как будто бы мгновение прошло,
Как на любовь их провиденье низошло.
Как стали множиться богатство и семья,
Как стали появляться новые друзья.
Они ведь тоже те же существа,
Которых манит в небо синева.
И чтобы Бог не забывал о нас,
Мы пишем с трепетом Его иконостас.
В нем все, как в прежние счастливые года.
И сила в нас такая, как тогда.
Но все мы, как микробы в хаоте
Живем в своей духовной темноте.
За счастье принимаем свой удел,
В котором каждому Он начертал предел.
И тех, кого Он выпустил в Мечту,
Дал пару крыльев, приближая высоту.
На деле Он разыгрывает спич,
Как тучи с облаками, сталкивая в клинч,
Поскольку в небе, как и на земле,
Стоят для избранных бокалы на столе.
Там много места – в безвоздушной мгле.
Там так же жарят грешников в котле,
Кого-то радуют, кого – боготворят.
И там есть грешники. А кто-то – свят.
Кто чувствами своими дорожит,
Любовь и верность избранным хранит.
И среди них и наши существа.
У каждого от счастья «кругом» голова.
Не ведая, не зная, что они
Такими ж, как они окружены.
И по орбите радугой-дугой
Их жизнь направлена невидимой рукой.
Внутри нее свобода и полет.
Он пассажир и штурман и пилот.
И замкнуто кольцо. И за орбитой – зги.
За ней живут другие, владыки той Руки.
И это не для нас. Не знаем, что у них.
Под каждым целый мир, который Он постиг.
Но где герои наши? Что с ними, Боже мой!?
Он стал поэтом, она его судьбой.
Он как Петрарка ей стихи писал
И нежно Музой и Ладой называл.
Он с ней в любви дорогой песен шел
И все стихи свои цветами переплел.
А Муза сшила бархатный костюм
И извела на бабочку изысканный парфюм.
Кормила вдоволь. Рожала и цвела
И самой любящей любовницей была.
Так и летают по Орбите две Звезды.
На зависть одиноким их следы.
И потирает руки православный Бог,
Он с ними сделал все, что сделать мог.
И, прославляемый послушником своим,
Послал Господь Фортуну на удачу им.
От избытка чувств – в голове хаос.
Алексий II
ДУХ ВРЕМЕНИ
1.
Древняя Изида – верность и любовь,
Столп-кариатида, плоть божеств и кровь.
Митра и Дионис, Кришна, Гор, Атис,
Моисей и Мииус, Ману и Миссис.
Сириус сияет, звезды – по прямой.
Бездною зияет небо над Землей.
Мирра и Мария, Майя… Вефлием…
Солнце и Мессия, вера в их тандем.
Крест, двенадцать знаков, в круге Зодиак –
Избранный из злаков самый важный знак.
Мифы и легенды, древних письмена,
Их клейма и брэнды, доблесть и вина.
2.
Взошел последний из Мессий, наследник всех Богов
Сменяя неба ночь на синь, надежд безбрежный кров.
И в предистории горнил, Христос пройдя семь вод,
Двумя рыбинами вскормил израильский народ.
И в океане милюзги, в кругу Созвездья Рыб
Рождались веры, как круги из волн подводных глыб.
И от божеств нигейских притч и первых христианств
Провозгласили первый спитч раздела новых царств.
И расколов и разделив всю землю на куски,
Служители божеств и битв, святые старики
И ныне властвуют в веках, в Созвездьях Рыб и Дев…
А к небу тянется рука, к распятью на кресте.
И святость светится в глазах и преданность Ему –
Защитнику на небесах по вере и уму.
3.
Пока же солнце светит нам и впереди – века.
И сквозь столетья и бедлам дошел до нас Лука.
Туманами окружена и прячась в облаках,
Плывет румяная Луна:
«Ах, сапиенс, живи пока, как агнец у Творца,
И не скудеет пусть рука. Нет на тебе лица.
Не создавай во грех себе лукавства от проблем!
Никто не вспомнит о тебе, пока ты зол и нем.
У вас кипят сердца от войн, захватов и побед.
Но слышу я лишь волчий вой, грызню глупцов-невежд.
О том ли нужно на Земле страдать и изнывать,
На протяженье тысяч лет рожать и убивать?
В переплетении наук захватам нет конца.
Отбились вы от Божьих рук, от Божьего лица.
Пока Земля для вас цветет и дышите пока,
Оберегайте свой народ от главного врага.
От вас самих и диких дум – владеть и подчинять,
Словно Богами на роду вам вышло – управлять.
Откройте ж вы врата любви и сытости людской,
Зажгите смелость в их крови и жажды непокой.
И святость душ и мыслей свет, как целое одно
Окрасьте жизнь в небесный цвет, как и свое окно.
И Третьей эры торжество продлится на века
Без опасенья моего. Лишь бриз от ветерка
Промчит по морю, чтобы жизнь на сумрачной Земле
Оставила лишь призрак «тризн» на письменном столе».
И вновь ушла за облака насмешница Луна…
В моей руке твоя рука. Душа обнажена.
И обнажился строгий мир, прозрачным стал простор.
И карнавал – вселенский пир «триаду» к нам простер.
Мышленье, бытие и ритм – в движении планет.
Закон Вселенной, алгоритм и нашей жизни свет.
4.
И в том отрезке бытия, отпущенном для счастья,
Ты сам Пророк, ты сам Судья и Божество отчасти.
