Кн. Оглянись перед собой... гл5. В посвящениях

ГЛАВА 5

... В ПОСВЯЩЕНИЯХ




             Посвящение – надпись, вступительная часть сочинения,
обращенная к лицу, которому произведение посвящено.
С.И. Ожегов
Посвящение – жить свято, как жили святые угодники, подносить почетно из признательности или для покровительства, создать им в почет.
В.И. Даль
Посвятить кому-либо или чьей-то памяти стихотворение, картину, музы-ку, открытый остров или звезду – значит признаться ему в любви, передать душевные чувства в качестве благодарности сокровенному.
Автор
Тебе был известен финал,
Ты знал, чем за это заплатишь...
Ю. Юрченко
АКТЕР
(Ю. Ю.)

Я вычерчу круг, прочерчу перекрестки,
будто карту метро нарисую тебе.
Но этот театр, эти кресла, подмостки,
это то, что угодно свершиться судьбе.
Это ты, вдохновенный, танцуя, летаешь,
словно черная птица, как горец из скал.
Ты грозен, как демон. Финала не знаешь,
хоть тысячу раз тот сюжет прочитал.
А после под лестницей, в комнатке утлой,
душа, раздираясь, вновь сценой живет.
И ждешь ты, как снова, дождавшийся утра,
тебя с нетерпением демон твой ждет.



                Наиболее суеверные эпохи были всегда эпохами
самых ужасных преступлений.
Ф. Вольтер
                АЛЕКСАНДРУ МЕНЮ

Увы. Пророк не может долго жить,
когда он говорит о том, что видит,
когда эпоха Демоном кружит
и радостную землю ненавидит.
Когда священные поля и небеса
покрылись пеплом вместо урожая,
и мысли превратились в голоса,
и чаянья народа выражали.
Когда вокруг – изменчивы друзья,
и что ни шаг – жди «дьявольского чуда»,
когда заблудшие бросают якоря
на дно безнравственности, подлости и блуда...
Как трепетен и робок наш покой,
как плакала заря в сияньи одиноко,
когда мы шли понуро за тобой –
к последнему пристанищу пророка.
Но будут над землей незыблемо стоять
твой крест и вера благостным преданьем,
и всепрощенья терпеливо ждать
сквозь наше сдержанное рыданье.

                Сказочный мир возвращает тебя в детство.
Г.Х. Андерсон
АЛЁНА

Ты, как Алёна у пруда:
Грустна и молчалива,
А там – зелёная вода,
Скорбит над нею ива…
И лёгкой дымкой над травой
Застит глаза тревога,
Там Берендей, там Домовой
И Лешего берлога…
А братец спит… и ты одна,
Одна на целом свете,
Он улыбается со дна
Как в сказочном сюжете…
Но брызнет свет в твоё окно
И завтра ты проснёшься
И станет грустно и смешно
От жизни суматошной.

                Я – внезапный излом,
                Я – играющий гром,
Я – прозрачный ручей,
                Я – для всех и ничей.
К. Бальмонт
БАЛЬМОНТ

Воздушный и романтичный Бальмонт
взбежал на пьедестал с карандаша Серова.
И восхищенные поклонники повально
устроили овации поэту – властелину слова.
А он через прищур глазищ, откинув гриву,
осанкой гордого избранника эпохи
взирал, и вглядывался, и озирал ревниво
читателя-кумира сквозь пафосные вздохи.
Влюбленный в красоту природы, громовержца,
что мечет в землю молнии и ливни.
И ненавидяще в любом изображении невежца
он был мечтами о душе высокой осчастливлен.
И в муках сострадания к своей отчизне,
и с гордостью вздувая сплюснутые ноздри,
он – воплощеньем русского патриотизма
быть может был одним из самых звездных.
Но из объятий Родины событий буреломы,
средь прочих судеб в исковерканном обличьи,
в мгновение одно по росчерку ревкома
он рухнул за черту страны из своего величья.
И медленно он наравне с другими
к нам из забвенья шел по тропкам неуклюжим.
Словно из мифов, из легенд необъяснимых –
необходимой совестью, предельно отутюжен.
И вот он здесь, задиристый и вольный,
своим изысканным стихом и горькой прозой,
все время движущийся, чем-то недовольный,
вписался в нашу жизнь метаморфозой.


Умей творить из самых малых крох,
Иначе для чего же ты, кудесник?
К. Бальмонт
                БАЛЬМОНТУ

Купаешься в изысках языка,
играя в волнах из священной речи.
Бежит по строчкам легкая рука,
и почерк твой могуч и безупречен.







 

                Еще придет тот главный час
                С двенадцатым ударом,
                Когда добром помянут нас… 

             БРАТУ.

Ну, вот и мы покрылись сединой
И медленно идем  «по излиянью сердца».
Все валится из рук от нашего усердства
«Тащить»  семью с больною  головой.
Мы не считаем даты «от счастья до невзгод»
Они проходят мимо друг за другом,
Как карусели – круг за кругом.
И каждый раз приходит  Новый год.
И мы друг друга поздравляем, как всегда.
С улыбкой извиняющихся братьев,
Желающих здоровых благодатей
И посещения друг к другу иногда.
Прими мое благословение, мой брат,
Приму и я  твое – на много лета,
Чтоб мы еще и оперу с балетом
Отправили на сцену, как набат.
И пусть они «пробудят» нас. И Русь,
Одарит силою и вдохновеньем,
И выдержкой и дьявольским терпеньем,
Пока во всем  я сам не разберусь.
Поднимем за ушедший год  бокал,
За год очередной в тысячелетье,
Пока живем с тобой на этом свете
И судный час пока что не настал.
Да будет счастье на роду, в семье,
У всех друзей, знакомых, незнакомых…
По зову сердца на правах законов,
Чтоб было хорошо тебе, а заодно и мне.







                И параллельные линии пересекаются.
                Н.И. Лобачевский      
         ВЕТЕРАНЫ.
        (П.П. Бородину)

Они не были знакомы никогда.
Тот играл. А этот восхищался,
Как его футбольная звезда
Над соперниками в поле изголялся.
Но ушли в небытие года,
Колея свела футбололюбов.
Угасала бывшая звезда,
О других теперь трубили трубы.
Стал болельщик гением ХОЗУ.
Управлял великими делами,
И для тех, кто «на верху» или «внизу»
Был доступен словом и делами.
Разбитной. Наверно ловелас.
Этого не знали никогда мы.
Но его глаза, как ватерпас
Направляли звезды в души к дамам.
А футбол… Футбол объял весь мир.
И сошлись на поле ветераны.
Тот – защитник, этот – бомбардир.
Оба вместе – старые гурманы.
В раздевалке, в душе и в кафе,
На трибуне стадиона, у экрана
Трезвенники, будто «под шафе»
Прожигали жизнь футболоманов.


                Желанное и запретное мучительно.
Оскар Уайльд.
* * *
Я с собой борюсь жестоко.
Не звоню, не приезжаю.
Без тебя я одиноко
Неприкаянным блуждаю
Среди мыслей и кварталов,
Среди улиц-заблуждений.
Ночь прошла – опять светает,
Мрак гоня от наваждений.
Очи черные. Улыбка
И готовность ожиданья
В совершении ошибок
Долгожданного свиданья.
Я хочу тебя увидеть
И твоей руки коснуться
И однажды от обиды
На судьбу – с тобой проснуться.

                Если вы хотите влиять на ребенка,
постарайтесь не оказаться его отцом.
Д. Маркис
ВНУКУ

Жил отважный капитан.
Он объехал много стран.
И в пятнадцать лет мальчуган –
Капитан…
Как мне хочется, чтоб ты
Рисовал свои мечты, –
К достиженью высоты
Рвался ты…
Без амбиций и вражды
Без обид и суеты,
Чтоб оставил ты следы
Красоты…
Чтоб тобой гордились мы
Наяву и, видя сны,
И чтоб были все умы
Сражены…
От блистательных побед
Будешь горд. А я уж сед.
Но доволен будет дед
От бесед…
О тебе тогда споем
Может с бабушкой вдвоем.
Если даже и умрем,
Мы споем.



                Книга – это лучший подарок.
Советская поговорка
ВНУЧКЕ

Ты сегодня на этот подарок
С удивленьем глядишь.
« Что взбрело этим старым?!» -.
Ты друзьям говоришь…
Но потом повзрослев, ты
Прижмешь эту книгу к груди,
Когда твой рисунок с мольберта
Время опередит…
Может быть среди шума дневного
Или в бездне ночной тишины
О судьбе, как от счастья хмельного,
С благодарностью вспомнимся мы.


Честь – это внутренняя совесть,
а совесть – это внутренняя честь.
А. Шопенгауэр
ВОПРОСЫ, ВОПРОСЫ...

Что б написали вы, Илья Григорьич,
о нашем времени сейчас?
Какую б вылили вы горечь
о ваших сверстниках, о нас?
Какая б в вас проснулась совесть?
Уехали б опять в Париж?
Какую б написали повесть?
Иль восхваляли б чью из «крыш»?..
Стою я на Тверском бульваре
пред домом тем, где жили вы,
где вы творили, горевали
и где стране служили вы.
В вас впечатлений, словно в губке.
Сожми в руке и – столько жиж?!
Пыхтя в самшитовую трубку,
рожая «Люди, годы, жизнь».
Борец за жизнь, в иной эпохе
Вы б были тем же, как тогда,
хоть с сердцем было бы вам плохо
от бесполезного труда.
И может быть, на нас с печалью,
взяв в руки легкий саквояж,
смотрели б с «Боинга», качаясь,
свершая, как побег, вояж.
Назад. Туда, где было хуже,
но цель была. И – ясным путь,
где знали вы, что людям нужно,
где буря, оттепель и суть.
И были вы душой неистов
в порывистости непростой,
но нам стихами журналиста
вы грели души добротой.
Не знаю я, какую б ниву
вы выбрали сейчас и здесь?
В каком неистовом порыве
вы б сохранить пытались честь?
Но я уверен. Нет, пытаюсь
и, помня Хулио юнцом,
на вас похожим быть стараясь,
когда дружили вы с отцом...
Что б ни писали вы, Илья Григорьич,
когда бы оказались вдруг
вы здесь, сейчас, где каждый – морочь...
Остались бы – И. Эренбург.

Радостное выражение врача –
начало выздоровления больного.
Ф. Рохас
ВРАЧ

Кудесник, врачеватель, лиходей...
Вошел в нутро болезней самых разных:
мятущихся страдальцев и благообразных –
несносных, влюбчивых и разбитных людей.
Со всеми, всюду, среди всех, всегда
сосредоточен, тщателен, пресечь готовый боли
любому пациенту, где назначением и ролью
он утверждает власть таланта и труда.
Он выбрал путь, не самый легкий путь.
Молва людская превозносит имя,
что в благородной памяти хранимо
и растекается в пространстве, словно ртуть.
И с этого пути уже вам не свернуть.
И будут страждущие снова к вам стучаться,
чтоб с муками и с болями расстаться,
чтоб радость жизни снова им вернуть.


                Единственная настоящая роскошь –
это роскошь человеческого общения.
А. Сент-Экзюпери
               
                Чем ты, Омар Хайям, нас поражаешь?!
                Тем что, не зная нас, нутро ты наше знаешь.
                И современников своих в грехах изобличая,
                Ты нас – «цивилизованных» - изображаешь.
                Л.Г.

В САДУ ХАЙЯМА...
(Триптих)
1.
Я снова возвращаюсь в дивный сад
с листвою ароматной на деревьях,
где птицы в зарифмованных ажурных перьях
и где старик Хайям мне неподдельно рад.
Развел огонь он на сырых камнях.
На них сосуд с водою родниковой.
А рядом рис и мясо для густого плова
и пряный запаха разнотравья в пиалах.
Сосредоточен взгляд, внимателен и строг.
Миры в нем прячутся и веками прикрыты.
Столетий опыт и узорчатые плиты
незавершенный продлевают в нас итог.
И приближаюсь я, как тень, к его огню,
вдыхая вечности бескрайние пространства.
И все его негаснущие звезды страстно
ночную рвут меж нами пелену.
Стою пред ним и жду желанных фраз,
ему составить общество в надежде.
А он приник к огню, подумав прежде,
и указал на камень мановеньем глаз.
И не было меж нами никаких преград.
Вдыхали мы природу в одночасье
и обсуждали молча странное участье,
из разновременья пришедших в этот сад.
Сварился плов, и, как творец чудес,
с загадочной улыбкой он наполнил чаши,
и красное вино дохнуло в души наши,
в нас возрождая страждущих повес.
И потекла беседа на странном языке,
словно во сне или в ином созвездье.
В дурмане смеха, без преграды лести,
с гаданием о счастье по высохшей руке.
Свое отпели птицы и отцвели цветы.
И суховей подул, заполнив все пространство,
стряхнув нежданно праздное убранство,
развеяв время наше как мечту...
И я вернулся в свой цивильный век
из архаичного хайямовского века,
где жил в саду седой и неизвестный лекарь,
реликтовый хороший человек.
В саду Хайяма, в том заброшенном саду,
среди цветов и трав забытого аула.
Я иногда встречаюсь с ним и, встав со стула,
с улыбкой и волнением к нему иду.

2. Портрет Хайяма
Осмыслил художник тебя таковым.
Хитрец! Ты средь мудрых поэтов – аким.
Лукавство в глазах и насмешка в улыбке
И жизнь почитаешь занятьем святым.

В глазах юнца блеск недовольства и ума
Уходят в ночь глухую минареты и дома.
Взрослеет он и жить не успевая
Увязла в горле, словно во рту хурма.

В тебе мечты. И бродит дух вина,
Где юность чью-то ангел свел с ума.
Где абрикос цветет и солнце освещает,
Где власть завистникам Вершителем дана.

Она зовет к любви. Ее красивей нет.
Она зовет туда, где вместе – Бог и свет.
И если ты джигит, тебе не устоять,
И ты пойдешь за нею, если ты поэт.

Вокруг нее ручьи, деревья и цветы
И перед нею, юной, преклонился ты.
И Муза дивная увидела поэта,
Познавшего законы Красоты.

Ты пред цветком стоишь, а пред тобой старик.
Тюльпан цветет. И твой прекрасен лик.
Но все проходит в этом мирозданье,
Как бы красив ты не был и велик.

Ты опьянил ее и от нее ты пьян
Ты обольститель, как трели соловья.
В тени цветущих роз, в объятьях сладострастных
В руке не дрогнет чаша заветная твоя.

Ты в поиске счастья в кувшине, на дне…
Красиво слагаешь стихи о вине.
Приходят друзья. И свечка моргая,
Тебе и друзьям воздает в чайхане.

На голове чалма, сидит он на крыльце
Извилисты морщины в улыбке на лице
И свиток свежий на столе ми не просох калам
Он записал благую мысль, как истинный имам.
В пустынной тишине из свеч и лун
Песня просыпается звучаньем струн.
Все, что отдал он миру,
А теперь он едет в свой Нишапури.

В глубоком раздумье сидишь на земле
И скорбные мысли видны на челе.
Все сбудется то, от чего не уйдешь,
Коль правда забыта и здравствует ложь.

Твой взгляд насмешлив, проницателен, умен
В науку, в рубаи, в другие мысли углублен.
И медленно теплеют, улыбаясь –
В бутон любимой розы устремлен.

Когда-то был и ты таким же молодым,
Но годы улетучились, от них остался дым.
И смотришь ты на прошлое свое, а за спиной
Вошла она, как память, дохнувшая весной.

Там хоровод из гурий, звонит призывный гул.
Вино в кувшине терпкое и ты, старик, уснул.
И вот уж собирается насмешливый народ,
Который никогда души поэта не поймет.

