Ночные грёзы, и горькие слезы

      За окном тишина, только чуть слышно доносится гул легкого ветерка,  и изредка царапают ветки рябины морозное окно моей комнаты. В руках   небольшая книга,  и глядя на иллюстрированный пейзаж на  одной из страниц    призадумалась, и словно говорливая реченька поплыла родниковой водой, спускаясь в низовье косогоров всё ниже и ниже, а думки мои потекли далеко, далеко, откуда нет никому возврата.

      Вспомнила бабушку, одну, другую, родителей, …папка сидит на старенькой табуретке на кухне, курит «в трубу» русской печи папиросы «Беломорканал, задумался о чём-то своём». И маму, …с выпуклыми венами натруженных её рук,   ровный, спокойный  голос. Скрежет ветвей за тёмным ночным окном то усиливается, то ослабевает, возвращая мои мысли в реальную жизнь. Но они не слушаются и стрелою вновь возвращаются,   где грезится, как мама стирает, я кружусь вокруг неё, машинка гудит, бельё с шумом хлещется о бока, …стирается. С грохотом бежит брат Вовка, увидев в окно мальчишек, надумал сбегать на горку покататься  на санках, …торопится. Коли нет, отправился к другу, мне не сказал зачем, но что-то затеяли, надо маме рассказать, вмиг подумалось мне.

     Замолкает стиральная машинка, и слышится мамин голос, такой ласковый и завораживающий: «А теперя,  давай-ко Марийкя на речку пойдём бельё полоскать, та;мо я видела, сёдня прорубь хоро;шушу  сделали, …ло;пать-ту  после речки мя;гка  становятся, да Вовкины засся;нки лучше прополушшутся, вонять не будут, а то дома хоть сколь полошши, всё равно вонят. Ох-хо-хох, когда только сся;ть перестанёт, напрудит и спит в этой лыве, лечи не лечи, не чё не помогат. Измаялся сам и меня измучил, каждый день стирка. Отец, чё молчишь-ту? …Шибко уж он у нас болезный уродился, чё нибудь да привяжется, глухота ешо навязалась. Врачи говорят, до четырнадцати лет ссять будёт, потом перестанёт, Слава Богу, хоть глухоты меньше стало».  Но  я уже не слышала, что она там говорила ещё, а только удивлённо спросила: «Как это, полоскать на речку, холодно ведь?»    «Пошли, - говорит, покажу, не околеешь». Слова «не околеешь», меня сразу вразумили, значит, мама начинает сердиться, пререкаться нельзя.

     Сложила мама по тазам стираное бельишко, меньший таз, эмалированный,  дала мне, а  побольше, алюминевый, сама понесла, уж очень он ей нравился, отчистит летом на речке песком, он как серебряный становится, блестит. Она так ловко его к талии приложила, слегка рукой поддерживает и спокойно так несёт, только юбка колышется из стороны в сторону, а я сзади иду и тазик свой постоянно дёргаю, почему то   вниз скатывается, так и норовит из рук выскользнуть, но иду молча, несу, стараюсь. Людей на улице никого. Мороз градусов двадцать, тихо, из тазиков над бельём клубы пара струятся, так красиво, как дым с трубы   соседской бани.  Идем по узенькой тропинке, слышно как кое-где нехотя брёхают собаки, да коровы шорохаются за забором, сено жуют. Вот забыла, кто в этом дворе жил, что-то забываться часто стало, плохо это, как бы не обезуметь, возвращаясь в реальную жизнь, подумалось мне. Спускаемся вниз, …речка не далеко, замерзнуть я не успела. 
Пришли…, прорубь слегка льдинкой покрылась, мама рукой по льду постучала, ледок раскололся. Она, словно ковшом, зачерпнула развёрнытым концом простыни  льдинки и выбросила их на берег, затем опустив простыню в воду начала полоскать.
    Полощет. Да так   справно ею управляет, над водой руками туда-сюда водит, простыня в руках её словно   лодочка на волнах качается. Так красиво! А я смотрю, да любуюсь. А она полощет, полощет, да с другого конца простыню перехватит, а у меня сердце замирает и, не сдерживая эмоций кричу: «Ой, мама не отпускай, сейчас уплывет под лед». А она лишь смеётся, - не уплывёт, я поймаю.  А руки её, пухлыми стали,    даже жилок не видать и  как у гуся красные. И как это они у неё не замерзают?