5.
Кем будет он, сошедший с созвездья Водолей,
Мудрец иль сумасшедший средь нас в стране моей?
Какой-такой Мессия из новых недр и эр
И иерарх России кудесник-тамплиер?
Чтобы спасти иль в нежить отправить, раздробив ?
Чтоб усыпить, изнежить и заново убив ?
Сквозь Русь тысячелетий, промчавшихся как миг –
Зарубок и отметин, постригов и вериг
Промчит, зажжется в небе священная звезда.
Кого же Ра иль Фебом прославят навсегда?
Каким осемененьем и обликом телес
В Четвертом Измеренье создаст Пророк небес?
Иль бес и гуманоид из мистик и чудес,
Усевшись в астероид, слетит в Тунгусский лес.
Пророчествует Бремя – живучая молва,
Опережая время из жизни Божества.
О светопреставлении, о Крахе и Конце
Четвертом становлении и новом Праотце.
6.
Дух времени – не конромарка на три тысячелетия вперед.
Морозно ль будет или жарко? Какой суптильности народ?
И войны или пониманье Вселенской вечности чутья,
Когда Создателя вниманье оценят равно – инь и янь.
Идет эпоха Водолея и с гордой поступью жреца
Ни нас, ни землю не жалея, идут пред нею три жнеца.
Война и Голод, Смерть с косою и гнев безудержный стихий
Над миром черной полосою пройдут отмщеньем за грехи.
Тех поколений, что остались на поле брани всех эпох,
Кому владычество досталось и кто спасти себя не мог…
Какой любви, какой Природы подарит миру Водолей?
Уйдут ли в прошлое невзгоды, взойдет ли Солнце для людей?
Кто сердцем добр, тот не каратель. Если родитель, то простишь.
Уйми страдания, Создатель. Услышь не вопли, смех услышь…
7.
И если придет Измеренье Четвертое и ты еще будешь жив,
Залей Водолеем все выжжено-мертвое, друзьями себя окружив.
Будь Ноем в Ковчеге, в горах Моисеем и Эклисиастом в речах.
И гордым Иисусом в стране фарисеев, и солнечным ликом в лучах.
А если не можешь, давай под луною мы просто с тобой посидим.
Увидим, как спутник летит над страною и небо беседует с ним.
И может мечтателей-предков услышим мы в шепоте вещем листвы,
И в щебете птиц, что летают над крышей, и в скрипе жучков из травы.
Может привидится нам необычное – сыплются звезды на нас.
Это признанье в любви безграничной, знаменье и Божеский Глас.
Я ухожу. Мой Телец у Загона. Твой Зодиак - Водолей
Знаем, что мы по Вселенским Законам так и живем на Земле.
ПРИМЕЧАНИЕ
Изида – из древнеегипетской мифологии сестра и жена Осириса, мать Гора, богиня супружеской верности, плодородия, воды и ветра; изображалась в виде человека с головой коровы.
Кариатида – скульптурное изображение стоящей женщины-богини, которая служит опорой для балки в здании, опорой небесного свода.
Митра – бог солнца древневосточных религий, один из главных древнеиран¬ских богов, покровитель доброжелательных отношений и справедливости, воз¬главляющий всемирную битву Добра и Зла. Митра убивает Овна.
Дионис – сын Зевса и фиванской царевны Симены, бог виноделия.
Кришна – бог в индуизме, воплощение Вишну, мудрый царь-воин и боже-ственный пастух.
Гор – в древнеегипетской мифологии бог Солнца, покровитель власти фарао¬на, сын Осириса и Изиды, изображался человеком с головой сокола.
Апис – небесный бык, олицетворение души бога Ра (Солнца).
Моисей – первый пророк Яхве, вывел (за 40 лет) еврейский народ из Егип¬та. Основатель иудаизма.
Ану – шумерско-аккадский бог неба, глава верховной триады богов, отец богов и создатель демонов.
Ману – мифический прародитель людей, автор догматов брахмаизма в Ин-дии предписаний и правил «как жить».
Мемфис – древнеегипетский город, столица и центр культа древнего Египта.
Сириус – самая яркая звезда в небе («альфа» в созвездии Большого Пса).
Мария – Богоматерь, Богородица, Мадонна, Дева Мария, мать Иисуса Христа от непорочного зачатия.
Майя – понятие в древнеиндийской философии, имеющее несколько значе¬ний – иллюзорность мира, скрывающая под видимым многообразием свою ис¬тинную сущность – Брахмана, как единореалье.
Вифлеем – город в Израиле, согласно Библии, родина царя Давида и место рождения Иисуса Христа.
Прана – в индийской метафизике – тонкая энергия Вселенной, источник всех сил, движения и мышления.
Созвездия Рыб, Дев, Водолея, Тельца – созвездия Зодиака.
Лука – апостол, один из авторов Библии.
Третья эра – эра Рыб.
Кудесник тамплиер – жрец католический, духовно-рыцарского ордена 10-13 веков. Потомки тамплиеров стали торговать: были ростовщиками, банкирами.
Мессия из новых недр и эр – мессия будущего
Ра (Феб) – солнце в мифологии Египта.
Четвертое измерение – эра Водолея.
Ной – в Библии праведник, спасшийся вместе с семьей на построенном по велению Бога ковчеге во время Всемирного потопа.
Эклисиаст – библейский царь Соломон и его сочинение.
