Рождественская ночь

      Природа дала нам способность не думать о смерти,
потому что, если бы о ней думали, мир пребывал бы
в неподвижности и в оцепенении.
Ф. Гвиччардини

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ
НОЧЬ
«Мистерия»

В Рождественскую ночь сидел я у камина,
В наследном кресле. С книгою дремал.
За окнами гудели, торопясь, машины,
Я в дрёме медленной Тарковскому внимал.
Покойно было в древнем кресле
Был ненавязчив тихий звон.
И как поётся в старой песне:
«Не пошатнулся бы мой трон»
И вдруг со стуком отворилась створка ,
Пришторнного темного окна.
И полыхнула от порыва ветра шторка,
Стеллаж хлестнула вдруг она.
Как будто в шелковых знаменьях
Ко мне архангел прилетел в ту ночь.
Душой невероятных ощущений.
И с выбором сюжета обещал помочь.
Вошел бесшумно я в библиотеку,
В отраду одинокой и больной души.
Я затушил у входа сигарету.
Вернуть Тарковского на место я решил.
И с гордостью смотрел, как плотными рядами,
Словно солдаты в выправке стоят
Тома подписок множеством изданий
И рукописей ровный перешитый ряд.
И встал я у окна. Потом уселся в кресло,
Стал считывать я тексты корешков
И незаметно я увлекся. С интересом
Читал и вспоминал я содержание томов.
Минута за минутой. Я мысленно листаю
Страницы книг. А в доме все уж спят.
Мой взгляд, как Феникс, между книг летает
И книги будто бы со мною говорят.
Здесь справочники кухонь... Изречений...
Альбомы по вязанью и дизайн,
Все то, что покупал для увлечений
И даже книга о футболе — «Третий тайм».
Все в манускриптах и в цветных тетрадях
И в летописях древних о Руси,
Папирус ветхий. В нем за мелкую награду
Письмо кочевник о Египте заносил.
Хайям и Байрон, Пушкин и Спиноза,
И Гумилев, и Бальмонт, и Светлов.
И исторические метаморфозы
Фоменко за компьютерным столом.
На полках книги просветлели, закачались,
Встряхнулись, зашумели, приподнялись,
С обложек авторы нелепо улыбались,
И буквы со страниц, как листья осыпались.
Все заискрилось, задымилось
И ярким светом засветилось.
Как будто сотни фонарей
Горели в комнате моей.
Раздулись книги, как шары,
Воздушны стали и пластичны.
Внутри туман. Внутри миры.
Легки. Таинственно-мистичны.
Сдувает ветер с полок их
В окно швыряет, в темноту.
Какой-то дьявол среди них
Затеял свару-суету.
Держа зажженную свечу,
Я, обомлев, смотрю в окно.
Остановить я их хочу,
Но почему-то им смешно.
В создателей сюжеты книг стекают,
В чернила ручек, в мир идей творцов,
В ушедший мир то прозой, то стихами,
В калейдоскопный мир великих гордецов.
В легенды в мифы, в войны и в изгнанья,
В миры времен и в их протяжный гул.
В реальность духов, в духи изваяний
В воинственность де Арк, в надменность Калигул.
И словно он воскрес, уйдя из тесной кельи,
Мир возвращаемый в пространство, стал вторым.
Гудит в ушах и как потоки пчельи,
летят, летят и нет препятствий им.
Сюжеты притч, романов и трагедий,
Смешные водевили смешались в мире том.
И в разные концы разъехались соседи
И Вавилоном стал простой крестьянский дом.
И между ним и тем, где мы живем и «стынем»
Прослойка дымная, а может быть туман,
Пространство шара в оболочке синей
И зреет в нем какой-то дерзкий план.
Рисуя карты пышными цветами
Меж параллелей и широт границ,
Мазки наносят разными штрихами,
Мелками, красками. Но нет за ними лиц.
За шаром шар парит, за сферой сфера.
Библиотека по небу летит.
И их маршрут в зигзагах и в маневрах...
А целый мир в домах спокойно спит.
И оголилась Библия, иные манускрипты,
Очистились страницы от гравюр и лик.
И раздувались шарики из пирамид Египта
И хаос в них из книг моих возник.
Луна в моё окно смотрела улыбаясь.
Открыты створки. А восьмой этаж
Выбрасывал в окно все то, что здесь осталось,
Пустым оставив мой резной стеллаж.
И заполнялось небо пестрыми шарами,
И в каждом желтом или голубом
Сюжеты книг с мирами и ролями
Летели с ними, покидая дом.
И опустели полки. Осиротела келья
И я перед окном, словно в кошмарном сне,
И бледный телевизор от безделья
Подмигивал в усмешке сеткой мне...
Вергилий усмехался над Энеем.
В поход собрался гордый Александр
И Азия пред ним лежала и бледнела,
Из Согдианы видя первый авангард.
Домой вернулись люди Одиссея,
Коня Троянского обломки у ворот,
Геракл поля Колхидские засеял
И боги Олимпийские изобретают спорт.
Летят шары вдоль гор Иерусалима
И песни песней Соломон поёт,
И двинулся Спартак в предгорья Рима,
Чтоб власть порушить и уничтожить гнёт.
И вспыхнула звезда над старым Вифлиемом
И указала путь волшебникам — волхвам
Туда, где родился у непорочной девы
Младенец Иисус взамен другим богам.
И рыцари в доспехах крестоносцев.
От Альбиона до израильских морей
Шли на Восток под флагом миротворцев
Во славу Иисуса или иных идей.
И Византию гордыми кровавыми мечами
Под флагами ислама изгнали навсегда.
И сотни лет «Акбар-Аллах» кричали,
Куда летела янычарская орда.
И Русь, и Веды и её былины,
и боги древние и мудрые князья,
и распри дикие и русские долины
в крови лежали у развалин от жилья.
И Дон Кихот, трагедии Шекспира,
И Дантов Ад, и «Витязь..», «Шах-Наме»
И авторские правки «Войны и мира»
Стихи прекрасных строк из буриме.
Летят шары, заполнено пространство.
Трехтомник Пушкина, Есенин, Пастернак.
Все небо в шарооблачном убранстве
И каждому присвоен алфавитный знак
Гомер, Золя, Гюго, Лонгфелло
Стендаль, Боккаччо, Лермонтов, Бальзак,
Как журавли — все плыло и летело
И управлял полетом Зодиак.
Смешались Аристотель с Достоевским,
Коперник с Гёте, с Шиллером Марк Твен.
Джек Лондон с Брехтом, а Лунь Синь с Коменским,
Вольтер с Эзопом, с Марксом  Лафонтен ...
И стало страшно мне. А если лопнут.
Все вместе... разом... шарики мои...
Весь мир смешается. Представьте, что в Европу
Вся Азия приедет в отпускные дни.
Тома Всемирной, Атласы, буклеты.
Избранниками в зарево летят.
И в северном сиянии они, как дети,
У изголовий душ творцов своих висят.
Но есть и те, летающие рядом.
Их мир — от авторов, живущих на Земле.
Им к ангелам пока лететь не надо,
Орбита их в туманности, во мгле.
И проплыла меж всеми «Роза Мира»
Словно прорвала в небе пелену
И увлекая за собою из Земной квартиры,
Переместив шары в небесную Страну.
И отправляя к ангелам, в их мир, на их Орбиты,
Она-Фемида и ценитель всех слоёв,
Наполненная жизнью, шлет метеориты
Вращаться бесконечно для праведных трудов.
Их души — сгустки тонкого свечения,
Мерцающих пылинками из чудных звезд.
Неведомое нам небесное явленье
И мир второй к нам перекинул мост.
Есть точки света. Есть свеченье Божье,
Обворожительный и благодатный свет.
Всем место в небе. Одному — ничтоже
Другому — целый радуги букет.
Так мир устроен. Так и «Роза Мира»
Определила несколько слоев Орбит.
Чтоб были все видны в созвездье пира
И наш десант на уровни разбит.
И закружились над землей в свободном мире
Преображенные в шары воздушные — тома.
Мир Гоголя, мир Гейне, мир Шекспира,
Мир Блейка, мир Хайяма, мир Дюма.
И засверкали книги новым светом,
В обличье новом, на виду у всех:
Философы, писатели, мыслители — поэты,
Хранители устоев, певцы любовных нег.
Предельно просто в небе. Нет сомнений.
Нет споров, притязаний, просьб, хлопот.
Нет лиц — есть образы. Нет унижений
И нет возвышенных средь тех, чей шар плывет.
Здесь только встречи. Нету расставаний.
Летят как журавли. Воздушен их полет.
Космополиты — над землей обетованной,
Где каждый гуманист и патриот.