В саду Хайяма розы круглый год.
Ему природа щедро воздает.
Щебечут птицы над его могилой
И свет над ней не гасит небосвод.

3. Из бесед с Хайямом
Одним дыханием природы живы мы,
Стремлением к свободе живы мы.
И пусть другие наслаждаются, как мы.
Пока прекрасны мысли – живы мы.

Ты просишь вернуться в наш душный очаг?
Прошу, не туши огонек свой в очах.
Налей мне, красавица чашу вина,
Чтоб я отошел от тяжелого сна.

Ее отец ведет к тому, кто дан ей Богом.
В другую жизнь и в чуждые чертоги.
Пусть он красив и молод, пусть богат.
Но почему-то страшно ей. И непослушны ноги.

Адам и Ева – предмет досужего разбора.
Румяным яблоком раздора.
«В нем половинки ваши», сказал им Бог.
А чья какая, Он сказать не мог.

Ушел в небытие их шах.
Гуляют злые ветры в их горах.
Они пришли к тебе просить совета,
Как дальше жить, как будто ты Аллах.

– Разбей кувшин! Освободишь ее!
– Там пустота, коль выпито питье
Лишь пьяный дух живет в его объятьях
И беспокойный сон в пустой кровати.

Как джин, двух забулдыг ты вынул из кувшина.
И смотрят как-то странно они на джина.
Но вновь наполнился кувшин вином.
И снова парочка оказалась в нем.

Играет в войны и бесчинствует народ.
Над черным дымом скрылся небосвод.
И люди, словно камни, валяются в пыли
И даже Он, Единый, любимых, не поймет.

Бальзам – своим, а яд – врагам.
Но те и эти посещают храм.
И те, и эти исповедуют ислам,
И делят радости и беды пополам.

Струны звучат, кони храпят.
Льются рекою косы до пят.
Сколько вокруг у нее женихов!
Больше, чем звезд, что над нею горят.

Не ищи удачи в гуще ярких звезд.
На беду не сетуй в перебранке гроз.
Посмотри в глаза любимой лучше –
В них найдешь ответы на любой вопрос.

Что пиала содержит? Чай или вино?
Что спорить? Вам не все ль равно?
Она ж не ваша, а тех, что за столом.
И балуются чаем. А может быть вином?

За волнами моря скрывается мир.
Вселенная целая – твердь и эфир.
Что знаем о нем мы? Живем как впотьмах.
И как им живется, лишь знает аллах.

Горящий океан. Скользящая ладья…
С любимой уплываю я в дальние края.
Но сок граната из родного сада
По милости аллаха отрезвил меня.

За строчкою строка. Я о любви пишу
И вижу я, что перед истиной грешу.
Люблю одну. Слова дарю – другой.
Той, что сегодня провожал домой.

Сквозь облака, лучи и ангелы спускаются ко мне.
И растворяюсь я в их песнопеньях и в вине.
Пред нами рай – мираж очарованья.
И так же, как мой друг, забудусь я во сне.

                Ни в чем я не нахожу такого счастья,
как в душе, хранящей память о моих добрых друзьях.
В. Шекспир
ВСЕ ТОТ ЖЕ ГОЛОС...
(И. М.)

Все тот же голос... Как бы хотелось мне,
чтоб глаз горящих пламя не угасло,
и в нашей непонятливой стране
хоть кто-то жил и прожил не напрасно.
И одержимость та, которая внутри,
что неподвластна внешним измененьям,
в глазах усталых, изможденная – горит
особенным в искусстве измереньем.
Не все ль равно – поэзия, театр!
Душа не знает слабости покоя,
когда живет в ней собственный Монмартр,
смешавший наслаждение с тоскою.
И так живем, встречаясь каждый раз
все более седыми и все реже.
То в Рождество, а то в Наливный Спас,
все той же – ты. И я, наверно, тем же.
                Армен – добрейший из добрейших, улыбчивый и гостеприимный человек. Снисходительный к человеческим слабостям.
 И мучается от бездарностей.                О. Ефремов
ВСТРЕЧА

Хитрющей, добрейшей улыбкой Армена
Невероятной силы
Меня когда-то несло в Армению
И по тропкам ее носило.
И смешливое сердце Мкртыча,
Голевые мячи Иштояна,
Как из звездного моря кличут
Академика Амбарцумяна.
С младенчества чувством нежным
Привязался к соседу Аббасу. -
Был слушателем прилежным
Его бурлящего баса.
Мой друг из глухого селения
Принес апельсин в больницу
И сказал: вот тебе от Армении,
Может быть, перед сном сгодится.
Это было в далекой армии
Сорок с лишним тому назад.
Тогда неразлучной парой
Мы ходили в один наряд.
Где сегодня мой друг, не знаю.
Только помню, он жил в Спитаке.
Может быть, его внук играет
В каком-то своем спектакле.
Опьяненный душой Армении,
Исходивший ее дороги,
Я сегодня в гостях Армена
В полушубке тайги-берлоги.
Мы сегодня душою – байкеры,
Говорим о футбольных делах.
Под чаек, анекдоты и байки,
Словно в детстве ходили в друзьях.


Не победить, а убедить – вот что достойно славы.
В. Гюго
ВЫСОЦКОМУ

Ловил ершей и улыбался
ты быстрому течению реки,
под удочкой неловко изгибался,
когда стремились с ней умчать крючки.
И думал, верно, ты тогда мечтая:
вот так умчусь я в жизненный поток
и, может быть, как снег, я в ней растаю,
а может, скажут: «Вова, молоток!»
Ах, какова мечта! В тумане силуэты,
картины, радуга, осенние дожди
и освещенная потоком света
большая сцена с залом – впереди.
Как кружится земля! Умчат составы
с мечтателями вдаль, а кто-то будет здесь
искать ростки удач своих и славы,
пройдя через наив и чью-то спесь.
Через обманы, стоны и мытарства,
людскую зависть, черствость и хандру,
а в вещих снах сверкающие царства
влюбленно смотрят на твою Игру.
Где ты, перевернувший Зал Планеты,
ведешь в неведомое зрителей своих,
первопроходцем, новым чудом света,
где с замираньем сердца этот зал затих.
Но сны уйдут, и жизнь жестокой свахой
будет мечты и грезы разрушать,
и существо твое в надеждах или в страхе
смятенно будет жить и воевать.
И вновь страдать, искать и удивляться
своей открытостью израненной души,
и, может, будет песня удаваться,
и будут роли чудо-хороши.
И будет рампа, звания, улыбки
к тебе охрипшему и радостному льнуть,
сочтя невинными, в стезе твоей ошибки
простят. И поспешат их зачеркнуть.
Но выдавали боль опущенные плечи,
в печали выстраданный мир любя,
ты нес в себе судьбы противоречья,
идя в пролом и высказав себя.
И уходил. Ушел. И вдоль аллеи
Ваганьково неспешно я иду,
а там цветы, словно костры, алеют
на камнях у прохожих на виду.
И ты с гитарою, живой и невредимый,
сошел со сцены или с кадров лент,
прекрасный и такой необходимый,
творящий жизнь на радостной земле.

                Не было еще ни одного мудрого человека, который хотел бы помолодеть.
Джонотан Свифт
ГАЛИНЕ

Ты каждый день в моем воображенье
Всплывала, улыбалась, исчезала.
А я перед тобой, как в услуженье,
Чтоб ты мне что-то, радуя, сказала.
Я так хочу (как Феникс) возродиться,
Стать молодым улыбчивым мужчиной.
И в чем-нибудь Галине пригодиться
И быть необходимым без причины.
Пусть будут эти строки нашей тайной,
Как мост невидимый в душе двоих.
Что возникают в людях как-то странно
И превращаются в нестранный стих.


             Кто крепок телом, может терпеть и жару, и холод.
Как и тот, кто здоров душевно, в состоянии перенести и гнев,
и горе, и радость, и остальные чувства.
Эпиктет
ГИМН ЗДОРОВЬЮ
(Г.Ю. Ковалевой)

Искусись Природой, Дева,
из целебной кладовой.
Справа – лес, а степь – налево.
Ты ж, как птица над рекой.
В ней отвары и завары,
птичий гвалт и запах трав,
и поющая гитара
про забавы из забав.
Сотворит Природа баньку,
в кадке растворит бальзам
и росою спозаранку
упадет к твоим ногам.
И как чудо-омовеньем
из библейской старины
для Природы откровеньем
обновленным станешь ты.
Полной чувственности Павой
выйдешь словно в новый мир.
И волшебною Купавой
залюбуется Кумир.
Перед ним, как на причастье,
заиграет в жилах кровь.
Где здоровье, там и счастье,
восхищенье и любовь.

 Страданиями и горем определено нам
     добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах.
Н. Гоголь
ГОГОЛЬ

Он отошел от сна и приоткрыл глаза,
и в первое мгновение не понял:
вокруг темно и душно, на щеке слеза,
и ничего, что было с ним, не помнил.
Закрыл глаза, чтобы открыть их вновь,
увидеть свет от солнца или свечки,
но вдруг от ужаса застыла кровь,
и стало жарко, как в горящей печке.
Он поднял руки – перед ним стена,
под ним постель и непривычная одежда,
и затекла от пролежней спина,
и все не так здесь, как бывало прежде.
И понял он, что жив и погребен,
и летаргические сны не видя,
на муки был нелепо обречен,
и путь последний свой возненавидел.
И понял он – лежит во тьме земной,
и мир над ним, в котором жил когда-то,
не знает мир, что он еще живой
и пережил он смерти избранную дату.
И понял он – лежи и размышляй,
вновь проживи всю жизнь в последнем ложе,
а там, вверху, ноябрь иль, может, май,
и жизнь его никто продлить не может.
Смерть не страшна – нелепа жизнь в гробу,
и страх не перед смертью, а от муки.
И кто избрал ему предсмертную судьбу,
кто приложил к захороненью руки?
Невыносимой стала духота,
и ладаном пропахло все пространство,
и до предела истина проста,
и удивительна кривая странствий.
Он в склепе замкнутом – ни выйти, ни позвать,
он обречен, осознавая драму,
он извивался, не хотел он умирать
и рвал все то, что привезли из храма.
Он был в поту, его душил кошмар.
Он весь в грехах из страха и из смрада,
и в суть его души проник угар,
и не встречал он никакой преграды.
Лишь стон надежды – может быть, поймут,
и выроют из склепа, из могилы,
и незаметно гения вернут
к местам родным и заводям унылым.
Но задыхался он, и сердце невпопад
стучало гулко и хрипело горлом,
и Гоголь, скрюченный, ушедший в смерть сквозь ад,
держал во рту цветок могильно-горький.
И смерть к нему пришла, быть может, так
через неделю, месяц или сутки,
если, конечно, мы не стали жертвой «утки»,
а в крышку гроба был уперт кулак.


                Богу Богово.
Из Библии
ГОРЯНКА
(П.З.)

Ты вовремя выбери правильный путь,
Чтоб в черные очи я мог заглянуть,
Чтоб в песне горянки я мог распознать,
Что выбрала путь независимой стать.
От мутных потоков страдает река,
В отложенном счастье печаль и тоска.
Любовь и терпенье в себе сохранять -
Судьба, от чего продолжаешь страдать.
Все то, от чего безнадежно пусты
Мечты-миражи и надежды-мосты,
А время уносит, как ветер – цветы,
В росе – лепестки, чистоту красоты…
Ты вовремя выбери праведный путь.
Укажет Аллах, как с него не свернуть.
И гордость, и честь, красоту и мечту
Я увижу в глазах и в улыбке прочту…
----------------
Украсила песня горянки простор,
Любовью наполнена царственность гор.
И горец-романтик сквозь топот коней
Исполненным счастьем предстал перед ней.
Улыбкой таинственной, блеском наград
Живешь в окруженье любви без преград.
А рядом – судьба. Обожаем и свят.
Два сердца скрепил навсегда шариат.


                Видит Бог, что счастливые совпадения
не бывают случайными.
Из ТВ.
9 МАЯ –ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
БУЛАТА ОКУДЖАВЫ

Войска подходили к Берлину
И рушился город от взрывов…
И к Первому Мая могли вы
Рейхстагу повыломать спину.
Но что-то здесь не получалось.
Нарушить пришлось директиву
И к Первому мая могли вы
Берлин разгромить величавый.
Как будто иную вы дату
Нашли. И другие мотивы…
И к Первому Мая могли вы –
В канун дня рожденья Солдата.
Победу, салюты и Славу
Солдаты стране подарили!
До слез они счастливы были
К рождению Б. Окуджавы.

                Мы можем поддерживает высокие
нравственные стандарты только тогда,
когда правители государств обеспечат наших граждан
личным примером преданности делам общества.
Д. Кеннеди
ДИОГЕН

Правитель встретил гения и ласково спросил:
«Что хочешь, повелитель, из царственной казны?»
А тот сказал: «Свое здоровье я уж износил,
а потому мне солнечные лучи нужны».
И влез он в свой привычный и неказистый дом:
«Уйди от бочки, путник, иди своим путем».


В любом обществе главной движущей силой
является семья.
А. Герцен
ДОЧЕРИ

Скороговоркой пронеслись слова
И улетучились в пространстве.
Мне на плечо склонилась голова
И я услышал тихое: ну здравствуй.
Вот так живем мы. Я в Москве.
А мама где-то там за Тулой.
В Зеленограде ты. Сергей же часто – вне,
А Ленька, как всегда, в загуле.
Вот так живем мы. Но бегут года
К какой мы все стремимся дали?
Что там за горизонтом? А может быть туда
Не доберемся вместе никогда мы.
Вот так живем. Встречаемся тогда,
Когда беда иль чьи-то именины.
И то – не все и, знаешь, – не всегда.
Скорей к друзьям, к кому-то на крестины.
Вот так живем. Меняет время нас.
Меняется страна, а вместе с нею люди.
И там, где рушится один иконостас,
Возводится другой. Но долго ль жить он будет?
Вот так живем. И где-то там внутри
Живет тепло во мне, как маячек-надежда,
Где «да» и «нет» то гаснет, то горит
Семейное тепло, как было прежде.
Быть может в чем-то виноват и я.
Как будто леденеют души на морозе.
Мы к одиночеству спешим. Но так нельзя
Оно рождает в нас сомнения и слезы.
Ну здравствуй, дочь! Задумался, прости,
Не виделись мы столько, даже страшно,
Что так мы перепутали пути,
Смешав чужие колеи и наши.
Вокруг тебя друзья. И столько красоты!
И Данька с Настей рвутся к свету…
Рад за тебя. Живешь семьею ты.
И вот письмо от мамы. И Ленька где-то…


         Как ни странно – у дружбы, скорее товарищества,
есть своеобразная вертикаль выбора – каждому свое.
Из ТВ-программы «Честный детектив»

ДРУГУ

Я подарил бы лето тебе,
но лето себе хочу я оставить.
Я весну подарил бы тебе,
но весну для любви хочу я оставить.
Я осень подарил бы тебе,
но осень Пушкин себе оставил.
Потому зимою пришел к тебе,
чтобы зиму тобою я мог прославить.