Телец у Загона – окончание эры Тельца.
Эра – век, прецессия.
Эра Рыб – наша эра, за которой последует эра Водолея, начиная с 2150 года на срок эпохи, равной 4300 лет.
12 учеников – 12 созвездий Зодиака (языческий символ).
Созвездие Креста – одно из 88 Созвездий (участков) звездного неба
Иисус – Сын Божий, Солнце, изображен на фоне креста с лучами вокруг головы.
Любовь — высокое слово, гармония создания требует ее,
без нее нет жизни и быть не может.
А. Герцен
ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ
(по библейским мотивам)
И знают все, что истина от Бога к Соломону низошла,
В ней слились страсть и мудрость в благостном потоке
На земли Израильские, чтобы любовь цвела,
Которая останется в сердцах и в памяти потомков.
Он и Она — исток начал,
Которым друг без друга тесно,
Он в птичьем гомоне звучал
Любовью царственной и песней.
Она смугла, кудрява, пухлый рот,
Глаза глубокие, большие. Как миндаль.
Густых бровей стремительный полёт
Её уносит из чертогов вдаль,
К нему в объятия, за синеву полей,
За горы и моря, вся в белых облаках.
И долго пел самодовольный соловей,
А на неё смотрел он свысока.
Но тянутся к любви и мысли и душа,
И застланы глаза туманами дорог,
Пусть дальние пути и манят и страшат,
Но ждёт любви душа как воздуха глоток.
Легка, как серна, ветрена, как миф.
С надеждой ждёт её великий Соломон
Но не к царю всесильному стремилась Суламифь,
А к юноше, что так в неё влюблён!
Соломон:
И как неупиваемая чаша
С прозрачной жидкостью хмельной
Всё изнутри зовёт кричащим
Голосом, опять придя за мной,
Прося, чтобы проник я в душу,
Вино беспечно осушил,
Все чувства, что в порывах лучших,
На суд кому-то предложил.
С тревожной добротой расстался,
Меня, наполнив, как сосуд,
Он размешать вино пытался
Во мне,... провозгласив правдивый суд.
Суд Соломонов — праведности символ
И бесконечной мудрости добра,
И яркой власти и начал красивых
Средь древних статуй храмовых дубрав.
И я приду через мечты и грёзы,
Чрез пафос, гордость и немой закон.
К той Суламифь, смеющейся сквозь слёзы,
С чертогов царских на земной поклон.
И приведу к себе я всем на радость
Я лучшую из лучших на земле.
И будет течь из царских виноградов
Вино рекой на свадебном столе.
За ту любовь, как песню неземную,
Что зазвучит меж нами лишь для нас.
Великий Царь, превознося страну, я
Уверен, что полюбит и она...
Суламифь:
Запах приятен у масел твоих
И имя твоё на устах у подружек,
Ты славен умом, и на лошади лих
И доблесть твоя над Израилем кружит.
Любая из девушек, лишь посмотри
И бровь подними, удостоив вниманья,
Вся вспыхнет любовью, сгорит изнутри
И щёки окрасит с надеждой в румяна.
Смугла и красива, стройна и быстра,
Под звёздами неба Иерусалима
И взгляд её глаз, как поток серебра,
Как власть над любовью из лунной долины.
Шатры из Кайдара, в румянах заря
Предвестницей счастье царю обещает
И от превкушенья покои царя
Весталки, как жрицы её посещают,
Несут благовония девы ему,
Готовят в дорогу коней, колесницу,
Чтоб в ней привезти Соломону жену —
Наречённую Богом царицу.
Чтоб на плечи её лёг атласный хитон;
И венец из камней драгоценных и злата
Осторожно, с любовью, улыбчивый, он
Возложит на главу Суламифи. Солдатам
Протрубить он прикажет о счастьи своём,
О могуществе власти в великой державе,
Чтобы гром колесницы, пророческий гром
Возвестил долговечность любви их и славы.
В тиши, меж деревьями парка, в цветах.
Где гуси, павлины, цесарки и розы,
Предавалась любовным утехам чета
И горели под солнцем гроздями мимозы.
Упивались любви молодые сердца
И в лобзаниях вкус благовонии
Над влюблёнными душами тайно мерцал
Предвкушением сладких агоний.
Меж грудей её мирра и сладостный сон,
И прекрасное ложе на травах
И в ушах соловьиные песни и звон —
Необъятность взаимного права.
У него кисть кинера в руках на двоих
И вино винограда Ен-Геди.
Венценосная пара в истоме больных
Ненасытной решимостью бредит,
Как Нарцисс из Сарона — цветок из долин,
Или лилия в терниях, он и подруга.
Или яблони между дубов и маслин,
Или путь по прямой и хожденье по кругу.
И смоковницы соком наполнив своим
Большие мясистые синие смоквы
Стоят, а меж ними резвятся ручьи,
И завидуют им разноцветные окна.
Голубка влетела в ущелье скалы
И голубь промчал безутешный,
И камни и сырость и страхи из мглы
Пытались мешать им в любви безуспешно.
Голубка и голубь — один для другой —
Так вместе воркуя покинули скалы.
Не важно — весенней иль зимней порой,
Любовь между ними их судьбы связала.
Лисицы-плутовки, в саду виноград,
Отары овец, пастухи и свирели,
Цветущий, любовью возделанный сад
И в горы бегущие стадом газели.
