Глава 4

Теплее утро становилось
Спокойно превращаясь в день.
Вода лазурная искрилась,
По ней плыла деревьев тень.
Тот пруд был чист необычайно,
Его холодная вода
Была тиха. По ней печально,
И грациозно как всегда,
Скользили лебеди спокойно.
В воде блистающей огнём,
Парили стаи рыб покорно
Переливаясь серебром.
Пруд был довольно невеликим,
Зарос обильно по краям
Кувшинками с печальным ликом
Чарующими по ночам.
А в центре, гордо возвышался –
Хрустальный, хрупкий монумент.
Он радужно переливался
Обожествляя солнца свет.
Ногами на воде стояли
Три ангела, рвясь ввысь взлететь,
Вверх руки ангелы подняли
Боясь, как будто не успеть.
Их крылья наготове были
Расправлены во весь размах,
Как будто бы они спешили
Но не успели сделать взмах!
Они нагнулись над водою,
Согнувши ноги пред прыжком,
Стояли, каждый чуть собою
Другого, трогая крылом.
Вокруг пруда, густые ивы
Склонили ветви над водой –
Так у коней свисают гривы,
Приведенных на водопой.
За ивами была аллея,
Пруд охватившая вокруг.
По ней бродила словно фея,
Средь ив, как средь своих подруг,
Печальная и молодая
Европа. Женщина – как свет.
Она шла, бережно ступая
По каменной аллее. Нет…
Она как будто бы парила,
Скользя над грубостью камней,
Холодных, серых как могила,
Походкой женственной своей.
Изящную как у пантеры
Но с хрупкостью от мотылька,
И жаркую как пыл Венеры
Фигуру с нежностью цветка –
Скрывало платье голубое,
Светлеющее сверху вниз.
В руке как солнце золотое
Она несла цветок – нарцисс.
В руке другой она держала
Как небо голубое – зонт.
Себя от солнца закрывала,
Пленяющего небосвод.
Её глаза смотрели грустно
На камни серые у ног,
Уложенные так искусно
Что удивился бы и Бог.
Но женщина не удивлялась,
И с пустотой в глазах плыла.
Губами нежно улыбаясь,
В глазах печаль лишь берегла.
В глазах, синеющих как волны,
Как глубина воды морской,
В закате солнечной короны,
Темнеющей и золотой.
Над тёмно-синими глазами,
Как медь, горящие огнём
Ресницы рыжие, с бровями,
Объятые печальным сном.
И волосы, как водопадом
Огня горящих языков,
Свисали с плеч потоком жадным
Густых и рыжих огоньков.
Они пушистыми волнами
Переливались на ветру,
А ветер, дуя, с волосами
Казалось, вёл свою игру.
То он подбрасывал, швыряя,
То возвращал обратно их,
А волосы огнём пылая
В порывах путались своих.
И тут, из леса меж деревьев,
Европе, преграждая путь,
Весь в листьях и ветвях растеньев,
Не смея и передохнуть,
Взъерошенный как пёс бездомный,
Огромный Мимас вышел вдруг.
Запыхавшийся, но спокойный
Он сразу ей сказал: «Мой друг,
С утра ищу тебя везде я,
Весь лес и город обходил,
Родного время не жалея,
Почти я выбился из сил.
А ты гуляешь здесь спокойно,
Под фиолетовым зонтом...
Дождя ведь нет, лишь ветер знойно,
Всё жжет безжалостно кругом».
Смирив его печальным взглядом
Она ответила: «Клянусь
Чем хочешь; раем, миром, адом,
Пусть человеком, чёртом пусть,
Что не пойму я, как ты можешь
Весь день... да что там, каждый день
Искать меня... ты ходишь-бродишь
За мной как мёртвый дух, как тень,
И постоянно бред бормочешь,
Болтаешь вздор и ерунду.
Скажи, чего сегодня хочешь
Ты от меня… скажи пруду.
С прудом общаться мне приятней.
Он слушает да всё шумит.
Он потому тебя понятней,
Что ничего не говорит».
«Но я люблю тебя, Европа.
Всегда хочу лишь одного –
Отдать любовь мою до гроба
Тебе. И больше ничего.
Я на тебе хочу жениться,
Прошу, возьми меня в мужья.
Я так боюсь тебя лишиться,
Поверь, любимая моя».
«Ты говоришь – с утра искал ты.
Весь город обходил и лес...
Но листья всё ещё покрыты
Росою утренней. О, лжец,
Ещё и утро не согрелось,
А ты успел уж оббежать –
Всё то, что только захотелось
Тебе придумать, чтоб солгать.
Ты время потерял и силы,
Не более чем для того –
Чтоб обрывая листья, иглы,
Себя, взъерошив самого,
Пробравшись через лес дремучий,
Прийти туда, где знаешь сам,
Меня скрывает ив плакучих
Единственный мне верный храм».
«Но ты ответь мне, без упрёков,
Пойдёшь ли замуж за меня?
Ведь между всех моих пороков
Живёт к тебе любовь моя».
«Но ты ведь глуп ещё вдобавок.
К твоим порокам и любви.
Не приводя себя в порядок
Ты начинаешь говорить –
О том, что в летнюю погоду
Не подобает зонт носить.
Не понимая, что не воду,
А солнце должен зонт ловить.
И между этим, тем и прочим
Не фиолетовый мой зонт.
Он светло-синим цветом, сочным
Покрыт как ясный небосвод».
«Да, каждый день тебя ищу я.
Но только лишь из-за тебя,
Всё слепну, да с ума схожу я
Европа, милая моя.
Ты мне ни разу не сказала
Что выйдешь замуж за меня.
Но ты ведь и не отрицала,
Надежду этим лишь храня».
«Я не люблю тебя... о Боже,
И не могу никак понять
За что тебя любила. Всё же,
Тебе не надо это знать.
Скажи мне только, бедный Мимас,
Понять сама я не могу,
Как вдруг такое получилось,
Что люди сердце берегут,
А ты один лишь отвергаешь –
Любя отвергнутую мной
Любовь к тебе, и не страдаешь,
Его душа, своей рукой.
Тебе нет дела до мучений
Живого сердца твоего,
До жалобных его биений,
Кровоточащих ран его?
И как такое получилось,
Что в нём, отвергнутом тобой,
Святое чувство поселилось? –
Так проклял ты любовь собой».
Отвергнутый, печальный Мимас,
Застыл на месте как скала.
Лицо ж Европы засветилось.
Она спокойно подошла,
И обняла его руками
Повиснув на его плечах.
Его же руки словно сами
Согнувшись медленно в локтях,
Повисли в воздухе сонливо.
Затем, огромная ладонь
Легла на талию лениво,
На вздрогнувшую как огонь.
За ней легла ладонь другая.
Застывши в солнечных лучах
Они стояли обнимая
Друг друга в ласковых руках.
Она – изящна как пантера,
И словно бабочка легка.
И он, не знающий замера,
Навис над нею свысока –
Могучий исполин, огромный,
Стоявший с добротой в глазах.
Но всё же, глупый и безмолвный,
С безмерной силою в руках.
Упёршись в точку глупым взглядом
Европу тихо он спросил:
«Скажи, как наша дочка Мада?»
И взгляд на землю опустил...