У настоящего поэта кроме сердца
должны быть и какие-то знания.
И. Сельвинский
                ДОКТОРУ ПОЭЗИИ…

Михаил Леонович Гаспаров,
Доктор стихотворческого права.
Академик стихотворных форм –
От классических до вычурных реформ.
Его путь – та линия поэтов,
Где в руках фонарь – источник света.
Под ногами камешки-стихи
Гениальных строк и чепухи.
Разложил мозаику-картину
От хорея с ямбом до секстины.
Смешанные метры и баллады,
Строфика, народные рулады.
И венки сонетов, как поплавки в реке,
Где каждая строфа – строка к строке.
Верлибрами озвучены романы
Там где играют вкусами гурманы.
Гекзаметры античные восстали.
Они ненужными когда-то стали.
Стихи фигурные и даже акростих
Остались, как посланье на двоих.
Там ритурнель играет на трубе
И триолет напомнил о себе.
Одические строфы паникуют,
Их глосса с вилланелью под себя пакуют.
И усложненный пантум и канцоны,
Влюбленных в рондо перезвоны.
И экзотические рифмы и цезуры,
Частушечное пенье без цензуры.
Вот стих и смысл. Стихораздел и рифмы,
И вложенные в строфы чувства ритма.
Вот ритмика! – константа, анакруса
Как результаты взвешенного вкуса…
Я всю ночь, всю ночь от них балдел.
Будто женщиной любимой я владел.
Словно сладкими плодами угощался –
Чем-то не земным обогащался.
На его ведущей колее.
На обильно вспаханной земле,
По которой он прошел однажды,
Утолив во мне надежды жажду.
Прояснив, вооружив, доверив
Мне войти в свой храм, в распахнутые двери,
Чтобы ему воздать и углубиться в суть,
Чтоб знать куда идти и не свернуть…

                Мы все настолько разнообразны, что суждения и мнения наши,
оценки и доказательства сугубо индивидуальны.
Л.Г.
                ДРУЗЬЯМ-ЭМИГРАНТАМ

Куда вас манит чуждая страна,
Готовя вам обитель?
Или у нас вас кто-нибудь обидел?
И нахлебались вы проблем сполна.
Каким Эдемом будет новый край,
Чтоб позабыть морозы и невзгоды?
Но, думаю, пройдут, промчатся годы
И мхом покроется ваш вожделенный рай.
А, впрочем, я желаю, вопреки
Моей планиде – счастья и удачи.
Я не могу желать друзьям иначе
И не пожать в последний раз руки.
Но я на память, чтоб не забывали,
Мохнатого Мишутку вам дарю,
Чтоб в дни рождения я по календарю
С друзьями выпил. как мы выпивали.
Сомнениям в любви меж нами не бывать.
Компьютер. Скайп. И было бы желанье.
И на любом мы можем расстоянье
Друг другу что-то важное сказать.
                Люби людей и в людях разберешься.
Е.Евтушенко
Е. ЕВТУШЕНКО
 
Ты маг поэзии! Почти монументален.
Когда-то моден был, а иногда скандален.
Кому-то помогал, кого-то окрылял
И молодых поэтов людям открывал.
И не завидовал тому, кто гениален.
И говорил, что труд поэта на Руси, -
Гражданский долг без робости носить
И верным быть ему, как святости Иисуса,
И не менять традициям и вкусам.
Поэт страны, ты не был трусом.
Ты был поэтом, сколько было сил.

Существуют мужчины,
способные обмануться любой женщиной.
К. Краус
* * *
Зима нас не щадит, ни нежит.
Не ласков год. Он хмур и снежен.
Весна! Весна! Восьмое марта,
И жизнь становится азартней.
Она бурлит, взлетает песней,
И тема стала интересней.
Вокруг лишь женщины – гурьбой
И ты – поодаль – не со мной
Вдыхаешь воздух голубой –
Восьмое марта – праздник твой.


                Что может быть хуже для прирожденного поэта, чем родиться в век разума.
М. Арнолд
ЗВЕЗДЫ
 
Ночью в небе звезды, звезды...
Среди них плывет луна...
Ты скажи мне, критик грозный,
скольких знаешь имена?
Посмотри на небо ночью –
и увидишь столько звезд.
Золотые гвозди прочно
закрепили Млечный мост.
И горят они над нами,
что мерцает, что летит.
Над горами, над морями,
а земля под ними спит.
Так и мы горим и гаснем
у светильников ночных.
Может быть, их свет напрасен,
не засветит в людях стих.
Подчиняясь воле божьей,
среди тысячи имен
вы узнаете, возможно,
пять из нескольких времен.
Но горят, горят другие,
безымянные пока,
всенебесные, ночные...
роль их тоже велика.
В небе звезды, звезды, звезды...
Что мерцает, что летит.
Успокойся, критик грозный,
в каждой что-то, но горит.

                Самое главное – выбор правильного решения и его реализация на основе творческих идей в интересах народа.
Из ТВ по Московской области
                ЗВЕНИГОРОД
                (Л. Ставицкому)

Звени, город! На всю Московию.
на всю страну, во все края!
К тебе внимание приковано,
Московская Швейцария моя.
Гуди, город! Край спортивный.
Звон колоколов – малиновый набат.
От конца и до начала – перспективный,
превратишься скоро в спортоград.
Звени, город! Через все столетия
ожидал, когда придет твой час.
сотворим тебя руками этими,
а в ответ прославишь ты и нас.
Пусть горит на самом видном месте
путеводная твоя звезда!
Звени, город! Что бы были вместе
мы с тобой, красавец, навсегда.

                Равенство противоречит свободе,  поскольку в условиях свободного развития неизбежно возникает неравенство.
П. Гольбах
ЗНАМЕНИТОМУ
ОДНОПОЛЧАНИНУ

Извини, что я на «ты» с тобой.
Пусть исчезнет время на минуту...
Мы плечом к плечу на смертный бой
приближаемся к чему-то.
Мы с тобою на войне, в грязи.
И махорку делим по затяжке,
и настолько близко мы вблизи,
что рифмуем на одной бумажке.
Ты не прост. Покашливал слегка,
морщил лоб и гордо улыбался,
и глядел ты будто свысока,
а во мне совсем простым остался.
Было много разных мелочей,
как у времени – бегущие минуты,
и луна, как лампа в сто свечей,
на меня смотрела серой ртутью.
Ты на высших форумах бывал,
и тогда, в обыденной землянке,
в комполка поэта ты не знал,
жившего когда-то на Таганке.
А потом вернулись мы с войны.
Как плясали души от дурмана,
и вопросы быта решены,
и залечены сквозные раны.
Слава Богу, будем живы мы,
и, впитав в себя чужие нравы,
будем жить мы все-таки людьми,
добывая каждому по славе.
Ты напишешь оперу для нас
про войну, про мир, про горизонты,
а потом уедешь на Кавказ
от каких-то всероссийских фондов.
И, быть может, встретимся опять
и, как водится, нальем по-братски
по стакану белой, чтоб сказать,
что сражались мы по воле ****ской.
И посмотрим в карие глаза,
и друг другу мы нальем по новой,
и, как память, выступит слеза,
что-то скажет вместо траурного слова.
И разъедемся. Как прежде, кто куда.
Будут новые победы, поражения...
Мы запомнили друг друга навсегда
и всех тех, кто были в нашем окружении.

Высшее наслаждение актера – импровизация
в зерне придуманного и рожденного на сцене.
Е. Весник
ИГРА
(Е. Веснику)

Игра актера – продолженье детства,
где искренность – первейшая статья,
но более изысканные средства
фантазий в нем – о сути бытия.

                Я последний поэт России.
А. Вознесенский
Поэтов в России не счесть.
В ней не будет последних поэтов.
Даже тех, что – и совесть, и честь…
И Россия их помнит за это.
Л.Г.
И НЕ ТОЛЬКОПАМЯТИ ТВОЕЙ…
(А. Вознесенскому)

Будь по-твоему, и пиши, как пишется.
Несуразные чары – твоя стихия.
Пока виртуальный – легко тебе дышится.
А мне бы откашляться в банки сухие.
Стрелок притаился и дышит на мушку.
Цель выбирает по уровню роста.
Бьет в бугая, попадает в старушку.
На месте бугай – виртуальный Апостол...
Тих и улыбчив, отпущен с грехами.
Ты словно вбираешь, вдыхаешь допсилу.
Чтоб вновь провернуть наши души стихами,
Чтоб жутко нам стало и радостно было.
И в новом миру и в ином измеренье
Ты, свой дробовик прихватив, - начищаешь
И там – виртуальный и без измененья
Ты жертву на мушку опять выбираешь.
Ищешь наместником грозного Данте
В кущах и в пламени не виртуальных
И в сопровождении звуков анданте
Антигероев своих гениальных.
Будто колышутся чьи-то могилы
И вновь собираются тучи пролиться,
Скопившие не виртуальные силы.
Чтобы поплакать, грозой разразиться.
Чтоб покреститься на ту колокольню,
В которую солнце уперлось, глазея.
И ты, словно птица, фигурой прикольной
Летаешь над нею под смех ротозея.
А рядом с тобой виртуальные тени
И антигерои и их отражение.
Фиалки Шагала, пророчества Меня,
Где музыка слова звучит в напряжении.
На пик восходящий в ботинках тяжелых,
Где воздух не может помочь отдышаться,
Весь мир под тобой, а в душе твоей холод
Живет вместо страха, что можешь сорваться.
Стою над тобою я, как в невесомости
Странные чувства – пустые, гнетущие.
Это, наверно, вибрация совести –
Не проходящее русское сущее.



                Наслаждение не в том, что я вкушаю,
а в том, чтобы получить то, чего я желаю.
С. Кьеркегор
                ИСТОЧНИК
                (А. Ахматовой)

Я возвращаюсь непременно
к источникам величия печали,
и силы набирая неприметно,
в кого-то их невольно излучаю.
И незаметно приближая старость,
гляжу в источник бодрости испитый,
и все, что взято из него, – осталось
губами недосказанной молитвы.


                Мы думаем, что Бог видит нас сверху.
                Нет, Он видит нас изнутри.    Жильбер Сесборн.
 
КРЕЩЕНИЕ.

Придешь сюда, воздвигнешь храм
И будешь в нем из года к году
Молиться, петь за псалмом псалм
Из Нового Завета для народа.

И я средь прихожан в потоке длинном
Приду к тебе незримым и больным.
И со свечей в руках, в раздумье молчаливом
Я на колени встану перед Ним.

И на меня прольется луч Предтечи,
Невидимый, неотвратимый свет.
И слух достигнет ровной речи
Под куполом небесным озвученный Завет.

И выйду я, пред Богом не лукавя,
Из храма Покрова с очищенной душой.
Пройдя крещение к духовной переправе…
И ты с улыбкой под руку со мной.

                Исключить из жизни дружбу все равно,
 что лишить мир солнечного света.
Цицерон.
КУРШАВЕЛЬ.

Падают ниц перед смелыми,
Сильных удача хранит.
Завидую вам по белому
В глазах ваших снег не рябит.

Вихрем проносится лыжник
Сквозь неба бездонную синь.
В пропасть сорвался булыжник
От криков случайных разинь.

И ваши глаза заблестели,
Вступили и вы на лыжню.
И горы вокруг полетели.
Забыв неприступность свою.

В ушах зазвенели, запели
Потоки воздушных высот.
Лишь тени от сосен и елей,
Зигзаги и стойки ворот.

Чтоб вы раскрасневшимся монстром
Явились пред очи страны
И под впечатлением острым
Вы шли в окруженье жены.

Нас зависть не гложет, а манит,
Ведь бодрость и свежесть для вас
Бальзамом целительным станет
В прозревшем сиянии глаз.








                Тайна тайн нашим душам еще не блистала,
                В нас невежества много, а знания мало.
                А. Навои

К ЮБИЛЕЮ РОДА МОЕГО.

Очаг семейный  создан много лет назад.
И предки были, будут и потомки.
Друзья, знакомые, наличие наград
И личности… и личностей «осколки».

Пишите обо всех, пишите обо всем,
О летописи нашей многоликой,
О тех, кого уж нет, о тех, кто строил Дом,
О тех, кто был солдатом своей страны великой.

Пишите медленно, продуманно, всерьез.
Пишите так, чтоб было всем понятно.
Про радости и козни, дороги войн и слез,
Чтоб было честно все, доподлинно и внятно.

И как наследие большой семьи,
Войдет ваш труд в скрижали поколений,
Чтоб дар архимандрита  и послания мои
Нашли в роду  большое продолженье.



Пусть ваша книга укрепит семью.
                Послужит правдой прочностью семейной.
                Добытой памятью, со временем -  в бою.
        И приближеньем   даты юбилейной.

На данные свои взираю объективно.
Козьма Прутков.
                ЛУКИН

«Будь прост в величии своем!»
Слова нетленны, как ось веков.
В движении прозрачный водоем
Между знакомых берегов.
Лишь в этой ипостаси бытия,-
Угодным будь ты или безразличным,
Крутым ли баловнем столичным
И в славе, где твои друзья…
Наполнен скромностью привычной.
Всегда подтянут и, за собой ведя,
Потомкам праведный судья.
Нас юбилеи возвращают исподволь
В вальяжность добрую и в добрые надежды.
И юбиляр невольно исполняет роль
Улыбчивого мага в загадочно-прилежном
Обличии, держа в руках хлеб-соль.
Мой беглый взгляд остановился.
Запнулся на каком-то слове,
Но между всеми маг явился.
Мы разговорчивыми стали снова.
Вернувшись к главной теме дня.
Страна бурлила на протяженье ночи.
Ждала с надеждой Олимпийского огня,
Горящего в пред олимпийском Сочи.
А впрочем!
Вопрос не тот был основным.
Его оставили другим…
Вокруг друзья, ученики и сослуживцы,
Семья… Шампанское и пироги…
И благодарностью наполненные лица.
Тепло идет от них. И влажные глаза
Растроганы. И в ностальгическом порыве
У каждого есть то, что не успел сказать –
Значительное. Просто. Без надрыва…
А может промолчать? Под тосты пить и пить.
И улыбаться широко. И в полном откровенье
Все же сказать последним тост: «Как хочется нам жить!
И как нужны нам эти встречи
И быть всегда такими, как в юбилейный вечер.»





               Миграция людей, как миграция птиц,
морских течений, ветров и других
природных закономерных явлений, не хаотична.
журнал «Вокруг света»
ЛЬДИНА
(Брату)

Заблудшая льдина теченью подвластна
в бескрайних просторах великих морей.
И в теплых широтах она не опасна,
дельфины играют забавные с ней.
Плывет она в волнах, о юге мечтая,
со скал соскользнув из гренландских полей.
И прячась в воде, под экватором тает,
но, может быть, выдержит несколько дней.
Ее путешествие – путь к Антарктиде,
пусть толикой малой тот айсберг дойдет,
и берег ее она скоро увидит,
а значит, до новых времен доживет.
Ее мерзлота и взрастила, и манит.
И снежные ветры ей снятся в пути.
Достигнув Антарктики, льдина предстанет
пред тем, до чего ей хотелось дойти.
Но тает она, белоснежная, в волнах.
И в солнечном свете играют огни.
А может быть, в штормах, под заревом молний,
покрытые пеной бунтуют они.
Но льдина плывет, параллели минуя,
широты морские и материков.
И родственный берег она поцелует,
пройдя по фарватеру вдоль ледников.
И где-то к расщелине льдина прибьется
и смерзнется с берегом, в сны уходя.
А где-то другая весною проснется
и в воду скользнет, поплывет, как ладья.
И так по просторам мигрируют льдины
от севера к югу и с юга – домой.
И белые, белые, белые спины,
как лебеди, в черной пучине морской.


Увы, Муслима больше нет.
Но хорошо, что с нами его Великий голос.
А. Пугачева.
                ЛЮБИМЫЕ
                (Тамаре и Муслиму)

Блистательная пара. Слова бессильны
Союз Эдема воссоздало Время…
Притихли от печали гудки автомобилей,
Нависла траурная тишина над всеми.
Не голубки – орел с орлицей,
А шар земной – их дом огромный.
Народный баритон. Великая певица…
И две улыбки на фото скромном.
Величественный голос гремит с эстрады
И зал неудержим от мощи вдохновенья.
И вторит с площади любовью, как наградой
Ее очаровательное пенье.
Тамара и Муслим – незыблемая пара.
Гляжу и думаю: пусть будет хорошо им.
Как две страны и два огромных дара,
Сердца объединившие в одно большое.




      Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться;
и нет ничего нового под солнцем.
Екклесиаст
ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ

Жизнь – это то, что ты захочешь.
Все, что ты выжмешь из себя.
И над собой в слезах хохочешь.
Ее, проклятую, любя.







Даже самое маленькое и короткое счастье
удлинняет жизнь человека.
Л.Г.
МАЛЕНЬКОЕСЧАСТЬЕ

Твоё маленькое счастье
Где-то спряталось в груди,
Сердце рвёт оно на части:
Что там будет впереди?
Пробегают торопливо
Заколдованные дни,
Сердца скрежет горделивый
Игнорируют они.
Ни от солнца, ни с луною,
Ни от трепетной звезды
Нет ни ласки, ни покоя –
Лишь с надеждой ты на ты.
Вот она, твоя подруга,
Сладость терпкая мечты…
Растекаются по кругу
И расходятся следы.
Те, что шли к тебе, лучистой
Поклониться у окна,
Взять с собою образ чистый
И покинуть дотемна.
А кукушка куковала:
Сколько там осталось жить?..
И не много, и не мало
В этой жизни нам кружить.
Пробежало по окошку
Солнце зайчиком зари,
Указав тебе дорожку
От Самары до Твери.
Только ты остановилась
Здесь у Храма Покрова,
Сердце трепетно забилось
И звенят колокола!
И душе, что притомилась,
Стало сладко и тепло,
Словно ты с Москвой слюбилась,
С ней тебя и понесло…
Столько радостных событий
И заманчивых огней.
И невзгоды вдруг забылись
И тревоги вместе с ней.
Вспыхнув маленькое счастье
Вдруг заполнило всю грудь
И сподвигнув на причастье,
Указало к счастью путь.


                Мера ответственности –
составляющая человеческой души.
А. Макаренко
МАЛЬЧИК
(Внуку)

Светлый мальчик шагал по дорожке,
две собачки прилипли к нему,
его тонкие длинные ножки
уходили поспешно во тьму.
Искры света бежали вдогонку,
лились ливнями слезы обид,
и собачки присутствием звонким
умиляли тот тягостный вид.
Уходил он, глаза напрягая,
глядя под ноги, грустно молчал.
И беспечный свой день поминая,
как вернуться домой, он не знал.
И сгущалось над мальчиком небо,
гасло пламя надежды-свечи.
И не помнил, где был он, где не был
и где выронил в спешке ключи.
Как придет он домой? Что он скажет?
Как откроет железную дверь?
Заперт дом его многоэтажный,
и страдает мальчишка теперь.
Но навстречу, ища, приближалась
гулким бегом взволнованным мать.
И от радости псы завизжали,
что не нужно ключей им искать.
                Напрасно перед их глазами
Мы простираемся в земной пыли, –
И – короли – они не знают сами,
Что – короли!
М. Цветаева
МАРИНА
(Триптих)
1.
Загадочна, волшебна, непонятна
и притягательна, как ностальгические чувства.
Слова мои, как на коленях ватных,
стоят, благоговея, перед ее искусством.

И имя для нее придумано – Марина.
Как Анна, Игорь, Константин, Владимир,
как лики светлые икон старинных,
и в жизни нашей как необходимость.

Меж нами целый мир Вселенной,
и в небе черном блеск печальных глаз,
и мир вокруг в движенье неизменном
взирает с безразличием на нас.

И мы в его безумии вращенья,
мерцая пылью, с звездами летим
среди признаний, и прощаний, и прощений
и, не сгорая, как ненужные, горим.

Уходят и приходят поколенья,
как разные – похожие – миры,
и каждый в обновленном преломленье
ведет отсчет своей игры.


Вся явь, но – как обрывок сна,
Она приходит с речью внятной,
И вслед за ней всегда весна.
                А.Блок   
                2
                Любвеобильна и гениальна.
                Твои стихи, как крылья птицы.
                Ты на земле многострадальной
                С Россией не могла ужиться.

 
Как кровь и плоть в едином теле,
как соль морская в диких волнах,
не в унисон ты с нею пела
про жизнь и смерть, про рок и вольность.

Но вечность распахнула двери,
и сквозь расщелину проема
уходит дух высокомерия
и сквозняков большого дома.

И дочь любви родив и плача,
и восторгаясь, и играя,
Россия стала будто зрячей,
а дочь – у Данте – в розах рая.

Как будто мир достиг пределов
взаимной нравочистотою
и, землю всю перевозделав,
себя возвысил красотою.

Любвеобильная, страдая,
рвалась домой услышать звоны
колоколов и наблюдая,
куда несутся эшелоны.

Но вот одна, подбитой птицей,
без песнопений и гнездовий,
упала в мрачную столицу
ты, словно тенью, плачем вдовьим.


Ища на Родине покоя
душе горящей – там, где грохот.
И где ковали молодое
«соцбытие» под свет сполохов.

И стало жутко от надрыва,
где гордость превращалась в слабость.
Волной безвольного отлива
растаяла у стен Елабуг
.
В дымах непрошенной годины,
в глуши безропотно-рутинной,
и в списках очень, очень длинных
Русалкой брошенной, Мариной.

Какой поэт из бывших и сущих не негр,
и какого поэта – не убили?
М. Цветаева
3.
У реки в Елабуге кромешной
в отсветах от всполохов войны
в темном доме жили безутешно
грешники без права и вины.

Женщина согбенная в толстовке –
кем она была для тех людей,
кто ходил в рабочую столовку,
растворясь в тылу военных дней?..

Плыли дни – и вечны, и тоскливы.
Муж расстрелян, рядом нет детей...
Страшно, непривычно, молчаливо –
без поэтов, чтения, друзей.

Возникали проклятые рифмы,
образы кружились в забытьи,
растворялись сновидений мифы,
словно песни птичьи и ничьи.

Тучи хмуро над рекой повисли,
выплакав себя в раскислый день.
И удушье подбиралось рысью,
надвигаясь медленно, как тень.

Прочен крюк. Веревка Пастернака –
рок невыносимый – белая струна...
Рядом с нею некому поплакать.
В хмуром доме ночь и тишина.

И в покое лежа до рассвета,
распрямила скорбные черты.
Ее песни лучшие не спеты,
не сбылись отрадные мечты.

Уходила в самодельных дрогах...
И обряд-обычай обсудив,
вырыли могилу у дороги
и, ничем ее не оградив.

В августовской темно-серой сини,
скорчевав с обочин лебеду,
как бездомную, ее похоронили
на заре у Камы на виду.

И под хмурым небом было тихо.
Я стоял над Камой. на ветру.
Шелестели ветки облепихи,
у дороги рвали лебеду.


                Человек создал множество миров – миры языка, музыки, поэзии, науки. Пожалуй, важнейшим из них является мир моральных требований.
К. Поппер
МЕТАМОРФОЗА

Как живешь, живой поэт?
Буйствуешь?
Все, как прежде, пульс планет
чувствуешь?
Как когда-то супротив шел
течению?
И стихи писал ты в стол
Сверх терпения?
Шел то с флагом и щитом,
то с булавою,
а потом писал о том,
в «измах» плавая.
А потом среди друзей –
из противников
стал писать ты веселей,
для рутинников.
В мастерстве поднаторел,
фразы выучил,
в окруженье осмелел,
душу вымучил.
За строкой плыла строка,
рифмы смачные,
и смотрели свысока
тучи мрачные.
Ты глядел на мир тревог,
как чудачество,
и уже понять не мог
истин качества.
Тех, что Бог тебе послал
при рождении,
тех, которые продал
в становлении.
Два десятка толстых книг
дружат с полками.
Их цена, как вспышки миг
с кривотолками.
Спишь спокойно ты в тепле
обожаемым,
пирогами на столе
окружаемый.
Но когда из сути сна
просыпаешься,
над тобой гудит весна –
улыбаешься.
Лезешь в дальний сундучок
за тетрадочкой,
открываешь в нем крючок,
словно крадучись.
В ней неровною рукой
вязью вышитый,
бисер строчкой за строкой,
потом выжатый.
И находишь юность в ней,
как отдушину,
навсегда ушедших дней
и разрушенных.
В той тетрадке лишь одной
и исписанной
ты в поэзии судьбой
был прописанным.
А теперь в тиши ночной,
говоря с собою,
вспоминаешь ты порой
время молодое.
И щемит в тебе душа,
и тоскует память,
и не можешь ты дышать,
на себя поставить.
Но наступит новый день,
новые надежды,
и ночная дребедень
сгинет, как и прежде.
Будешь жить, как жил вчера,
на подмостках драмы.
Жизнь – на выигрыш игра
заданной программы.

                Народ силен тем, что помнит свою историю.
Л.Г.
                МИХАИЛУ СВЕТЛОВУ

Ах, как я понимаю, Михаил Аркадьич,
Ваш человеческий порыв, полет души,
что не дают ни черточкой слукавить,
в легенду отправляя тех, кто подвиги вершит.
Вот Осипенко Поля, Чайкина, другие
герои ваших самых нежных строк,
погибшие за Родину, все молодые.
А им бы, неизвестным, замуж в срок!
Уходят годы с нами, и меняются герои,
меняется понятие любви, меняется страна.
Хоть солнце прячется все так же – за горою,
хоть так же поздно к нам идет весна.
И вот живут уже другие поколенья.
А ваши строки к нам доносят, чтобы передать,
как восхищались вы в своем стихотворенье
девчонками, которых надо знать.
Наверно, что-то позабыто нами.
Не додано по совести, о чем сегодня речь.
Вам эти образы, словно равнение на знамя,
а для моих детей и внуков лишь пожатье плеч.

                Когда уходит из жизни друг –
уходит эпоха и начинает тиранить ностальгия.
Л.Г.
МОЕМУ ДРУГУ

Мой друг, и ты ушёл от нас в ночную даль.
Отглаженный камзол и на груди медаль.
Усталые глаза прикрыты навсегда
Над кладбищем гроза здесь холоднее льда.
И жёлтые усы, как эхо от войны
Умчались в небо «псы» в разгар твоей весны.
Ты как никто постиг суть дружбы и измен
И нашу жизнь, как миг и скорость перемен.
И прислонясь к кресту, как зеркальце – портрет
Унёс с собой мечту, а с нею свой секрет.
О том, как надо жить, не веря в чудеса
Страну любить, и слышать голоса
Страданий и любви, смятений и тревог
Движения крови в распутице дорог.
Как надо в руки брать лопату и кайло
И трудовую рать вернуть назад в село.
Где по утрам о ней соскучилась роса,
Где в рощах по весне тоскуют голоса.
Дроздов и глухарей, кукушек и стрекоз,
И кос и свинарей, и смеха их и слёз…
Но лишь мечты из грёз, на холмике цветы
И лёд холодных гроз оставил нам и ты.






                Кто страдает, тот помнит.
Цицерон
МОЙ МИФ
(И. М.)

Ты мой миф, мое виденье
тех наивных дальних дней.
К необычному стремленье
радужной мечты моей.
Но любил ли я – не знаю.
Ты тогда мудрей была.
Из придуманного рая
ты меня назад вела.
Хоть сама жила, как в сказке,
из заоблачных высот,
нетерпимой к всякой ласке
от избыточных хлопот.
Разно-путные дороги
разошлись на много лет.
Жизнь прошла сквозь сны-тревоги,
и теперь нас прежних нет.
Впрочем, ты – такая малость,
да и я – какой урок...
Все, что было в нас, – осталось,
ты – актриса, я – игрок.


                «Но видно что-то есть во мне такое…»
Д. Воденников
                МОЛОДОМУ ПОЭТУ

Воденников – красавец молодой,
Ему наскучила поэзия «простая»,
Как хлеб ржаной, чтоб запивать водой –
В нем возникает гул, что в грохот вырастает.
Взглянув в орфографический словарь,
В словарь поэтики или еще куда-то,
Как на своих братанов ревностный главарь
Или сержант на выправку солдата.
Он, как в объятьях, просто так, решив
И в правоту нежданную поверив,
Припомнил, как в младенчестве грешил
Но с возрастом желанья соизмерил.
И дар природы выпустил, как джин,
И загадав желанье – из бутыли,
Пред нами встал – из свитера и джинс –
Задумчивым и пафосно застылым.
И вдруг из рукавов, как фейерверк,
Посыпались таинственные знаки
И стройный мир пред Дмитрием померк
И стал искать ответы в Зодиаке.
И был неиссякаем тот поток,
Неудержим, как буря, гениален,
Таинственный, как солнечный Восток,
Одновременно - весел и печален.
А перед ним – толпа, толпа, толпа.
И как во сне – ему рукоплесканья.
У ног лежит цветущая тропа
И недалече – целая Тверская.

                Горе одинокому.
Г. Аполиннер
МУЗА АПОЛИННЕРА
(сонет)

...И встречу двух огней от двух светил
нельзя отвергнуть, погасить иль отвести,
как и иных, что Бог не отвратил,
что в быстротечном зажигаются пути.
Так возникают звездочки, зажженные от встреч,
и состоят они из волн, идущих от светил,
из тайн, из зыбкостей, прозрачности и свеч,
которых сам Господь дыханьем освятил.
Они кружат меж нами, и улетают вверх,
и продолжают вечно жить в холодном небе,
и, как безбожник, Он, радеющий о хлебе,
в себе Любовь хранит для каждого и всех.
И если ты среди огней в борьбе был,
то Муза примет на себя твой грех.



                У поэтов есть такой обычай...
Д. Кедрин
МЫ С ВАМИ РАЗОШЛИСЬ...

Мы с вами разошлись поэтами.
Одни во славе, мы - в небытие
с поклажей книг, томимые секретами,
разъехались по весям, по стране.
Мы с вами разошлись поэтами
в редакции, во власть или во тьму.
И, вдохновляясь водкой с сигаретами,
к предназначенью рвались своему.
Мы с вами разошлись поэтами.
У каждого есть песнь, что дорога.
Взбалмошными и вольными эстетами
в друзьях, в нейтралах, во врагах.
Мы с вами разошлись поэтами.
Люблю я вас без ревности к себе.
Пропойцами, скитальцами, аскетами.
С любовью и презрением к судьбе.
Мы с вами разошлись поэтами,
безмолвствуя иль ревностно крича,
сожженными страстями и куплетами,
в самодостаточности жизнь свою влача.
Мы с вами разошлись поэтами,
рожденными прощать себе грехи,
блуждаем одинокими по свету мы,
рожая беспризорными стихи.



               В пути самое главное сохранять равновесие.
Л.Г.
НАПУТСТВИЕ ВНУКУ

Ты начинаешь постигать те тайны мирозданья,
В которые пытливый ум внедряется, как в жизнь.
Сквозь материнский жар и детские мечтанья,
Преодолеть пытаясь поочередно – рубежи.
Стремление познать свой мир удел не многих.
Безволье, лень, беспечность душат ум людей.
Сегодня ты в начале избранной дороги
в котором ищешь путь из множества путей.
Перед тобою мир, мир азбучный и сложный,
И мудрый, и коварный, и сказочной любви.
В нем красота соседствует с безмерной ложью,
Не отличишь, порой, добра от зла в крови.
И будешь спотыкаться ты о буераки,
И будет солнце жечь, за ним – мороз ночной…
Но неба синь улыбкой Зодиака
Не даст свернуть с пути, что пред тобой.
Тот путь Христа и тех, кто славен Богом.
Ты не один в том избранном пути
И в этом счастье в нашем мире строгом
В стремлении к познанию с добром идти.


                Дружба начинается со взаимного очарования,
а укрепляется по деловым признакам.
Л.Г.
НЕОЖИДАННАЯ ДРУЖБА
(С. Шарлопову)

Еще вчера мы были незнакомы.
Сегодня встретились, как старые друзья.
Поставили на стол бутылку рома
И рядом положили копченого язя.