Безумной любви скоротечные дни
Проходят, как жар, навсегда бесконечны,
И кругу вращенья спирали сродни
В потоке времён и движения вечном.
Решительный муж, властелин Соломон,
В красавицу гор, Суламиту.
Когда-то давно был безумно влюблён.
Сегодня под плитами спит он.
Уходят века, нет тех царств и держав,
Царей тех, рабов, и героев,
Но также в тени бесконечных дубрав
Встречаем влюблённых порой мы.
Остались в скрижалях зигзагами строк
Любви неземной рукописья преданий,
Чтоб отрок, читая, почувствовать мог
Что любовь — суть побед и страданий,
Что любовь — это мера поступков и жертв,
Это счастье, к которому рвёшься душою,
И созвучье сердец, и тепло на душе —
Непонятное чувство большое.
.
Тебе твой мальчик на ладони седую голову кладёт.
Расул Гамзатов
ПОЭТЕССА
Как цветёт синеглазо поляна
Вся в росе, в бирюзовом цвету,
Там, где спят под травою курганы,
Где каштаны стоят на посту.
Из избы выходили счастливо.
Сквозь дубраву, сквозь память снов,
Сквозь погост, сквозь старух сварливых,
Сквозь ленивое стадо коров.
Выходили навстречу солнцу,
Выбегали на свет любви,
Полуголо и полусонно.
И свистели вокруг соловьи.
Никого не боясь на свете,
разделив деревенский грех,
Сквозь холодный и тёплый ветер
И восторженный, светлый смех.
И не знали они, шальные,
Что окончилась их весна,
Что нежданно прервала сны их
Сокрушительная война.
И пошло лихолетьем время.
Небо плакало в кровь, навзрыд,
но взбухало и грело семя
и не изгнан пока фашист.
И на самой из всех флотилий,
Где Ульяновск и Сталинград,
Где в единый кулак сплотились,
В эту жизнь я входил, как в сад.
Мне тогда всё равно, что было,
Все, что видел — глотал взахлёб,
Моё сердце всё громче билось,
Ни добра я не знал, ни злоб.
И не знал я тогда, конечно,
Что отец мой за город Ржев
На своём тупике конечном,
На последнем пал рубеже.
Я комочком лежал в кроватке,
и не знал, что такое — быт,
и не знал, что живу в достатке
что несчастье страну свербит.
Мать уходит с агитбригадой,
Оставляя меня в саду,
Направляется к Сталинграду,
Сочиняючи на ходу.
И воюющие — награду
Даже более, чем в бою,
эту яшинскую бригаду*
С нетерпением ждут свою.
И под взрывы и вой снарядов,
Катерками идя, бледны,
Вдоль сурового Сталинграда
У начала конца войны.
И что с маминой юной песней
Шли кашубовцы* на рубеж,
шли танкисты сквозь рвы, хоть тресни
и огнем по врагу, хоть режь.
Шли матросы на буераки,
Шли на дзоты её друзья,
Каждый дом в Сталинградской драке
Защищался, как вся земля.
И без страха от свиста с воем
И от взрывов и канонад
__________
* Агитбригада поэта А.Яшина
* Кашубовцы – выпускники танкового училища, где директором был генерал Кашуба.Шли солдаты от боя к бою,
Защищая свой Сталинград.
А потом поутихли громы,
Отшумели ветра войны.
И остались в стране огромной
С юной мамою мы одни.
Мы вернулись в далёкий Киев
И вступая в свои права,
В непонятную нам стихию —
Неприкаянные существа.
Простояв у обломков дома,
Где семья жила до войны.
Сад вишнёвый, и нет знакомых.
Все исчезли — погребены.
Но живыми были ещё надежды
В трудные времена.
Она писала стихи, как прежде,
и дышала, как вся страна.
Простояв у дверей министра,
и войдя в кабинет, как в храм,
шла она и читала быстро,
доверяя своим стихам.
Вдохновение, словно пафос,
Словно пение на лету,
Словно белый над морем парус,
Словно брызги волн на свету.
И услышав густое: «Гарно!
Леся наша, видминно, стой!
Ты в войну народила парня?
Ай да хлопец, кудрявый мой!»
И меня высоко подкинув,
И как будто бы без причин,
Я фонтаном всего Тычину*
Восьмимесячный, намочил.
__________
* П.Г. Тычина – поэт, министр культуры Украины.
И воскликнул поэт: «Ну, знаешь!
На министра уже! Вот класс!
Быстро в гору идёшь-шагаешь.
Но не надо пока, на нас.»
И советский певец Батькивщины
Вдруг чиновником снова стал.
И собрав под глазами морщины:
«Я «Ганусю» твою прочитал.»
И послал предписанье домкому,
Чтоб жилище тебе он дал.
И в Святошинском детском доме
Вместе с мамою жить я стал.
Закрутились дела в детдоме.
Собрались там сыны полков,
Где над каждой кроватью номер,
Словно память лесных боёв.
И как-будто слились воедино
Мысли, правила и дела.
Баловали ребята сына
И порука своя была.
Хоть добра от добра не ищут,
Но и зла от добра полно.
Коль кому-то с душою нищей
Стать начальником повезло.
И ушла от друзей любимых,
В основном от «детей полка».
Чтобы в «Молоди Украины»
Поучилась у Макивчука.
Чтоб героя найти в газету,
Комбайнера и горняка,
И на письма писать ответы.