     Стою, гляжу в прорубь, речка, хоть не большая, а течение сильное, хорошо видно как   вода течёт, да так быстро! …Надо же, удивляюсь, даже зимой не отдыхает, а я  думала, зимой она не бежит….   Мама то одну вещичку полощет, то другую, уже с моего таза начала, потом, …иди, говорит, пробуй, тут лопати;нки ме;лки осталися, все износились,  выбросить-ту жалко, может ещё сколь по но;сите, а потом я имя; каки; дыры зашью, а нет, дак на ремки; пойдут, кружок под ноги свяжу, возле ко;йки бросим, ногам теплея будёт, …подходи, не бойся, я пока руки отогрею, и отошла в сторону.  Сунула я вещичку в прорубь,  машу руками как ворона крылами, вроде как полощу, только никак не получается, одни брызги  летят по сторонам. Да и рукам холодно, не совсем приятно. «Эко, неумёха, не на чё толку ещё нету, вроде больше;нькя стала, давай покажу!» смеётся мама. Сама полощет, да  приговаривает: «Вот так веди, старайся ровненько, а потом обратно, да не комком в воду-ту толкай, а расправь тряпку-ту, не шлёпай так-ту. Ну-ко пробуй, ой беда с тобой, когда только вы;растёшь?». Сердится, значит и вправду,  не так делаю, подходя к проруби, думаю я.

     Выполоскали, идем обратно, руки мои в варежках потихоньку отогреваться начинают, а она несет бельё, снег поскрипывает, словно мышь в простенке пищит, а сама рассказывает, как раньше было. «Бельё-ту всё   вручну;  в корыте стирали. Машин-ту сти;ральных не было во;всё. Вся-ту подмо;га была, …доска сти;ральна. На мыло денёг-ту не было, а если купишь когда, то всё равно не хватало, поэтому чаще и вовсё не было мыла-ту, щёлок разводили и ём стирали. А как настира;ёшь кучу, складываё;шь по вёдрам да на коромысле, на своём горбе;-ту на речку полоскать ташши;ли. Вёдра тогда были не как сейчас железны, а с деревянных пла;шок сделоны, ну как кадушки, только не больши;. Сушили бельё-ту на улице, в дом заносили, когда оно «подбы;гат» хорошо, вы;мерзнёт, потом в избе-ту такой запах  от него источа;т…, речкой пахнё;т. Особенно зимой, занесешь с мороза-ту,  студёным ароматом пахнё;т на всю избу, ни с чем   не сравня;ть! Зимой и летом всегда на речке полоскали, …да голыми руками. Безо всяких перчаток! Их и в помине тогда-ту не было.  Полоскать-ту быстро старалися, бывало, околеют руки-ту,  так между бельём в ведре-ту их просу;нёшь, бельё-ту ещё чуть тёплым остава;лося, не совсем остыло, погреёшь не много, да опять полощё;шь. Сначала рук-ту не чуёшь, а потом горя;т как в кипяток  пу;щщёны.  Но и перемерзали все, порою зубы так чакали, што дроби девки отбивали на вечёрках, под гармонь отцову отплясывали. Бедно все жили, но всё равно весело жили.

     Раньше ведь играли на гармонях самоучки, сами музыку-ту подбирали, на слух как-ту, оте;цот умеёт, да чё то заленился играть-ту, вот таки; гармонисты играли по вечерам-ту. Хорошу;шше пели на вечё;рках-ту, да в компаньях пели, народ-от певучий был, хоть петь, хоть плясать горазд, хоть побалагурить.  А прорубь-ту на речке замерзать не успевала, люди-ту   по; воду ходили много,   колодцов-ту мало в деревне было,  то полоскать, тропинка-ту уто;птана была в у смерть».

     А я плетусь за ней, да слушаю, о чём-то думая своём. А она помолчит, да опять говорит: «Как-ту ходила на речку-ту я, толи полоскать, толи чистить ко;во, не помню тепе;ря, прихожу домой-ту, да с полдороги уж слыхать было, как ты базла;шь.  Ма;ленькя ишо была, ты шибко блажлива была, до безумья блажила. Шибко не споко;йна была. И чё надо было, кто знат? А чистюля кака; была, с пятнышком-ту грязным платишко-ту, сколь не уговарий не наденёшь. Ревёшь, пока друго; не дадут. …А стираны-ту вещи потом стали дома в ваннах полоскать, воду-ту хоть  таскали с речки, но всё равно уже не то, всё бельё колом стоит, не прополаскивалося, как не старайся, потом руками его пошоркашь, обмякнёт маленькё;. Не нравится тако, ой как не нравится».
    
Эх, душа поёт, и сердце плачет от таких воспоминаний. Как бы хотелось вновь с головой окунуться туда, да пройтись по тропинке вдоль той самой речки,  да переполоскать  всё бельё, которое  выполоскала мама за всю свою жизнь.  Смахнуть слезу и взять её руки в свои ладони, отогреть. И прижавшись, слушать и слушать певучий её голос,  такой нежный и родной, окающий, протяжный.   Говор наш, такой чистый, мягкий  и светлый, который услышать можно было только там, в глубине седого Урала. Необычайно красивый  язык, очень жаль, что засорили его чуждыми словами, как и жаль тех людей, которые унесли с собой наш родной и могучий  русский язык.