Друг другу радуясь, словно духовной пище,
В Калининграде, в гостинице «Турист»
Он превращался из знакомого в дружище,
А рядом улыбался Егоров – гитарист.

Но не посмел он в руки взять гитару
Хоть напевал любимый свой романс.
А я стихами про Олесю с Барой
Вел романтично-сказочный рассказ.

Промчался вечер – верховой наездник,
Зажглись за тучами знакомые огни.
И между нами вдруг возник кудесник,
В руках держащий амулет весны

И тихое пророчество с улыбкой
Вселило в нас воздушность и уют.
Два мужика, как тоненькая скрипка,
Как ангелы в гостинице поют.

И разошлись, разъехались, расстались,
Пообещав друг другу встретиться опять.
Как будто душами друг с другом поменялись,
Хоть и не знали, как это назвать
И вот сидим в болгарском ресторане,
В гостинице Шарлопова – пять звезд.
Два взрослых дяди в отрешенье странном
И произносим вместе друг за друга тост.


                По свету околачиваюсь   с трюками и трепом везде   прохожий,
                Я окажусь опять в твоей прихожей.
                Ю. Юрченко
НЕДОЛГИЙ,
ДОЛГИЙ ГОСТЬ
(Ю. Ю.)

Недолгий гость, на неспешащего похожий,
взглянул, как мимоходом глядят в чужие лица,
и в зеркало потом, как сумрачный прохожий,
устало вылезший из зарослей столицы...
Ты полной грудью вдохнул прохладный снег
и на табло измерил километры до Парижа,
от Колымы и от Одессы, от Минска и чего-то ближе,
настукивая по окну, как Морзе, чей-то сленг.
А в Шереметьево как не было бы душно...
Москва – что воздух, как кислород дыханью,
в своей взбалмошности была необходимо-нужной.
И медлил ты, все медлил с расставаньем.
Дыхание сбивается, и суета снует
в водовороте улиц, скверов, стадионов,
но не остановимой в Москве душа поет,
не глядя... не взирая на окрики и стоны.
Средь рамп, портьер, ажурных потолков
и кресел, стертых спинами до блеска,
из-за рукоплесканий, выстраданных слов,
ночной реки таинственного плеска.
Как бредил ты мечтою о любви!
К взаимности пытался достучаться,
до человечьего сознанья, что в крови
от снов, которые и до сих пор все снятся.
И вот в глаза ударил свет фанфар!
И торжество в душе. И все вокруг ликует.
И крутится безостановочно огромный шар,
огнями сжечь создателя рискуя.
И ты попятился. Обратно – в тишину.
В Париж, в Тбилиси, в Магадан, в Калугу.
Куда-то к морю, в степь или на дачу к другу,
и в глубь души размером на страну...
Надрывный гул. А под тобой гроза.
Ты будто возвращаешься куда-то:
к своей любви, к любви Христа к Пилату.
Теперь вот из Москвы... Но так не досказал...


Не дорожи серебром или золотом.
Верные людистоят дороже.
               Феогнид.
НЕЖДАННЫЙ ЮБИЛЕЙ.


                Твой юбилей и радостен и грустен
                И ожидая, ты его совсем не ждешь.
                И жизнь, как жизнь, но что-то в сердце пусто
                И все, что ценно в ней, как пустяковый грош

                Семья и дети, дача и квартира.
                Вся жизнь в машине. Мчишься по Москве.
                И более не хочется другого мира
                И некогда пройтись босою по траве.

                В глазах твоих печальная улыбка
                Свой груз несешь достойно и за всех.
                Никто и никогда тебя не видел хлипкой,
                Зато известен каждому твой смех.

                И оптимизм тебя не покидает.
                Хоть плачешь изредка от перегрузки жил.
                Но все проходит. Снег весною тает.
                Что так недавно во дворах пуржил.

                Тебя люблю. Твои глаза, манеры.
                Твой нрав крутой. Улыбку, доброту.
                И ты была для многих бы примером
                За красоту души и простоту.

                Твой юбилей. К нему ты не готова,
                Хоть шла «на ты» с волнением живым.
                Ты ждешь не поздравлений. Одного лишь слова,
                Как слова Божьего Прекрасный херувим. 
      

              Для большинства мужчин достижение цели в работе,
в творчестве – ни с чем не сравнимое счастье.
А. Макаренко
НЕФТЯНОМУ МАГНАТУ

И вам сказали бы друзья из зарубежного Баку,
как повезло вам с нынешней страной – Россией!
Что оказались вовремя на этом берегу
и, Господа, наверное, вы хорошо просили.
Счастливая пора – был путь к своей семье,
Потом друзья, студенты, сослуживцы...
Как на земле обетованной, на праведной земле
мелькают годы и мелькают лица.
И вот уж за плечами шестьдесят плюс три.
И перелистаны давно уж основные главы –
протянутые вами нефтепроводы-пути
и вас приведшие к признанию и славе.
И многих лета в этот день святой
желают вам Фортуна и Удача.
Продолжить жизнь, как юноша, с мечтой...
Зачем же жить, вы скажете, иначе?



                Пишу письмо я со значеньем.
                Как ощущаю – так пишу.
                И жду ответ. И впечатленье
                В себе таинственно ношу.
Л.Г.
                ОБРАЗ 

Срисован образ твой из Чаурели   
                Как роковой мечты предел 
                Мы друг на друга с нежностью глядели.
                Но я еще и с восхищением глядел.

                В тебе тот шарм, как говорят французы
                Играет простотой и красотой,
                Где возникают и романы и союзы
                С таинственной чарующей мечтой.

                Ты словно ангел. Как тебе все рады!
                Родня и я, сидящий в стороне.
                Ты – символ южной женщины. Награда,
                Пришедшему к тебе из вне.         
               
                Ты вся внимание, когда стихи читаю
И радость вижу я в твоих глазах.
                И будто  музой вспыхивая, таешь
                И смотришь, как Мария, на иконостас.   

                Ведь там, где песни, где стихи, как чудо
                Там чувственность с улыбкой не земной.
                Живут влюбленные друг в друга люди.
                Счастливые, идущие со мной.

                Из лунных снов узоры вышивая,
                Влюблено смотришь на рисунок свой
                Янтарно-лунный. Душу согревая,
                Он как и ты – рисунок не земной.

                Мгновение и бурных снов отрада
                Вернут тебя на родину, назад.
                К потокам горным, к черным виноградам,
                Где круглый год цветет твой пышный сад.
                Цветы твоей республики на шарфе
                Как будто греют душу. Как тепло!
                Улыбка и глаза с кавказским шармом…
                Мне так с тобой сегодня повезло!   
   

                Была бы невеста, а сваты найдутся…
Из песни
ОЛЬГЕ ОТ ОЛЕСИ

И сколько б ни было любимых и надежных,
И сколько б ни было подружек и друзей,
Но если мне тоскливо и тревожно,
Я как на исповедь иду лишь только к ней.
С тобою, милая, как две славянских тезки
С улыбкой на лице с радостью в глазах
В весенней кутерьме живем, как две березки,
Где ветер блуднем бродит в раскидистых ветвях.
И в этот майский день, приветствуя пернатых
На праздничном привале среди своих друзей
Среди послов природы отбоя нет от сватов,
Как дань природы нашей и красоте твоей.


                Есть у каждого города возраст и голос.
                Есть одежда своя. И особенный запах.
                И лицо.И не сразу понятная гордость.
                Р.  Рождественский             

                ОТВАЖНЫМ.

                В роду отважных в авангарде Вы
                Судьбой назначены на должность бомбардира.
                Хоть грустно смотрим мы на желтизну листвы.
                Но сух наш порох в багажнике мортиры.

                Мы смотрим лишь вперед, туда за горизонт
                Сквозь нервы и неровной жизни очертанья
                За датой дата неизбежно настает.
                И каждой дате мы находим оправданье.

                Сегодня день рождения. Давайте помолчим.
                Какой по счету?.. Улыбнемся лучше.
                Застал он на бегу, и свет моей свечи
                Лишь в памяти моей. На всякий случай.

                Но Вы не так. У Вас все по местам.
                Все выверено в лучших из традиций.
                И как, порой, завидую я Вам,
                Что я не Вами должен  был родиться.

                Да, Вы не так. Хорошие слова
                Вы по заслугам получаете возвратом
                И пусть разносится крикливая молва
                Гип-гип ура – кричит Вам многократно.

                Будь счастлив тот, отважен кто душой,
                Кому при встрече улыбаются открыто
                Кому лишь снится изредка покой
                И зло на зло давно уже забыто.
\
                И счастья будет Вам. И весь ваш тейп и род
                Отметит этот день красивыми словами.
                И встретит Вас с улыбками народ.
                А остальное все останется за Вами.               




                Все девочки пишут стихи.
 Но вырастают в основном матери.
Из ТВ
ОЧИ ДНЯ
(Г. Мансуровой)

От чувственности страдая,
мечтая сидя у окна
и даром Музы обладая,
ты ждешь, когда придет весна.
А за стеной играет скрипка.
Там Аве плачет, мать твоя.
Но где-то дрогнула. Ошибку
она увидела, любя.
Течет рекой неспешно время,
пришла весна, цветут луга.
И под тобою конь. И в стремя
в полете вставлена нога.
Несется мимо синий ветер,
к плечу склонилась голова.
И закружилось все на свете,
и выливается в слова.
В слова волшебные из вздохов,
в галоп, рождающий стихи.
Не замечая то, что плохо
роит вертеп земных стихий.
Любовь одна и днем, и ночью.
И чувственность свою храня,
недвижно смотрят в окна очи,
мечтательные очи дня.


        Если в глазах человека или в разговоре с ним, ты                почувствуешь простоту, то невольно стремишься к общению.               
В.Познер из ТВ передачи
ОДА В ЧЕСТЬ ДРУГА
(Омари Калаеву к дню рождения)

Бейте там-тамы раскатами грома!
Бейте там-тамы грозой по земле!
Бейте бокалы с разгневанным ромом!
Бейте на счастье по высшей шкале!
Чтобы услышали птицы и звери,
Чтобы услышали все на земле.
И распахнулись все окна и двери,
Чтоб люди прильнули к его пиале.
Целебный источник его Дагестана
Омыл, напоил и направил в Москву
Учиться, трудиться, мечтать неустанно
И «кухней Фарема» заполнить строфу.
И пусть она ценит и красит, и славит
Ответную дружбу и верность друзей.
Своим бескорыстьем и разумом правит,
Чтоб стала с годами сильней и мудрей.
Кто знает его, тот судьбе благодарен,
А тот, кто ушел – возвращается вновь…

Красивый, радушный Калаев Омари,
Примите признанье и нашу любовь.


          А землю трогает снежок и все не тает... А пора бы!
Г. Горбовский
                ПАДШИЙ АНГЕЛ
                (Е. Г.)

В этой доброй улыбке,
в лучистых глазах
я собрал в одно фото
все снимки из книги.
Так иконописцы в своих образах
их суть упрощают.
Смещая интриги
и оставляя таинственным вздох,
неслышный другим,
предрешавший им вечность,
где в образе каждом волнуется Бог,
его возвышая пророческим вече.
И он оживает при взгляде людском,
и воззревают в движеньи глазницы,
метнув удивительный взгляд на мой дом,
где собраны в фото различные лица.
Сложился твой образ давно уж во мне,
с тех пор, как Тайгин мне рассказывал байки
в Москве, на Кузнецком мосту, по весне...
Прошло уж лет сорок, и в Пушкинской лавке
стояли мы рядом, читали стихи,
смеялись и жутко кого-то ругали,
и так упивались наскокам лихим,
что встретиться в Питере долго решали.
Он клетчатый лист подарил со стишком,
написанным почерком каллиграфично,
как будто бы вышил платочек стежком,
сказав, что читать будет легче и лучше.
А утром расстались,
разъехались наши пути.
Моя колея лебедой зарастала,
хоть жизнь в ностальгических снах из рутин
иногда мое сердце стихами пронзала.
И вот я листаю ваш том изумрудный,
и славного ангела вижу я в нем.
Я рядом присел. И смотрели подспудно
глаза молчаливо о чем-то своем.

Одна и та же суть человеческая для кого-то велика,
а для кого-то ничтожна, если она вне Родины.
Л.Г.
                ПАМЯТИ  И. БРОДСКОГО

И сколько б ни читал, не впитывал в себя строку,
И сколько б ни вгрызался в его «нелепый» слог,
Лишь смутными догадками, что рождались в мозгу,
Я к нему поднимался, переступая порог.
Как ни старался соизмерить его свободный звук,
Гармонию его стихий и нравственных его затей…
Выскальзывала ручка непослушная из рук
И мучил скрип моей души – несмазанных дверей…
————————
Какая-то длинная насыпь горящих холмов
Передо мною. И я, обжигаясь, ищу вершин.
По обугленным фразам из сложенных слов,
Взобравшись, я понял, что такой он один.
Втыкаю лопату в холмистый хребет до костей
И наслаждаюсь, услышав тяжелый вздох,
Который вот уже больше, чем много дней.
Образумить пытался меня, но не смог.
И бросился вдруг от него я бежать,
Спотыкаясь об угли вздыхающего хребта.
Мне, чертыхаясь, души его не понять,
Для которой, вся наша бренная жизнь – суета.
————————
Источник импульсивный, как гейзер, как родник,
Как эхо, как вулкан, как скрипка за стеной.
И ощущеньем виртуальным в виртуальность я проник
И осознал, стал понимать – кто исходил слюной.
           ————————
Какая-то строгость проступила на его лице
И закрылись глаза, от усталости онемев.
А я топчусь в догадках, как на его крыльце
И не решаюсь войти, хоть чуточку осмелел.
А из-за двери доносятся тревожные голоса
Какие-то люди издают приглушенный звук
Между нами стена и невидимая полоса
Из лежащих вдоль туловища побелевших рук.
Он молчит мучительно, а в глазах облака.
Плывут беззвучно куда-то за море вдаль.
Ах, как их ждали балтийско-невские берега…
И проскользнула улыбка, изображая печаль.
И гнал их ветер, утопив в синеве, - туда,
Где шпили знаковые золотом небо жгут
И под ними выстрадав, засияла звезда,
Возвратившись странницей, и обретя уют.
А я под нею стою и в размышлении так нелеп.
Она высоко вдали, где колокола звонят.
И видит она, как уносят поэта в склеп
И с какой- то обидой бросила взгляд на меня.

                Когда человек жив, с ним «играют».
Когда он умирает, о нем плачут.
Л.Г.
ПАМЯТИ СЫНА

Фото на могиле
Блаженство на лице твоем
И столько  любви к проходящим...
От взгляда в горле душит ком, -
Укор в улыбке морозящей.
Реквием
Наивен, беззащитен, слаб, упрям,
Изображающий немереную силу,
Надеялся на нас и верил нам.
Был одиноким, хлебосольным, милым
Сгубили доброта и прямота.
И мнимые друзья сгубили.
Несостоявшаяся зрелость и мечта,
Которую нелепо так убили.
Ты плыл по жизни, как по огненной реке,
Душа горела, плавились одежды.
А ты барахтался и ждал – засветит вдалеке
Спасительный маяк твоей надежды.
Но ты в нее поверить не сумел,
Спасительного света не увидел,
Потока огненного ты не одолел,
Словно жалел его и ненавидел.
В бою неравном смертельно ты устал.
Невыносимо состояние простраций.
И рухнул мост, которого ты ждал,
Чтоб выбраться из жуткого пространства.
Как божий пасынок надежды и добра,
Исполненный желаньем и отвагой…
Но карты перепутала «игра» -
К чужому берегу причалил бедолага.