Но тянулась к стихам рука.
А однажды завод «Укркабель»
Дал героя на интервью.
А она в ОТК, как в штабе,
Набрела на судьбу свою.
И теперь на Крещатике трое
Мы живем на шестом этаже,
У разрушенного новостроя,
Над полетами шустрых стрижей.
Он пришел в полевой гимнастерке,
Три медали на тощей груди.
В рюкзаке лишь баклажка да «Теркин»,
на висках две полоски седин.
Из семьи обрусевших евреев,
Из оседлых, крутых киевлян,
Родословная чья посильнее,
Чем у тех, кто взошел из смутьян.
Но войны отзвучавшие громы,
Как наросты стихийных обид,
Возродили еврейству погромы
И суровое прозвище — жид.
А мой отчим в блокадном полымя
Вел в стихах ежедневник-блокнот,
и в аду Ленинградском с другими
Был солдатом на все девятьсот.
От обиды и гнева страдая
и мечтая увидеть родных,
Мы Крещатик совсем покидаем,
От друзей уезжая своих.
И в слезах говорили и врали,
Что уехали, будто на год
В Казахстанские горные дали,
Где семейство родителей ждёт..
Ну а мама? Как юной княгиней
И со мной-малышом на руках,
Подалась в Казахстан за мужчиной
И жила окрылено в стихах.
И мечтала писать про Батыра,
Про орла, солончак и арык,
Попыталась найти в этом мире
Поэтический новый язык.
И писалась строка за строкою,
Укреплялся несложный наш быт.
И по мостику, что над рекою
Мрачный люд на работу спешит.
Становились родными мне горы,
В Туркестане мой брат родился,
Потекли мои школьные годы,
Возникали стихийно друзья.
Окружали нас курды и греки,
И чеченцы за дальней горой.
Собирались здесь горные реки,
Чтоб весной свирепели бурой*.
Всё белело здесь от снегопадов,
ранним мартом звенели ручьи.
И от рощиц, от сада до сада
Белоцветьем деревья цвели.
Появлялись поэмы, как в сказке,
О просторах казахских степей,
О вечерних и утренних красках
и стадах боевых лошадей.
Появлялись из замыслов лица
Для поэм Кара-Тауских гор.
Наполнялись стихами страницы,
изучался казахский фольклор,
И стихи о тюльпанах и маках,
и о бурной реке под горой,
и о том, как ромашковый запах
Украину напомнит порой.
И о том, как она, родненька
Защемит на душе в тоске,
Где цветёт её сад вишнёвенький,
Что скоробится вдалеке.
Где певуче и неподглядно
__________
* Бура – самец-верблюд во время ухаживания за самками.
Повторяет она слова,
Как на той земле благодатной
В счастье кружится голова.
И слова от любви смакуя,
Их стараясь в себе сберечь,
Украину свою рисует,
Вспоминая радяньску речь.
И напишет стихи в усладу
О любимой своей земле
И подарит их, как награду
Репрессированной семье.
Широка и проста натура,
Жизнью пышет открытый взгляд.
Поэтическая культура
И несвойственный всем азарт.
__________
Ставит пьесы с десяты классом –
«Дядю Ваню», «Вишневый сад»...
Только кажется труд напрасен
И живёт она невпопад...
Ей претит — в уголке забиться. —
Ведь глаза и уста поют.
Не в обыденности забыться,
А в стихию уйти свою.
И чтоб в тиражах газетных
Был ею воспет горняк.
В этом городе быть поэтам –
Самый почетный знак.
Агитки, песни, приветы,
На полосе — аншлаг.
Добываем руду планеты,
Развивается гордый флаг.
И знает она — так надо.
Всё людям и для людей.
О себе читают и рады,
Говорят хорошо о ней.
Но сердце болит, страдая,
Что нет настоящих стихов,
Что поэзия в ней пропадает,
Словно радуга детских снов.
и в тревоге душа страдает
Проклиная свою судьбу,
Она и сама не знает
Что ввергает ее в борьбу...
Когда писатель Ауэзов,
Как Бог, Кентау, посетил,
Собрали всех. Её поэзию
Достойной книги оценил.
Отметил глубину мышления,
Возвышенный и чуткий слог.
И поэтическое вдохновение
Казахских тем. Любви эклог.
Она волнительно талантлива,
Она читателям нужна.
Собрала всё, что есть, старательно.
Смеялась: «Целая, копна».
Потом исчезло всё, что отдано.
Ушел из жизни Бог степей.
Она, божественная, гордая,
Вдруг поняла, что стало с ней.
И унеслась, многострадальная
Искать судьбу в Алма-Ату.
Но не судьба — дорога дальняя,
Переступившая черту.
Она вернулась и по памяти
Писала снова каждый стих,
Их возвращая, как из замяти,
Сидела месяц взаперти.
И сохранилось то, что помнилось,
Стихи с газетной полосы,
Что-то фрагментами исполнилось.
Всё, что не вспомнилось — увы.
И сорвалась она в истерике,
Молила, плакала навзрыд.
В Москву просилась, как в Америку.
И путь в столицу был открыт.
Она нашла Союз писателей.
Там был Маршак. Там Яшин был.
Её поэзии спасатели,
Как лекари подбитых крыл.
Там Щипачёв был — мэтр из лирики,
Был Грибачёв — суровый маг.
Серьёзный дядя из сатириков.