Я словно чистые страницы книг листаю
Рукой дрожащей и прозрачной
В библиотеке полумрачной.
И шум во мне, как вольнодумство, нарастает.
Что остается здесь? Словно речной осадок,
Словно незрелые орехи в скорлупе.
Где среди них и я, в бессмысленной толпе
Стараюсь сохранить устойчивый порядок.
Перебираю книги. Как знакомы лица...
Но нет движения. А в сумрачной тиши
Летают ветерком волнения души
И ничего, что более. Хватает со сторицей.
Пишу, пишу, а главного все нет.
Зачем «пустое» выношу я в свет?
Ведь в самой мрачной чертовщине
Быть может мысль или причины
В создании чего-то. В разрушенье
Тех постоянств и изменений
У благ творящих в искушенье
Междоусобных отношений
Простых и непростых явлений.
С тем миром параллельно, в котором мы живем,
Есть мир второй, бунтующий и дерзкий
Сплошные катаклизмы в нем.
Он в мыслях и движеньях резких.
Он в нашей памяти, в мечтах.
Он там, что в нас не состоялось,
Он в гордецах влюбленных и в плутах,
Во всем, что было и осталось.
Он весь в любви, в полете и в тревоге,
Он наша суть, а в ней — борьба.
Он в парадоксах, как в острогах
И предсказуема невольника судьба.
Он вырвется в наш мир
Когда не ждешь, в такие даты,
Когда сжимается эфир,
Как тень Иисуса, пред Пилатом.
Когда в созвучии ушедших душ
Осознаем мы странное звучание
И ощущаем, как бальзамный душ.
Льёт в души к нам небесными ручьями.


И мир второй — взрываясь в нужный миг
И воплощаясь в дух волшебный,
Пришел ко мне ... и в царство книг.
В ночь Рождества, как рок мгновений.
И жизнь решил перевернуть
Мечту свою — в простор Вселенной
Союз Миров  решил  вернуть.
Мирами мудрости нетленной.
Азартен и неистребим
Посланник Божий — клич природы.
В ночь рождества себя — с моим
Смешал он души  наши в преддверье года.
...но каждой книги место помня,
Себя я ощутил  бездомным...