                Прямое сердце не боится ударов грома.
Китайская пословица

                ПАМЯТНИК  Ф. ДОСТОЕВСКОМУ

Сидит задумчивый старик,
мыслитель с недосказанной тревогой,
и озабоченный многострадальный лик
Российской совестью предстал пред Богом.


Перед здравым смыслом пасует только тот,
кто живет иллюзиями.
П. Пестель
ПЕСТЕЛЬ
(О. Киянской)

Развенчан Пестель вашей правотой –
герой, бунтарь, кавалергард.
Не праздной жизни, но крутой
эпохи мрачной авангард.
Я восхищенным был слепцом,
я с ним без памяти дружил,
и правдомыслящим бойцом
в моем сознании он жил.
Не став предтечей страшных войн,
кумир и рукотворец мой,
диктатор мысли роковой,
увы, ответил головой.
Но где-то прячутся во мне
открытый взгляд и взлет бровей –
родившись в трепетном огне,
живут, живут в душе моей.

                Свеча горела на столе, свеча горела.
Б. Пастернак
ПОПЫТКА  ПОСВЯЩЕНИЯ

Исходит свет из тайника
морозным утром,
свечу накрывшая рука
прозрачна будто.
Затихла злая мелюзга,
уснув под домом,
и только стылые снега
лежат, как комья.
Дрожат круги на потолке,
как в небе стрелы.
Стирают бабы на реке,
снуют пострелы.
А где-то солнце вдалеке
зиму смущает,
и старый дьякон по Луке
свое вещает.
В узорах светится окно,
свеча сгорает,
и недопитое вино
судьбой играет.
В душе томится маята,
как предсказанье,
ночной свечою залита,
как наказаньем.
Глядишь, не отрывая глаз,
в немом смятенье,
и ищешь в тайнике из фраз
Христу спасенье.
Во тьме загадок, бытия
и заклинаньем
спешат к тебе твои друзья
в воспоминаньях.


Понимать, что справедливо; чувствовать, что прекрасно;
желать, что хорошо, – вот цель разумной жизни.
А. Платен
ПОРТРЕТ  СМОКТУНОВСКОГО

Он на доске изготовил портрет актера,
на черной доске – резьбою – его портрет.
Гамлет с задумчивым взором
искал извечный ответ
на поставленный им же вопрос вопросов
рукою Шекспира (и Пастернака)
И нам отвечал, как можно более просто
Смоктуновский – таинственным знаком.
Ведь только ему присущи, знакомы
загадочность с величайшей грустью,
неуловимых нюансов молний и громов
прошедшей грозы над Русью.
Пахнет озоном, смолой и печалью.
Я смотрю на резную доску,
на которой картина. Он друзей встречает
 в халате цветном и в матроске...
Как далеко от театра мой хутор.
Над рекою сокол расправил крылья.
Позавчера или сегодня утром
промчалась над тучей звезда и скрылась.
И астроном-математик заметил полоску –
новой звезды неизведанный путь,
и назвал он ее звездой Смоктуновского,
и долго, долго не мог уснуть.



                Высшей целью человеческих стремлений
 является человеческий высоконравственный характер.
Э. Тельман
ПОСВЯЩЕНИЕ
(Тагиру М.)
Перед тобой мой стих
в смущеньи стих,
с надеждой глядя
на портрет плейбоя,
где победителем
выходишь ты из боя
житейских битв,
жестоких чувств людских.

                Боюсь не смерти я. О, нет!
Боюсь исчезнуть совершенно.
М. Лермонтов
ПОСВЯЩЕНИЕ  С ОПОЗДАНИЕМ
(Памяти И. Бродского)

Недосягаемо стоишь ты над Парнасом,
как Бог с непроницаемым лицом.
Не говоришь, а излагаешь чувства – гласом,
над всей землею – снобом-мудрецом.
Разводят руки все – ты недоступен.
И смотришь ты на всех, как мимо всех.
И занебесен стих, велик и неподступен.
И не достичь их сути – нам не грех.
Все признают, а объяснить не могут,
хоть о тебе написаны тома,
то, что ты век прошедший опередил намного,
как небоскребы – сельские дома.
Все сознают, а высказать не смеют,
когда ты прячешь мысли за прищуром век.
Сумбуришь и поешь, а мы немеем,
пытаясь разгадать межстрочье рек.
И в будущее время - устремленный,
и оседлав кибернетический Пегас,
ты всем твердишь, что самый приземленный,
творишь о нас, но знаешь – не для нас.
                Когда я говорю, что я художник, это значит лишь:
«Я ищу, я стремлюсь, я отдаюсь этому всем сердцем.
В. ван Гог
ПОЭТ

Он никому не говорил, что он – поэт,
но написал, что связан со стихами.
И в этой связке жил он с нами,
как в мирозданье меж планет.
И будто жив он до сих пор,
среди светил душа летает,
меж солнечных и лунных гор
то возникает, то растает...
То смотрит сумрачно в окно,
когда гадалки в ночь гадают,
то пьет дешевое вино,
из мрака тихо наблюдая.
Зашелестит в саду листвой,
поднимет над рекою вьюгу,
и будто бы всегда со мной
целует он мою подругу.
И говорит мне шепотком:
«Я все учусь, стремлюсь, бунтую
и написать хочу о том,
что среди вас я существую».
Как то, чего нельзя понять,
не осознать и не потрогать,
как то, чего в душе так много,
то, что лишь я могу сказать.


                Жизнь – прекрасная колесница,
устремленная в сказочное будущее.
Е. Весник
                ПОЭТ И НЕВЕСТА
(шутка)

Пока источник неизвестен
в литературном манифесте.
Пока мы ждали новых вестей,
наслушались мы лжи и лести.
Пока озвучивались тесты
для жениха и для невесты
к тебе он шел на день рожденья,
чтоб подарить стихотворенье.
Он был рассеян, многоточен,
он был в себе сосредоточен,
оставив где-то все «пока»,
стихи писал он «на века»!
И мозг пылал, неслась рука,
кружились за строкой строка.
Его любила ты за это,
Как свет в судьбе, ждала поэта.
И веря в то, что над Москвой
забывчивый избранник твой
на день рождения летит...
А он, стихи обнявши, спит.
Всю ночь тобою вдохновленный
писал стихи и, утомленный,
прости, насытившись, лежит.
А за окном снежок кружит.
И гости в зале собрались,
и первый тост произнесли,
зажгли мерцающие свечи
и, объявив твоим тот вечер,
отметив прелести твои,
запели дружно о любви.
А он идет к тебе во сне.
А по Москве и в вышине
звонки звенели о тебе,
заря играла на трубе.
Поэт, цветущий, и хмельной,
и одурманенный тобой,
сосредоточившись в любви,
рассеян «выше головы».
Поэт идет своей дорогой
под взглядом и во власти Бога,
словно юродивый агнец
и нимб – невидимый венец
над ним, как рок, в обычной жизни.
И доживет он так до тризны,
и, улетев, его душа,
растает в небе не спеша.
И, может быть, звездой зажжется
и в ком-то на земле проснется,
чтоб Богом посланные строки
вселились в души к одиноким.
И песни, посланные им,
пришли к созданиям земным...
И новые придут поэты,
и дни рожденья будут где-то,
и будут так же сожалеть,
что было некому допеть.
И будет продолжаться жизнь
от дней рождения до тризн.


          Все, что овеяно любовью, не подвластно смерти.
Р. Роллан
ПОЭТУ
(А. Блоку)

Росы вечерней красным светом
горели камешки на пляже.
Остыл песок, к ночи нагретый,
среди холодных скал, как стражей...
Величье музыки Покоя
и волн над пеною морской
остатками его прибоя
сегодня здесь нашли покой...
Тускнеет небо. Ярче звезды.
Под шелест волн я тихо пел.
Ах, как он пел той ночью поздней,
когда к блаженству путь блестел!

                В каждом положении отыщется что-нибудь утешительное, если хорошо поискать.
Д.Дефо
ПОЭТАМ
ОБ УШЕДШЕМ ВРЕМЕНИ

Снимаю шапку перед вами в расцвете опыта и лет.
Я вместе с вашими стихами рос как рабочий и поэт.
То в переполненных бараках, то во времянках поездов,
Где я смеялся или плакал и не был к жизни я готов.
Где степь и вьюги Казахстана, поля тюльпанов Черных гор
К себе любовь мою впитали, не отпуская до сих пор.
Мы о любви тогда мечтали. И с обнаженною душой
То, что могли, то и читали, гордясь великою страной.
Где прославляли дым и трубы, великих строек чудеса,
Где целовались тайно в губы и улетали в небеса.
Я вами жил тогда, мужая, в кругу семьи или друзей.
И всюду честь моя мужская была во мне всего важней.
И до седин, и до могилы, не зная, сколько проживу,
Моя изношенная сила нас приближает к «рандеву».
Уйду и я, придут другие, чтоб песню далее продлить
И мысли выражать благие, чтоб людям было легче жить.

                В нас живут три стадии развития:
Рождение, познание, наитие.
Еще есть чувства, стыд, приятие
И понемногу разные понятия.
И ощущениями вас любя,
Я среди вас увидел и …себя.
Л.Г.
                ПОЭТАМ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА

В ушедший век ушедшие поэты,
Оставшиеся в памяти людей,
Чьи песни петы-перепеты
И будут здравствовать и после наших дней.
Вы к нам пришли, как рок или награда,
Собою протаранив тяжкий век.
Несли нам свет, скрывая под бравадой
Живительную влагу мутных рек.
И на себе неся ответственность и бремя,
Вы прожигали Словом сознание людей.
Не думая о том, что создали то время,
И светит до сих пор оно из ваших дней.
—————————
Но родив меня, вы меня покинули,
Не зная и не ведая моего пути.
До рождения моего вы куда-то сгинули,
Не сказав ни слова – как, куда идти.
Может быть поэтому я всю жизнь метался,
А по ветру птицею улетает стих.
Я служил когда-то и кому-то клялся
И таскал на стройке камни за двоих.
—————————
По наитию интуитивно,
Методом тыка в своей судьбе
Недоверчивый и наивный
Что-то важное искал в себе.
Тому ли – из серебра – течению
До нашего времени. На берегу маяк.
И если высказать чье-то мнение,
То будет правда все равно моя.
Жизни ваши в блестящей сфере,
Посеребренные – в колее,
Где каждый в своей манере
Блеснул и скрылся в какой-то мгле.
—————————
Многотомные книги ваши листаю –
Из века ушедшего под грохот бума,
Где травой серебряной зарастает
Ваш интеллект раздумий.
И продолжая поиски истины
Последовательно и чинно,
Если воля моя во мне выстоит,
Я стану «серебряного» половиной.
И будут рождаться новые строки,
Посвященные брату или жене…
Неизвестным и одиноким,
Как когда-то дарили мне.
—————————
От вашего дома я где-то сбоку.
Меня не заметят в проходе двора,
Иду по которому брать уроки
Из тайн серебряного пера.
Преемственность – родство поколений,
Где святость, где вера, родство и любовь.
И внутренний голос – невинный и генный,
Пронзительный самый из всех голосов.
Преемственность - это тоска о потерях,
Разбитых традиций, размытых границ.
И главная суть – от надежды до веры -
Стихами исписанных белых страниц.
И вместе с другими в едином потоке
Средь запаха яблонь, черемух и груш
Ищу ваши корни и ваши истоки,
Библейские истины праведных душ.
—————————
Осенняя непогодь тянет к застолью,
Прикован к постели смертельно больной,
Танцует девчонка на льду в «произвольной»
И песенкой дождь барабанит в окно.
Валяются книги, где их не читают,
Бумаги исписаны, пусто в душе.
И сдобную булку малыш уплетает,
Забыв про конфету с названьем дюшест.
Задумчиво смотрят с портретов поэты.
Серебряный век или век золотой,
То бабочка с галстуком, то эполеты,
То дама сияет своей красотой.
И я у окна непридуманной кельи
«Два на два» и книги висят надо мной.
Во мне эти книги хранили и грели
Ушедших солдат, погребенных войной.
Я в келье движение звезд ощущаю
И тысячи таинств в движенье светил
И путь свой Серебряный век продолжает
А я ему книгу свою посвятил.

                Молитва сводится к следующему:
каждый за себя, а Господь Бог за нас.
Адриан Декурсель
                ПОЭТУ ИЗ ЧЕЧНИ

Вся эта книга накипевшей страстью
Обрушилась обидой на меня.
Но ведь не я обременен был властью
И жег не я в твоей Чечне огня.
Но я сочувствую тебе и солидарен,
Всю жизнь взывая к свободе и добру.
Тебе ж за мужество твое я благодарен
И буду тем же и тогда, когда умру.
                Птица видна по полету.
Поговорка
ПРЕДНАЗНАЧЕНЬЕ
(Брату)

Своя ячейка, как у пчелиных сот,
единственна и дорога в рабочей доле.
И, как пчела, поэт нектар несет с раздолья.
В том качестве, которое для потребленья принесет.


История наша в сообществе мира,
Как жизнь человека несчастной судьбы,
Как радость твоя за успехи кумира
И выход с победой из честной борьбы.
Л.Г.
ПРИМЕТА
(В. Олексину)

… а время не имеет остановки.
Его секундной стрелкой движется, спеша.
И игнорируя любую обстановку,
Рождает мир , его же и круша.
Ты ревностно следишь за этой стрелкой,
Пытаешься сдержать ее, хоть не хватает сил.
Суровый, как удав и быстр, как белка,
Живешь средь нас всем натяженьем жил.
И слышишь легких облаков дыханье,
Не пропускаешь крика журавлей
И добрых глаз твоих сиянье
В улыбке светится твоей
Будто плывешь в потоках света
Вне стрелок времени, вне суеты.
В тебе живет особая примета -
Быть самым мудрым и самым молодым.






Нам бы впрок, что сказал пророк.
Священник на ТВ.
ПРОРОК
(Д. Андрееву)

Ушедшего века советской эпохи
В межзвёздной тиши возвышался поэт.
И песни его до последнего вздоха
Летели к богам неизвестных планет.
Великие боги блуждают по строкам,
По рифмам поэм растворяются в них.
И исчезают в пространстве далёком,
И блещет в мерцании таинственный стих.
И будто парит над лесами, полями
Высокий, худой, крутолобый гонец,
В любви вдохновенно паря с облаками
Под стук миллионов поющих сердец.
Поэмы богов, городов, поселений
И лагерных камер в суровые дни
В порыве едином природных явлений
Летят по российским просторам сродни.
И высший предел философского мира
Он розою мира тогда назовёт,
Как фронт Ленинградский в исчадьи эфира
Пройдя испытания блокаду прорвёт.
Пророческий голос миров просветлений
Из древних веков до победных времён
Приблизит знаменья чудесных явлений
Сияньем любви чудотворных икон.
Деянием чувств и плодами раздумий
В обители мира вселенской судьбой,
Где ветры под солнцем и звёздами дули
И звали гонца на решительный бой.
Смеясь саркастическим грома раскатом,
Не увещевая, а злобно грозя…
Но чувства и мысли целебны и святы
И дух очищает преграда-гроза.
Летит меж землёю и небом провидец,
Одежда на теле от ветра дрожит,
А снизу, подняв просветлённые лица,
Недвижно народ в удивленьи стоит.
И будто бы замер весь мир в ожиданьи –
Свершиться ли чудо по воле небес?..
Но всё, как и прежде внутри мирозданья
Живущим в бесплодной надежде чудес.
Летящему к солнцу величьем Икара,
Как цель достижений пытаясь постичь,
Архангел – воитель, предвестник пожара
Поэту–мыслителю бросил свой клич!
Умчаться в мечту многомерного поля
И расщепиться на атомы брызг,
Где каждой частице достанется доля
Рождать на планете живые миры.
Он не предсказуем в своём постоянстве
Умиротворённа величьем душа,
Но всё прожитое в дорогах пространство
Осталось в скрижалях стихами дрожа.