Шутник Светлов, где каждый шаг
Сопровождался тёплой фразой —
галантным юмором судьи
И от которой как-то сразу
Легко становится в груди.
Ей обещали эти встречи
Её судьбу перевернуть.
Её глаза — ночные свечи,
Вдруг осветили новый путь.
Она — счастливая и гордая,
Шла сквозь февральский гололёд,
Где каждый дом большого города
ей о любви своей поёт.
Но вдруг — беспечная и быстрая,
Скользнув по молодому льду,
Она упала, как от выстрела
И долго плакала в бреду.
Уже в больнице Склифосовскского
В полусмертельном забытьи
Она — с катетером, словно с соскою —
С газетной вырезкой статьи.
С рекомендательной рецензией,
С тетрадкой тонкою стихов
И с травмой черепной, болезненной,
И с шумом адских голосов.
Прошло три месяца, а боли
Не прекращались — гул в ушах.
Нельзя ни сахара, ни соли
и через муки — каждый шаг.
Лишь через год был санаторий.
Неузнаваемо полна.
Ей надо было ехать к морю...
Но нахлебались мы сполна.
Весь год без матери — хозяйки.
Весь год в волненьях — ждём и ждём.
А по посёлку ходят байки,
Что отчим стал «холостяком».
И вот приехала. А дома —
я в пятом классе, в первом — брат.
Нам лишь глаза её знакомы,
А отчим был безумно рад.
Ходили к нам чужие люди,
Поддерживали в доме быт,
Теперь нам мать готовить будет
и каждый будет вволю сыт.
И спать в постиранной постели
и слушать вечером стихи.
И дни, как птицы полетели,
и кур топтали петухи.
Но назревала вновь тревога.
Ругаясь с мужем много раз,
Она грозилась взять в дорогу
Своих детей, то бишь и нас.
Ей скучно здесь. И задыхаясь
От дыма ТЭЦ, от склок, молвы.
Не от того, что жизнь плохая.
Но нет лекарств от головы.
Ей страшно здесь. Жара и стужа,
А воздух сух. В ушах звенит.
Коль нет пути отсюда мужу,
Коль партия ему велит,
Пусть остается, пусть исчахнет —
Блокадный жив туберкулез.
Жить невозможно в вечном страхе,
Московский нужен ей мороз.
Лишь там она была свободной.
Родная речь, трава и пруд.
Друзья и даже бутерброды
А людям благодарный труд.
Она стремительно и смело
Решив в Москве стихи «пробить»,
Считая книгу главным делом,
Уехать и остаться жить.
И привлекать детей к наукам
И в спорт большой. Пора уже,
Ведь на Фуркасовском подруга
Жила на третьем этаже.
С автомобильными гудками
Москва под солнышком цвела.
По воскресеньям мама с нами
В цирк на Цветном бульваре шла.
А на Фуркасовском все лето
Пришлось в семье врача прожить.
И будто в гости к нам поэты
шли, чтобы стихи читать и пить.
А к осени идти нам в школу.
И вот в Какошкино к друзьям
Поехали по чьей-то воле
Чтобы спокойней было нам,
Там пруд с нависшею ветлою,
Откуда прыгать и нырять.
И где в хоккей играть зимою,
А летом снова загорать.
И в Толстопальцево сквозь поле
И через старый огород,
Учиться в Первомайской школе.
Ходить нам с братом целый год.
А мама «пробивала» книгу,
Встречалась с важными людьми,
Но всё какие-то интриги
Плелись от лета до зимы.
Она стихи читала в парках,
Или в салонных вечерах,
Одетой скромно или ярко,
С задорным пафосом в глазах.
Но что-то вдруг пошло всё прахом.
Купив билеты вновь домой,
Она на кухне ночь проплакав,
На утро прилегла со мной...
И мы вернулись вновь в Кентау,
К отцу, к знакомым и родным,
О книге даже не мечтая,
Но в школу и к друзьям моим.
И снова полетели годы.
Жизнь, как футбольная игра.
У нас весенней непогодой
Счастливой родилась сестра.
Её любили все на свете.
Она, как куколка в цвету.
Любили взрослые и дети
Улыбчивую красоту.
Она росла и вместе с братом
Влюбила музыку в себя.
Со скрипочкой своею свято
Ушла в неё её любя.
А мама, вопреки страданьям,
Писала новые стихи.
Перед собой, как оправданье,
Как извиненье за грехи.
И много лет спустя, однажды
Она мне отдала тетрадь.
Сказав, что это очень важно,
И попросила прочитать.
Три повести и три поэмы
Про нашу жизнь и жизнь страны,
Про сущность злободневной темы —
В чём слабы мы, и в чём сильны.
И о себе — десятки главок
Огромной жизни и любви.
Без доказательства и справок,
Со стороны и изнутри.
И ряд коротких откровений,
И ряд лирических картин,
И с верой в силу вдохновенья,
Исторгшей в жизнь адреналин...
Лежат на столике лазурном
Три книжки матери моей,
И спорим мы о жизни бурно,
И долго жить желаем ей.
Природа дала нам способность не думать о смерти,
потому что, если бы о ней думали, мир пребывал бы
в неподвижности и в оцепенении.
Ф. Гвиччардини
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ
НОЧЬ
«Мистерия»
В Рождественскую ночь сидел я у камина,
В наследном кресле. С книгою дремал.
