Зима

Через прОсвет шторы косо вглубь стола
лунным луком была пущена стрела.
Разгорелась. И пригоршнями бери
воздух спальни, освещённый изнутри.
И в сиянии века отражены
под улыбку на лице моей жены,
в ту минуту, как малыш желанный в ней
разрезвился под ладошкою моей...
Для него - мы в измерении ином.
Но дитя и ждёт, и чает этот дом,
дом, который зябко-колкою до слёз
принакрыл-накрыл дублёнкою мороз
и, разнежась по коньку, за просто так
ногтем щёлкает в окошко на чердак.
Краем уха, от бессонницы хмельной,
ловит он из-за оврага волчий вой,
где, качая криком лунное кольцо,
в прОсвет ночи запрокинула лицо
волчья мать. Она сюда издалека
плачет именем убитого сынка...
Для неё - мы в измерении ином,
хоть в ладу порой с природою живём.
И не чаем - наш малыш в заветный час
на столетье духом станет выше нас.
И когда он, ненаглядный, подрастёт,
он волчице этой слёзыньки утрёт
и, не требуя ни славы, ни рубля,
приютит врага, пригреет воробья.
... Спи, родная, спи с улыбкой. А пока
в глубь твою лучит добро моя рука.
Только б нам до главной радости дожить...
Переплёт окна двоится и дрожит.

                Комягино, 1988, декабрь