                Талант зреет в тиши,
характер закаляется в бурях жизни.
И. Гете
                ПУТЬ ПОЭТА

Поэты умирали в нищете,
дописывая радостные строки
о не достигшей ими высоте,
кляня в душе промотанные сроки.
При жизни участь их невысока,
горения их строк толпа не знала,
а после смерти некоторые свысока
задумчиво взирают с пьедесталов.

                Я смыслы образов и звуков множил.
Как семь десятков лет я прожил
И только на восьмом заговорил.
Александр Ревич
А. РЕВИЧУ

Наши пути не схожи, не параллельны.
Вот линия одна. Чуть раньше начата.
Они блуждали по земле и как спирали, грели
И нипочем им были ни долгота, ни широта.
Так и уйдем в небытие, друг друга и не зная.
Нет Лобачевского средь нас, чтоб пересечь пути.
И флейта каждого свою судьбу играя,
Пытается себя оркестру донести.
И хрупким звукам, упрямым и надсадным
Под солнцем празднеств и под тусклою луной
Нужда в поэзии послужит той наградой,
Что вспыхнет радугой меж мною и тобой.
Пусть линия моя значительно короче
И менее извилист, хоть параллелен путь,
И мелкий дождь в пространстве между строчек,
И никуда от нас нельзя им повернуть.
—————————
А я стоял у книжного развала,
Перебирая стопку из стихов,
И продавщица с интересом наблюдала
Во мне игру бурчащую из слов.
И женщина конечно же не знала,
Что хоть одну, но обязательно куплю.
Здесь лишь Хайяма люди покупали
И то по праздникам большим или «ко дню».
Я выбрал ту, что подешевле прочих
И толще всех. Прочел страницу, две…
Купил ее и зачитал до ночи,
И глючить стали каламбуры в голове.
От белой зависти страдал я этой ночью,
Потом другие дни читал, читал, читал…
Услышал и увидел я воочию,
То, что хотел, но как писать, не знал.
И понял я тогда, что параллели
Пересекаются нежданно, а затем,
Чтоб встретились они на самом деле,
Коль жизнь в пересеченье душ и тем.
Я Ревича купил. Не нужен Лобачевский
Но на развалы снова я хожу.
Быть может третий - параллельный и безвестный
Найдется, о котором расскажу.



                Не приписывайте художнику нездоровых тенденций: ему дозволено изображать все.
О. Уайльд
РИЛЬКЕ
                1.
Гость мой, Рильке
и странный сон.
Стоял с бутылкой
на пороге он.
И черный сборник
«Ранних стихов» –
(девиц поборник –
весь из цветов)
держал парадно
над головой,
в толпе эстрадной
на мостовой.

                2.
А я молчал,
остолбенев.
Я знал, что спал.
Но он ко мне
вдруг по-немецки,
как молотком.
И без акцента
все о своем.
И я молчу.
Я не пойму.
Стихов хочу –
лицом к нему...

3.
Он весь в цветах,
он весь – Орфей.
Мысль не проста
его речей.
Любовь мою
я не сберег
и песнь пою
своих дорог.
Уходят дни,
а горизонт
любви сродни,
неясен сон.

                4.
Стоял мой гость,
глаза в слезах.
Порог и трость
и весь в стихах.
А за спиной
сияет день,
в руке вино,
но встать мне лень.
Летит вдали
моя любовь
поверх земли
и облаков.
И вот Шагал
из васильков,
а вот шакал
среди волков.
А вот палитра
Церетели,
летит пол-литра
мимо цели.
Сумбур какой-то,
что за чушь...
Я в дверь из койки
вдруг лечу...

                5.
Смеется Рильке.
Он все стоит.
В руках бутылка.
Он говорит:
меня здесь нет, –
воображенье,
ученья свет
и достиженье...
А после
самовыраженье.
А вы пока,
мой юный друг...
И он запнулся
как-то вдруг.
И рассмеялся,
и махнул рукой,
и растворился,
как соловей,
и как Орфей,
и как кумир,
как целый мир...
И я во сне,
и я в бреду,
как по блесне
к нему иду.
Я как лунатик
в чарах весь.
Я как фанатик
я как смесь.
Как пыль и грязь,
как граф и князь,
как волк и слон.
И все во сне.
Зачем же он
пришел ко мне?
И смех его
сидит в груди,
как свет от фар,
что впереди.
Глаза слезят,
а света нет,
машины мчат, –
мне нужен свет.

                6.
И снова Рильке
мычит в усы.
Торчит на вилке
кус колбасы.
Мне стыдно, Боже –
ведь он – поэт,
каких, быть может,
сегодня нет.
И что за сон мой?
И что за сбой?
Как будто с ломом
идет он в бой.
А с ним друзья,
как тени прут.
Мне к ним нельзя, –
меж нами пруд.
И их азарт,
и их напор,
и бег назад,
и их дозор...
Все как-то странно,
не смешно.
Сбежались страны
в одно окно.
И робко я
пред ним стою
и про себя
ему пою.
И появилось
солнце в нем,
и проявилось
вдруг лицом.

                7.
Стоял там Рильке –
багаж из книг.
Он звал бутылкой
на пикник.
И вторил хор
из-за спины,
и до сих пор
стихи слышны.
Их музыка,
их мысль, полет,
их муза,
власть и тот пилот,
что рвал штурвал
у корабля.
Девятый вал,
вдали земля.
И острова,
и черный мавр,
что вдаль глядит:
гнедой кентавр
на шторм летит.
Гора курит
и грозный Зевс
на ней сидит,
открыв свой зев.
И дует ветер
в паруса,
а в шлюпе сети
и голоса,
как птичий рынок
на островах...

                8.
А рядом Рильке
и весь в стихах.
Сидит усталым
он за столом
с пустым бокалом
и пуст мой дом.
Налил из штофа
в него воды,
а рядом штопор
и нет еды.
И смотрит с грустью
он на меня,
а в доме пусто.
И молча я
листок отдал,
где две строки
он прочитал.
Потер виски
и посмотрел
вокруг меня,
и улетел...

                9.
К исходу дня
и я проснулся,
а на столе
(я улыбнулся)
лежал билет.
На нем бутылка
и пустота.
И боль в затылке.
Окно в цветах
и солнце в небе
там за окном.
Надев на вилку,
пожарил хлеб.
И томик Рильке
прочел взахлеб.

                10.
Я усмехнулся.
Какая чушь!
Вновь улыбнулся.
Ведь я учусь.
И так до смерти
и навсегда, –
быть может, дети
прочтут, когда
в пыли, в разборке
семейных драм
они прильнут
к моим стихам.
А это сон –
осенний звон,
со всех сторон,
как крик ворон...





                Пить – грех.
Но выпить по поводу – это праздник.
Пословица
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
ТОСТ
(Игорю Медведеву)

Чудо-сказка прилетела
Из Австрийских гор.
Все в душе моей запело,
Как футбольный хор
Оглянуться не успеем –
Увлекут дела.
Но друг другу души грея,
Сядем у стола.
И поднимутся бокалы –
Дружбы Торжество,
Чтоб теплей и ближе стало
Это Рождество.
Если в дружбе верной службой
Точен ты и лих,
Где предел любви и дружбы?
Нет границ у них!
               
                Воспитывать…  Самая трудная вещь.
                Думаешь: ну все, теперь кончилось!
                Не тут-то было: только начинается.
                М. Лермонтов
СВИДАНИЕ
(сыну)

I.
Во сне мой сад, цепляясь за рубаху,
не отпускал. Не отпускал.
Но я рванулся и упал с размаху.
И пес дворовый показал оскал.
Захлопала, как мельница, калитка.
Весь двор сплела крапива на глазах,
и дом наш изваянием реликта
был темен, но светился в образах.
Ты пела тихо, как тоскливой болью
вся жизнь прошла в мгновение одно.
И крыша на ветру стучала толью,
и ставня старая печалила окно.
Туман покрыл холодным потом поле,
река – как нить. А дальше – как игла.
И резь в глазах. Наш сын – источник боли.
А дочь двоих детишек родила.
Рассвет к ногам полоской тонкой жался,
к земле придавленный огромной синевой.
И сам с собою крепко выражался
сосед-старик с плешивой головой.
II.
Глядел я в потолок и душу рвал от страха,
проснувшись в комнате. Охрана за стеной.
И сад не рвал последнюю рубаху.
И рядом – заключенный сын со мной.
И дочь поодаль. Тихо, безмятежно,
бровями двигая, досматривает сны.
Спит озабоченной. Проснется – будет прежней
подругою красавицы-весны.
И он глядел в окно. Решетки и запоры
его томили вот уж третий год.
А за окном гуляли псы в дозоре,
и злобными держал их целый взвод.
И так три дня. Две ночи на распутье.
Меж сном и явью вместе мы живем.
И как нам хочется отсюда серой ртутью
сквозь щели вытечь. Сквозь стальной проем.
Но загремят засовы. Небо вздрогнет снова.
Сначала выйду я, потом она, а он...
Останется пока. И мысленно в оковах
в пристанище свое уйдет, как в тяжкий сон
III.
Мы будем снова ждать. Готовиться и ехать.
Вновь захлестнут тревоги, суета.
Но надо выдержать, превозмогая нехоть,
его глаза смягчить улыбкою Христа.
И увезти домой в тот сад. И к старым ставням...
Ты сына ждешь, готовя красный борщ.
Приснился он тебе совсем недавно,
улыбчивый такой и добрый, только тощ.
Но так тепло измученному сердцу.
Уютно стало в доме, хорошо.
Поправим крышу перекошенного сенца
и на рыбалке отдохнем душой.
В утеху нам он нарожает внуков
и будет молча над кроваткой вспоминать,
как к нам тянул беспомощные руки,
а мы его укладывали спать.
И заживем, чтоб было всем нам лучше,
и будем лучше быт наш понимать.
И всей большой семьей мы станем «круче»,
и некого тогда нам с болью будет ждать.
IV.
Сегодня пред дорогою стоим мы,
вокзальный шум и манит и страшит.
Промчались годы. Осени и зимы.
И поезд старый в Потьму не спешит.
Последний раз свидание на зоне.
Проклятие с усталостью, как колокольный звон.
Мы все живем, как будто в царстве звонном,
а ты в одной из самых зонных зон.
Последний раз. Крепись. Поешь. Побрейся.
И выкури протяжной радостью одну.
И от хороших слов поежься. И согрейся.
И не ругай за чьи-то промахи страну.
Не мы одни. Машина нашей власти,
как танк на бруствер движет и пыхтит.
Так выпало судьбе, так выпало напасти,
но нас с тобою верность сохранит.

                Всякая внешняя благопристойность
имеет свои внутренние основания.
И. Гете
СЕРГЕЮ

Ты мельтешишь порою в выборе пути,
в решении своем ища заветный финиш.
И если так, то надо подрасти,
поскольку финиш далеко. Его ты не увидишь!
Прислушайся к совету. Вывод – подождет.
Решений не бывает невозможных.
Все, что случится, – станет непреложным.
Пытливый лучшее решение найдет,
а к финишу настойчивый скорей придет.
И нашей жизни опыт нам твердит:
если не ты, то враг тебя опередит.

                Кто до нас? Никого.
                После нас? Никого.
                Мир возник на секунду,
                Чтоб мы в нем жили.
                Р. Рождественский
                СЕСТРЕ.

                Сперва тебя, потом других
                Я поздравляю с новым годом.
                Мои слова из слов твоих,
                Как из муссонов – непогода.
                Они в снегу и под луной,
                Как музыка виолончели,
                Как скрип встревоженных качелей,
                Где мы на них летим с тобой.

В семейной жизни самый
главный винт – это любовь.
А. П. Чехов
                СЕСТРЕ ОЛЕ  ОТ ГАЛИНЫ
                (из сцен семейной жизни)

Мы в жизнь стремительно вбежали,
Я и моя сестричка Оля.
И не было счастливей доли,
Когда росли и расцветали.
Клялись мы верностью до гроба,
Ходили в школу, не спеша.
И на двоих одна душа
Была особенной особой.
Но жизнь по-своему решила
И все, расставив на места,
Сказала нам, что неспроста
С сестричкой нас разъединила.
Бухгалтер я, она – турмастер.
Она – в круиз, я – за столом.
Своя семья, свой тыл и дом.
Вчера – пока! Сегодня – здравствуй.
У каждой новые проблемы.
Мы их решаем не спеша.
Теперь у каждой есть душа.
У каждой дети – наша смена.
Теперь хожу на именины,
На день рождения сестры.
Или избавить от хандры,
Зажечь в ее душе костры,
А может по другой причине.
И рада Оля мне безмерно.
Я вижу по ее глазам,
Что я в ее душе – бальзам
И даже более, наверно.


                Романтика – то же, что и классицизм.
Красиво, но устарело...
Молодой человек ХХI века
                СТАРЫЙ  РОМАНТИК

Ты молод душою. Идешь по земле –
строитель грядущего. Вечные планы.
Но кажешься людям ты старым и странным,
проживший романтиком множество лет.



В тебе я что-то недопонимал,
В тебе я что-то не успел увидеть...
В. Ефимов
                СТРОЙБАТОВЦЫ

На самой дальней нашенской земле
копали мы траншеи для засады,
и ты, поэт, приставлен был ко мне,
а я к тебе, чтобы копать как надо.
А сверху сопка, а над сопкой флаг,
над флагом небо чистое, как совесть.
И солнце жгло поэтов-бедолаг,
скопившуюся в них отвагу и хреновость.
Мы, как соперники, копали мерзлоту,
сквозь скрежет льда с лопатой воевали,
и сквозь солдатскую мечту и маяту
в одном ряду мы были запевалы.
И вот весенний вечер! Холода с морей
подули в сопки. Там резвились дети.
Я и Ефимов Вовка. Он в поэзии своей
был самым поэтичным на планете.
И все, что было, – было впереди:
мучения, маршруты, переделки.
И чувства – в строчках, что родятся на пути,
невинные – со стороны – проделки.
В пространстве за горами сущий рай
по всей земле от нашенских окраин
и до кремлевских звонов, только выбирай,
от сахалинских ветров до Украин...
Но вот в закаты движется земля,
и не было фанфар, и не нужны пирушки,
но тост я подниму сегодня за тебя
и буду долго водку пить из кружки.


                Благодарность забывчивей всего.
Ф. Шиллер
СЫНУ

В твоих глазах я то чудак, а то простак.
Но се-ля-ви. Тобой мои уроки не усвоены.
Я излагаю мысли. Все тебе не так –
ты понимаешь их, неверное, по-своему.
Мы смотрим друг на друга, и в глазах
звучат любви мелодии непонимания,
и ливнем мчит на нас июньская гроза,
грозя не оставлять нас без внимания.
Обрушив шквалы хлесткие невзгод,
испортив нам погодные условия
и разбросав нас на канаты, не перестает
нам удлиннять маршрут Москва – Мордовия»
Ну что ж, сегодня в разных мы углах
невероятной жизненной истории,
где мы живем как будто бы впотьмах,
одолевая принцип многобория.
У каждого в перчатках прочные бинты
и сконцентрированы воля и раскаянье.
Но свой секундомер разбил давно уж ты,
поскольку предо мной не захотел быть Каином.
Твой бой идет. А я не секундант.
Тобой руководит другая публика,
и твой противник – сумрачный гигант,
живущий на земле твоей республики.
Жесток и своенравен, груб и норовист,
как Голиаф убийствен и безнравствен.
И ты пред ним, как чистый белый лист.
В тебе лишь то, что хочется быть правым...
Он долгим будет. Ты его стерпи.
Упертым быть в мечте дано не каждому.
В бою себя рельефного лепи,
чтоб нравился все больше ты согражданам.
Один в один. Машина и кремень.
Как шторм о шторм, жестокость на отвагу.
Вращеньем солнц, где в схватке день и ночь
захватит весь твой дух – упрямца-бедолаги.
И одолеешь ты. Так очень я хочу.
Так хочешь ты и те, кто тишь земную
хранят в гробах без боли и без чувств
и спеть тебе не смогут аллилуйю.
Иль ждет тебя бесславное былье
и вечный страх людей «с непониманием»,
забвение друзей и простодушие мое –
напрасные и вредные старания.
Но пусть звучит, не предавая, гонг,
и многораундовый бой тебя прославит,
и пусть согреет солнечный огонь
того, кто в этой жизни будет правым.