За окнами гудели, торопясь, машины,
Я в дрёме медленной Тарковскому внимал.
Покойно было в древнем кресле
Был ненавязчив тихий звон.
И как поётся в старой песне:
«Не пошатнулся бы мой трон»
И вдруг со стуком отворилась створка ,
Пришторнного темного окна.
И полыхнула от порыва ветра шторка,
Стеллаж хлестнула вдруг она.
Как будто в шелковых знаменьях
Ко мне архангел прилетел в ту ночь.
Душой невероятных ощущений.
И с выбором сюжета обещал помочь.
Вошел бесшумно я в библиотеку,
В отраду одинокой и больной души.
Я затушил у входа сигарету.
Вернуть Тарковского на место я решил.
И с гордостью смотрел, как плотными рядами,
Словно солдаты в выправке стоят
Тома подписок множеством изданий
И рукописей ровный перешитый ряд.
И встал я у окна. Потом уселся в кресло,
Стал считывать я тексты корешков
И незаметно я увлекся. С интересом
Читал и вспоминал я содержание томов.
Минута за минутой. Я мысленно листаю
Страницы книг. А в доме все уж спят.
Мой взгляд, как Феникс, между книг летает
И книги будто бы со мною говорят.
Здесь справочники кухонь... Изречений...
Альбомы по вязанью и дизайн,
Все то, что покупал для увлечений
И даже книга о футболе — «Третий тайм».
Все в манускриптах и в цветных тетрадях
И в летописях древних о Руси,
Папирус ветхий. В нем за мелкую награду
Письмо кочевник о Египте заносил.
Хайям и Байрон, Пушкин и Спиноза,
И Гумилев, и Бальмонт, и Светлов.
И исторические метаморфозы
Фоменко за компьютерным столом.
На полках книги просветлели, закачались,
Встряхнулись, зашумели, приподнялись,
С обложек авторы нелепо улыбались,
И буквы со страниц, как листья осыпались.
Все заискрилось, задымилось
И ярким светом засветилось.
Как будто сотни фонарей
Горели в комнате моей.
Раздулись книги, как шары,
Воздушны стали и пластичны.
Внутри туман. Внутри миры.
Легки. Таинственно-мистичны.
Сдувает ветер с полок их
В окно швыряет, в темноту.
Какой-то дьявол среди них
Затеял свару-суету.
Держа зажженную свечу,
Я, обомлев, смотрю в окно.
Остановить я их хочу,
Но почему-то им смешно.
В создателей сюжеты книг стекают,
В чернила ручек, в мир идей творцов,
В ушедший мир то прозой, то стихами,
В калейдоскопный мир великих гордецов.
В легенды в мифы, в войны и в изгнанья,
В миры времен и в их протяжный гул.
В реальность духов, в духи изваяний
В воинственность де Арк, в надменность Калигул.
И словно он воскрес, уйдя из тесной кельи,
Мир возвращаемый в пространство, стал вторым.
Гудит в ушах и как потоки пчельи,
летят, летят и нет препятствий им.
Сюжеты притч, романов и трагедий,
Смешные водевили смешались в мире том.
И в разные концы разъехались соседи
И Вавилоном стал простой крестьянский дом.
Имежду ним и тем, где мы живем и «стынем»
Прослойка дымная, а может быть туман,
Пространство шара в оболочке синей
И зреет в нем какой-то дерзкий план.
Рисуя карты пышными цветами
Меж параллелей и широт границ,
Мазки наносят разными штрихами,
Мелками, красками. Но нет за ними лиц.
За шаром шар парит, за сферой сфера.
Библиотека по небу летит.
И их маршрут в зигзагах и в маневрах...
А целый мир в домах спокойно спит.
И оголилась Библия, иные манускрипты,
Очистились страницы от гравюр и лик.
И раздувались шарики из пирамид Египта
И хаос в них из книг моих возник.
Луна в моё окно смотрела улыбаясь.
Открыты створки. А восьмой этаж
Выбрасывал в окно все то, что здесь осталось,
Пустым оставив мой резной стеллаж.
И заполнялось небо пестрыми шарами,
И в каждом желтом или голубом
Сюжеты книг с мирами и ролями
Летели с ними, покидая дом.
И опустели полки. Осиротела келья
И я перед окном, словно в кошмарном сне,
И бледный телевизор от безделья
Подмигивал в усмешке сеткой мне...
Вергилий усмехался над Энеем.
В поход собрался гордый Александр
И Азия пред ним лежала и бледнела,
Из Согдианы видя первый авангард.
Домой вернулись люди Одиссея,
Коня Троянского обломки у ворот,
Геракл поля Колхидские засеял
И боги Олимпийские изобретают спорт.
Летят шары вдоль гор Иерусалима
И песни песней Соломон поёт,
И двинулся Спартак в предгорья Рима,
Чтоб власть порушить и уничтожить гнёт.
И вспыхнула звезда над старым Вифлиемом
И указала путь волшебникам — волхвам
Туда, где родился у непорочной девы
Младенец Иисус взамен другим богам.
И рыцари в доспехах крестоносцев.
От Альбиона до израильских морей
Шли на Восток под флагом миротворцев
Во славу Иисуса или иных идей.
И Византию гордыми кровавыми мечами
Под флагами ислама изгнали навсегда.
И сотни лет «Акбар-Аллах» кричали,
Куда летела янычарская орда.
