В колонии

        В кинозале тишь: вот-вот начнётся фильм.  Из-за полотна экрана, за которым располагалась музыкальная комната, вдруг вышел неторопливо парень  лет  пятнадцати и развязной походкой подошёл к карантинским. Он не закрыл  дверь за собой, и до зала донеслись звуки духового  оркестра.  Сидевшие за  инструментами были далеко не профессионалы. Подошедший к  карантинским  колонист тоже, видимо, был музыкантом: на плече висела  труба.  Молчан,  в обязанность  которого  входило  немедленное пресечение   подозрительных  общений, вырос перед музыкантом. Но  тот  оттолкнул  Молчана,  процедив:
        - Отойди, сволочь, не то позову  своих, - он кивнул в сторону  музыкальной комнаты.
        Опустившись на корточки и не глядя на Молчана, покорно отступившего в  сторону, парень спросил:
        - Из Омска есть кто?
        У Сашки  перехватило дыхание от неожиданности.
        - Я из Омска, - проговорил он, заикаясь.
        Музыкант, растолкав карантинских, сел около него.  «Откуда?»,  «Как  попал сюда?», «Как имя?» - и ещё массу  вопросов  посыпались на Сашку. Тот  отвечал, пугливо оглядываясь на Молчана; музыкант успокоил его, прикрикнув на играющего желваками командира:
        - Тронешь  его,  похороним. - Он  взял  за  плечо  Сашку  и, встав, потащил его за собой: -  Кстати,  меня зови Федя.
        Быстро пройдя по сцене, они оказались в светлой,  после  сумрачного зала,  комнате,  немыслимо воняющей  табаком. На столе из металлической пепельницы вился дым недокуренной цигарки. Шесть подростков отложили инструменты и посмотрели на Сашку.
        - Земляка вот нашёл – из Омска, - объяснил Федя.
        Усадив  Сашку и позволив  ему  докурить  дымящуюся  в пепельнице  цигарку,  угадав желанье его, Федя  начал расспрос - где  проживал Сашка и что нового в городе. Сашка знал плохо Омск, но, как мог, старался быть на высоте роли человека, встретившего земляка: вспомнил новое общежитие, церковь. Когда же заикнулся о магазине с вывеской: «Мясо», Федя воскликнул, что жил на улице Подгорной – это близко от того магазина. При этом он дружески ударил Сашку по плечу.  Ударил не сильно, но Сашка ойкнул и скривил лицо. Через минуту,  по  просьбе  Феди, он оголил плечо, опухшее, в ярких синяках. В приоткрытую дверь в это время сунул нос Молчан. Никто в комнате,  кроме  Сашки, не  увидел его,  и  Молчан, оценив  происходящее, скрылся.  Кино  началось, а Сашка душой отдыхал среди дружески настроенных к пришельцу ребят.
        - Вот что, - назидательно сказал Федя, - какая тебя сволочь не тронет – сразу к нам.   А с Молчаном   я поговорю, шёлковым будет. Как только тебя переведут в отряд, скажешь – в какой.
        На прощанье он ссыпал большую горсть махорки в Сашкин  карман  и  провёл  его  на место. Сашка ликовал. Сидящим   рядом  с ним пацанам он  дал  пощупать   махорку,  оттопырившую  его карман, но через некоторое время почувствовал беспокойство. «Здесь, понятно, у музыкантов власть, а там – у Молчана…  Убьёт ».
        Опасенья  оказались  пустыми.  Выстроив  карантинских  вдоль  постелей,  Молчан привычно отвесил  пару   звонких  оплеух   одному,  другому,  а Сашку   обошёл,  лишь  косо зыркнул на него. В спальне витал аромат махорочного дыма. Молчан понимал, откуда  табак,  но  придрался не к Сашке,  а к  дежурному,  в наказание,  продлив  его  дежурство ещё на сутки. Подобное поведение Молчана продолжилось и в следующие дни. Не трогая Сашку, Молчан с лихвою  отыгрывался на других. Сашку это начинало мучить, но что он мог поделать? Чувствуя  вину  перед  пацанами,  он  бы хотел,  чтобы Молчан снова, как и прежде, стал издеваться над  ним.  Попытался  попросить новых друзей подействовать на Молчана, чтобы тот не касался и остальных,  но ему  сказали: «Не подходит  к тебе, и ладно. Можно бы сделать тёмную ему, но за него горой стоит заместитель начальника колонии и Мишаня. Свяжешься – нарвёшься».  Мишаня - тот самый сероглазый, который едва не отбил Сашке копчик. В колонии  он работал  воспитателем  второго отряда.