С особым счастьем купался он в прозрачных тенях своего воздуха,
кото¬рый неразлучен с ними всегда, как дивная музыка оркестра
его дрожащих и двигающихся во всех глубинах согласованных звуков.
И. Репин о Рембрандте
                ТАЙНА  РЕМБРАНДТА

И свет Рембрандта вдруг возник передо мной
в движеньи штор и в сонном мраке комнат,
в открытой Библии с погашенной свечой
и в бархате, что славных предков помнит.
Там шрифт витиеватый, где Екклесиаст
нам толковал в обличии Рембрандта,
что лишь подвижничеством тот свой мир создаст,
который будет нашему наградой.
А в нем поциферно, значением вещей
той истины, что тайной в бренном мире
расположились в памяти моей
и в звуках, растворившихся в эфире.
Понять ль мутное движенье вод
                средневековых козней, благость намерений,
которые послал нам небосвод.
Своих посланцев – дух творений.
Как осознать в глубинах естества
правдивость истин и соразмерность взглядов,
идущих из глубин веков? Картины и Слова
Христа и Рембрандта – великая награда.
И гениев потомкам свой пример
в нас будоражат новизну предчувствий.
А где-то рядом скромный инженер
распознает все то, что было, с грустью.
Дорогу в мир тревоги и любви
Идущих рядом избранной дорогой.
И кто они – друзья ли, визави, -
столпы  эпох. Как на плацу и в ногу.
Апостол Павел, Пушкин и Сократ,
и юноша из дальнего Прикамья,
и музыкант непризнанный – мой брат,
буддисты и магометане.
Едины все и в прошлом, и сейчас,
и будет так в далекой перспективе,
и небо, как большой иконостас,
стоит над нами. Над землей строптивой.


                Лучше слепое Ничто               
                Чем золотое Вчера.
                Н.Гумилев
                ***
Ты скован льдами равнодушья.
Вокруг огромная пустыня.
От холода твой мир разрушен,
Раздавлена твоя гордыня.

Как снеговик с морковным носом,
Как часовой без карабина,
Стоишь изогнуым вопросом
Как будто бы на поле минном.

Глаза твои, как сгусток боли,
Что меж страданием и смертью.
И как ты жалок в этой роли,
Кумир ушедшего столетья.

Тебя эпоха хоронила
Под звуки чванств и лицемерий.
Я пред тобой, как у могилы
И за собой закрытой дверью.


Живописец, мастер... Но нет ничего красивее природы.
И самое главное в ней – воздух, которым мы дышим.
М. Сковородин (скульптор)
ХУДОЖНИК
(В. Надеждину)

(диптих)
1.
Покровка. «Дельфис». Площадь Ногина.
Союз художников. Мечтательный прохожий,
которому судьбою роль отведена
стать скромным созидателем, лишь на себя похожим.
Надежная надежда – в образах миров.
Владея миром красок и пространства,
воссоздавая кистью картины вещих снов,
он вечный «пленник» поисков и странствий.
И всплыли образы, как кадры кинолент,
волнительным молчаньем душу обнажая
мгновением одним о всей рутине лет,
на полотне, как результат, отображая.
Внутри него тот мир, а он внутри
других миров в туманных оболочках,
с улыбкой доброй, как на костре горит,
стремясь увековечить расплывчатую точность.
От сбывшихся надежд магический поток
из ярких образов незыблемой природы
меня песчинкой за собой увлек
и растворил до состояния свободы.
Теперь наполнен ими, образами чувств.
По воле мастера – крестьянина земного
я над землей, восторженный, лечу,
и в осмыслении всего рождаю Слово.
                2.
От Ряжского и старых песен кисти
ведет рука, не отрываясь от холста.
Задорный, вдумчивый, упрямый и неистов...
В нем образ свой рождает красота.
Гармония и равновесие в природе
Явлений, скрытых от существ земных –
нюансов переменчивой погоды
и с разделеньем  – мертвых от живых.
Вся жизнь разделена условно на этапы –
на тайны Левитана, Пластовские сны.
На облачные дали и путешествий трапы
и на круги природы с лета до весны.
Вот ветерок зашелестел листвою
и рябь поднял в сиреневом пруду.
Вот осень блеклая поникла головою
и в тихом напряженье чувствует беду.
Вот зимний день, как будто отдыхая
и набираясь новых в спящем доме сил,
нас захватил морозящим дыханьем
и над судьбой ее подумать попросил.
А вот родник своею чистотою,
голубизною неба смотрит нам в глаза,
на травы желтые и куст, что над водою
и где мерцает каплями роса.
А в доме осень. Яства и бокалы.
Дары природы, богатства всей земли.
«Загружены» застольями устало
нам говорят с картин – отдали, что могли.
Холодный вечер золотом заката
мгновением последним озарил село.
И блеклый пруд, и крыш крутые скаты
и все пространство в темноту пошло.
И жатва смята, сжаты урожаи,
дорога извиваясь в темень подалась.
И облака в деревья призрачные вжались
и где-то в дальнем доме лампочка зажглась.




                Смерти меньше всего боятся те люди,
чья жизнь имеет наибольшую ценность.
И. Кант
Есть в мире тайны, разгадать которые человек не в состоянии.
Пазолини
ЦАРЬ ЭДИП

Оракулом проклят был бедный Эдип.
Небесные кары, его поджидая,
явились нежданно к царю, вынуждая,
в безумстве страдать. Чтоб себя ослепить...
Но мир окружающий в нем не погиб,
и все предсказанья продолжили жить,
и тенью незримой в потомках блуждая,
живет царь Эдип, вместе с нами страдая.





                Родник поэзии есть красота.
Н. Гоголь
                ЦВЕТОК

А у подножия Олимпа средь имен,
разбросанных цветами и холмами,
которых заглушает ветра звон,
что скрыты сверху облаками,
если поищешь, то найдешь цветок,
что до сих пор еще благоухает,
и Богом дан ему еще какой-то срок...
Какой?! И сам он этого не знает.
И от иных ветров или нежданных гроз
укрыться он не может в окруженье
таких, как он, средь зелени, и рос,
и силою земного притяженья.
И смотрит, грея, солнце свысока,
и синь небесная кружит сознанье.
Их благодать доходит до цветка,
до этого тщедушного созданья.
И он, набравшись трепета и сил,
из всей души округе исторгает
все то, что дал Господь, чем наделил,
все то, чем до сих пор благоухает.


                Если поэт оставил нам хоть одно стоящее
стихотворение, то следует его, поэта, помнить.
М. Горький
                ЩЕГЛОВ

Лев, Лева, Левушка!
Ты спишь с улыбкою в свой юбилей.
А над тобою поет соловушка,
но цветы не лежат на могиле твоей.
И не напечатали даже строчки...
А мы на кухне в нашей семье
поминая, распили целую бочку
за твое поэтическое житие.


У человеков двадцатого века против
Природы орудий больше,
чем для войн между всеми государствами.
Е. Весник
                ЭКОЛОГ

Он в детстве бабочек ловил и в микроскоп
смотрел на крылья, усики и лапки,
боясь поранить бабочку и чтоб
не повредить над усиками шляпку.
Потом он вырос, и известным стал,
и охранял природные ресурсы,
потом, ему построив пьедестал,
отправили в ГУЛАГ на северные «курсы».
Он защищал природу так, как мог,
и, невзирая на чины и дружбу,
ей выживать по мере сил помог,
теряя в то же время службу.
Потом погиб, сплавляя лес в Оби,
потом читали мы «собрание заметок»
о том, как люди, все пространство загубив,
шли напролом сквозь марши пятилеток.
Так браконьерам отдана страна,
и так взрывают горы, строя ЛЭПы.
Так травят пашни, и как-будто на хрена
нужна земля, где атомные склепы
как точки черные, как метки грязных мух
разбросаны в секретных картах,
о чем никто и ничего не скажет вслух,
но понимает школьник, что сидит за партой,
о том, как создаются новые АЭС
и как сплавляют в землю промотходы,
и как дымы пожаров пожирают лес,
и как страдают от цинги народы.
Как в космос мчатся корабли, а здесь
колдует тракторист над «раритетом»,
как нефть горит, как лихорадит ГРЭС
и новые болезни вспыхивают где-то.
Как шапки льдов, покрытые золой,
«стекаются» в морях от таянья и скорби,
от эйфории времени и близорукости людской,
поскольку нет в нас покаяния. И мольбы
нам не помогут. Ни колокольный звон,
ни строгие статьи из конституций,
в которых не работает закон,
меняющийся в пеклах революций.
Кричит природа, надрываясь: SOS!
Кричат моря из-под горящей нефти,
и повисает будущего в воздухе вопрос,
вопрос, что самый жизненный на свете.
О том, что будет с нами на Земле?
Как будут жить другие поколенья?
Как избежать экологических проблем?
И как продлить в природе птичье пенье?
Как нам сберечь для будущих времен
богатства недр земных - от разграблений?
И как издать Всемировой Закон,
Закон Всемирный Самосохранения?!
Он в детстве бабочек ловил и изучал,
и птиц лечил, и выпускал из клеток,
и свет любви он к людям излучал,
и утонул в Оби далекой где-то.


                Светлая память всякому, кто ее заслужил.
Л.Г.
 ЭПИТАФИЯ  И ЕЕ ГЕРОИ

Одушевленный образ памяти живет в граните.
Живет во мне и я кладу цветы.
И если в каждом сердце будет он храниться,
То будешь вместе с нами жить и ты.
Как раньше жил. Отпущенное богом…
Дорогами и тропами ты шел недолгий путь,
Размашистый, весь песенный и строгий…
И вот решил от жизни отдохнуть.
Плитой накрыли, словно одеялом,
Вместо подушки памятник у ног,
Но ты на фото выглядишь усталым,
Как будто отдохнуть от жизни ты не смог.
И тихо мы стоим, боимся потревожить.
И поправляем ленту. Собрали все цветы
И мысленно пытались подытожить
Жизнь необычную без слов и суеты.
И образ сохранить – достойным и нетленным.
И не бояться пафоса, когда тебя уж нет.
Но будешь ты стоять, улыбчивым бессменно
И осветит тебя любви народной свет.


                Андрей Миронов
Я мечтал попасть в театр Сатиры,
Я хотел играть в смешном кино.
И с любовью вашей в этом мире,
Навсегда быть с вами мне дано.
Евгений Евстигнеев
(Н.Новгород)
Я на скамейке бронзовой сижу,
Где бронзовым и неподвижным взглядом
На земляков с улыбкою гляжу
И слушаю детишек, что резвятся рядом.
Павел Кадочников
Как «Настоящий человек»
Служил, любил и ненавидел.
И застегнув под горло китель,
Я прожил бурный киновек.
Ян Арлазоров
Я сам не знаю, как смешил.
Я сам не знаю, как выдумывал.
С улыбкой к людям я спешил,
Но что сюда приду, не думал я.
Александр Абдулов
Кинолюбви киногерой, был с детства я удачлив.
Я не насытился Игрой, играя так или иначе.
Николай Черкасов
Размеренной походкой ходил я среди вас.
И свысока смотрел, нередко улыбался
Улыбкой белозубой и уголками глаз.
Но в вашей памяти я не таким остался…
                Борис Чирков
Был я парнем хоть куда! Славился в Союзе.
И в кино играл всегда в «набекрень» картузе.
Иннокентий Смоктуновский
Чтоб во Вселенной Звезду завоевать,
Я жизнь прожил слугою Мельпомены.
Теперь я образ памяти и с чувством неизменным –
«Быть иль не быть!» – вас буду вечно ждать.
Булат Мансуров
Я твердо шел. И четкие следы
оставил недвусмысленной судьбою.
На долгое похмелье обильные плоды
Для вас, с любовью, от моего киногероя.
Виталий Вульф
Я долго смотрел на серебряный шар
И видел, как в зеркале, дивных людей.
Меня восхищали талант их и шарм,
Прошедших сквозь шар, как по жизни моей.
Валентина Толкунова
Меня учила мама быть скромной и прилежной,
И радоваться, плача от русской красоты.
На мир смотрела ласково и улыбалась нежно.
Для вас я песни пела душевной чистоты.
Людмила Гурченко
Как на скалу крутую славы поднимаясь,
И спев на «Карнавале» всего про пять минут,
Я жизнью восторгалась, над жизнью издевалась.
И что со мною было – влюбленные поймут.


         Из всех плодов наилучшие приносит хорошее воспитание.
Глядя на мир, нельзя не удивляться.
К. Прутков
                ЮНОЙ  ХУДОЖНИЦЕ
                (внучке Насте)

Точка, точка, запятая...
Чья там рожица? Не знаю.
Краски, кисточки, фломастер.
Шар земной рисует мастер.
Апельсины, абрикосы,
Волка старого без носа.
И Снегурочку в лесу.
«Вот картину вам несу.
Я ее нарисовала,
только краски было мало.
Точка, точка, запятая,
улетела в небо стая.
Полетели все на юг...
Не хватай листок из рук!
Машем птичкам мы руками.
Данька, я и папа с мамой.
Вот стоим мы на лугу,
на зеленом берегу.
Это было все в деревне,
только вспомнить не могу,
рисовала я все верно,
но в картинке все в снегу.
Вот бежит за мною Твист,
вот летит по ветру лист,
вот машина, вот окно,
вот – смотрите – как смешно:
папа с пивом у плиты
жарит рыбу. Это ты –
самый лучший в мире дед –
к нам приехал на обед.
Посмотри мои картинки!
Вот моя морская свинка.
Вот стоят мои друзья,
когда в сад ходила я.
Мне сегодня будет семь.
Стала я большой совсем.
Вот бумага, вот мольберт,
вот кувшин, а вот букет.
Я поставлю их красиво
у окна, где яркий свет.
Положу пол-апельсина,
кубик, Данькину машину
и стакан на табурет.
Рядом сядет кукла Маша
с книжкой в маленькой руке,
а другой рукой помашет
то ли маме, то ли мне.
Положу под них салфетку,
в краску кисточку макну,
съем потом одну конфетку,
рисовать цветы начну.
У меня бумаги много,
будет много и гостей.
Кое-кто уже в дороге,
нарисую поскорей.
Подарю друзьям картинки,
пусть повесят на стене,
но расскажут без запинки
все, что выучили мне.
А когда пойду я в школу
и отправлюсь на урок,
папа принесет с футбола
настоящий мне свисток.
И тогда придут мальчишки,
всех девчонок соберу,
и тогда свои картинки
всем ребятам покажу.
А когда я стану взрослой,
буду так я рисовать,
что все люди будут просто
все мои картины знать.
В них я город нарисую,
и деревню, и людей,
маму очень молодую,
всех животных и зверей.
А над нами будет солнце
или радуга гореть.
Баба Нина у оконца
будет ласково смотреть.
Папа будет петь на сцене,
Данька сядет в самолет,
и меня тогда оценит
дед, когда он к нам придет.
Как люблю я рисовать!
И рисую все, что знаю.
Посмотрите! Вот опять...
Точка, точка, запятая...