И Русь, и Веды и её былины,
и боги древние и мудрые князья,
и распри дикие и русские долины
в крови лежали у развалин от жилья.
И Дон Кихот, трагедии Шекспира,
И Дантов Ад, и «Витязь..», «Шах-Наме»
И авторские правки «Войны и мира»
Стихи прекрасных строк из буриме.
Летят шары, заполнено пространство.
Трехтомник Пушкина, Есенин, Пастернак.
Все небо в шарооблачном убранстве
И каждому присвоен алфавитный знак
Гомер, Золя, Гюго, Лонгфелло
Стендаль, Боккаччо, Лермонтов, Бальзак,
Как журавли — все плыло и летело
И управлял полетом Зодиак.
Смешались Аристотель с Достоевским,
Коперник с Гёте, с Шиллером Марк Твен.
Джек Лондон с Брехтом, а Лунь Синь с Коменским,
Вольтер с Эзопом, с Марксом Антисфен ...
И стало страшно мне. А если лопнут.
Все вместе... разом... шарики мои...
Весь мир смешается. Представьте, что в Европу
Вся Азия приедет в отпускные дни.
Тома Всемирной, Атласы, буклеты.
Избранниками в зарево летят.
И в северном сиянии они, как дети,
У изголовий душ творцов своих висят.
Но есть и те, летающие рядом.
Их мир — от авторов, живущих на Земле.
Им к ангелам пока лететь не надо,
Орбита их в туманности, во мгле.
И проплыла меж всеми «Роза Мира»
Словно прорвала в небе пелену
И увлекая за собою из Земной квартиры,
Переместив шары в небесную Страну.
И отправляя к ангелам, в их мир, на их Орбиты,
Она-Фемида и ценитель всех слоёв,
Наполненная жизнью, шлет метеориты
Вращаться бесконечно для праведных трудов.
Их души — сгустки тонкого свечения,
Мерцающих пылинками из чудных звезд.
Неведомое нам небесное явленье
И мир второй к нам перекинул мост.
Есть точки света. Есть свеченье Божье,
Обворожительный и благодатный свет.
Всем место в небе. Одному — ничтоже
Другому — целый радуги букет.
Так мир устроен. Так и «Роза Мира»
Определила несколько слоев Орбит.
Чтоб были все видны в созвездье пира
И наш десант на уровни разбит.
И закружились над землей в свободном мире
Преображенные в шары воздушные — тома.
Мир Гоголя, мир Гейне, мир Шекспира,
Мир Блейка, мир Хайяма, мир Дюма.
И засверкали книги новым светом,
В обличье новом, на виду у всех:
Философы, писатели, мыслители — поэты,
Хранители устоев, певцы любовных нег.
Предельно просто в небе. Нет сомнений.
Нет споров, притязаний, просьб, хлопот.
Нет лиц — есть образы. Нет унижений
И нет возвышенных средь тех, чей шар плывет.
Здесь только встречи. Нету расставаний.
Летят как журавли. Воздушен их полет.
Космополиты — над землей обетованной,
Где каждый гуманист и патриот.
Я словно чистые страницы книг листаю
Рукой дрожащей и прозрачной
В библиотеке полумрачной.
И шум во мне, как вольнодумство, нарастает.
Что остается здесь? Словно речной осадок,
Словно незрелые орехи в скорлупе.
Где среди них и я, в бессмысленной толпе
Стараюсь сохранить устойчивый порядок.
Перебираю книги. Как знакомы лица...
Но нет движения. А в сумрачной тиши
Летают ветерком волнения души
И ничего, что более. Хватает со сторицей.
Пишу, пишу, а главного все нет.
Зачем «пустое» выношу я в свет?
Ведь в самой мрачной чертовщине
Быть может мысль или причины
В создании чего-то. В разрушенье
Тех постоянств и изменений
У благ творящих в искушенье
Междоусобных отношений
Простых и непростых явлений.
С тем миром параллельно, в котором мы живем,
Есть мир второй, бунтующий и дерзкий
Сплошные катаклизмы в нем.
Он в мыслях и движеньях резких.
Он в нашей памяти, в мечтах.
Он там, что в нас не состоялось,
Он в гордецах влюбленных и в плутах,
Во всем, что было и осталось.
Он весь в любви, в полете и в тревоге,
Он наша суть, а в ней — борьба.
Он в парадоксах, как в острогах
И предсказуема невольника судьба.
Он вырвется в наш мир
Когда не ждешь, в такие даты,
Когда сжимается эфир,
Как тень Иисуса, пред Пилатом.
Когда в созвучии ушедших душ
Осознаем мы странное звучание
И ощущаем, как бальзамный душ
Льёт в души к нам небесными ручьями.
И мир второй — взрываясь в нужный миг
И воплощаясь в дух волшебный,
Пришел ко мне ... и в царство книг
В ночь Рождества, как рок мгновенный.
И в жизнь решил он притворить
Мечту свою — вернуть Вселенной
Союз Миров. Их оживить
Мирами мудрости нетленной.
Азартен и неистребим
Посланник Божий — клич природы.
В ночь рождества себя — с моим
Смешал в преддверье года.
...но каждой книги место помня,
Себя я чувствовал бездомным...
Кн. Оглянись перед собойГл9. Поэмы, венки сонетов
© Copyright: Георгий Луначарский, 2018
Свидетельство о публикации №118012601596
Свидетельство о публикации №118012601596
Рецензии