Путешествие смиренного инока ляксея

1.Тунгусская княжна

Как мы в Зашиверье на Подкаменной Тунгуске храм ставили, за шиворот уж снежок сыпал, остужал, стекая талыми ручейками промеж лопаток. Но и без того пот вдоль хребтины, как река Лена вдоль хребтов Саянских тек - топориком тюкать, лесины сосновы шкурить да рубить в лапу.
Храм Божий-то корабь, днищем корябающий облачны отмели. Охлупень- киль. Крест –якорище. От корья бревна очищая –очами зришь –то Ноев Ковчег духа, в коем кажной твари по паре. Вот так и я, грешный, и моя Сохате-Алунь.

 Крепостцу -то мы поставили ешшо затепло. А было нас, укшуйников,- я , беглый холоп Ерёма, казак Фома, разбойник Прошка да ешшо немножко. Всего -то в нашей дружине десять молодцов-бродяг да по рекам сибирским скитальцев из скитов да изб бегоунов
Я -то сам из тобольских монастырских послушников, в иночестве грамоте обучен,в отрочестве плотницкому делу, бо ставили мы скиты для отшельников на реках и гривах Васюганья для окормления тамошних хантов и манси. Наши проповедники-сведники веру Христову язычникам несли , да не всегда доносили, женясь на дочерях князьков васюганских , сами во грех идолопоклонства впадали.
Схимник-верижник Феофан сбросив в болото вериги свои по пуд весом кажна, женился на раскосоглазой Гаюн и стал жить в чуме, а апосля и шаманом заделался. Он по Оби до Обской губы с той княжной путешествовал. Ловили они в сети –самоставы серебряну пелядь да луннобокого муксуна. Через то разбогатели Фома и Гаюн, поселились в Томске-граде , в резной ограде. Терем Феофан на горке отгрохал, а я тот терем резными птицами-гамаюнами да мансийскими божками украсил. Так вроде –наличник как наличник, а приглядеться…
Пелядушука-серебрушка пела песенку, просясь на блёсенку. Ручей вился по бору лентой в косе жены монаха-расстриги Гаюн. Точил я балясины на крылечко терема купчины Фомы да на красавицу поглядывал. Сверкнёт глазом, как та пелядка боком , одарит улыбкой и снова склонится над пяльцами невиданных птиц вышивать.Глядь, а то не пяльца вовсе, бубен шаманки. Взмахнула Птица -зоряница лазоревыми крылами - и понесла нас ввысь.
Летим мы на той птице над Васюганьем. Там - становье охотничье баркасом в зеленом океан-море, в другом месте мансийские чадыры, будто шапки-колпаки подземных великанов. То каменные воины ушли в темь подземную. И наступают кудато-войском- шаг равен веку. Но пройдут века и сойдутся они на битву над Леной –рекою.
Вот -и скалы на подкаменной Тунгоуске-не скалы , а батыры - аксакалы.
Воин к войну несут они свой вечный дозор, одетые в кольчугу сосняка-ельника. Макушки пихт да елок -навершия их шлемов , ручьи -кривые сабли на боку.
Ба! А та птица и есть Гаюн-Гамаюн. И кружит она над круглым , как щит богатура, озером, и говорит человеческим голосом:
-Не за ту ты меня принял, монастырский послушник! Не жена я купеческая и не мансийская красавица, а тунгусская княжна Сохатэ-Алунь.
Просыпаюсь. А Ерёма -рвана ноздря и баит;
-Ты чо это во сне руками , как крыльями махал, имена непонятны выкрикивал. Натюкался топориком, притомился што ль, а тебе ешшо лемешки на купол церковки тесать,
-Ведьмы местны морочь напускают, даве шаманка по опушке шастала, бубном трясла, колотушкой духов нагоняла, греховодница, -отозвался Прошка, положа руку на кривую саблю.

2. Шаманка с полянки
Ох, лучше б не напоминал, родимый о шаманеке с полянки. Ведь пошёл я под косогорье по грибы-ягоды для чаёв да варева в походном котле. Смотрю полянка полным полна грибочками. Склонился за одним-другим, вторым,третьим - а он тут как тут.
- Не спеши мил паренёк меня вострым ножом резать-я не бел гриб, а девица-красавица. И является мне во всей своей красе-наготе.
На шее мониста из птичьего свиста, на плечах плащь-девий плачь, в руках бубен-гласом чуден.
И ударила она в тот бубен и запела –и взвились мы ввысь на её бубне. И увидел я в Земле дыру великую, заполненную водою, сделанную Звездой Полынь.
- След сего метеора-ветер ора, предупреждение человечеству. Матерь Ора –орать будет от огня поядающего. Будет то на Востоке век спустя в стране самураев, муравейник их жечь огнём Абадонна. А пока живи как в раю, ухриста за пазухой-ухой укшуйников потчуй , да смотри не ставь креста на маковку цнрковки. На доски свои размалёванные так уж и быть молитесь. А крест поставишь- нашлю небный огонь Куль-эквы и сожгу до тла строение ваше. Одни головешки останутся…
Тряхнул я головою, блазь прогоняя.Поведал братьям –укшуйникам про угрозу Сахате-Алунь. И говорит тогда наш рулевой, детинушка из растириг моностырских Фотий:
-Надоть тебе, добрый инок- поросячий подсвинок двигать в скит раскольничий, грехи замаливать, а то одолеет тебя шаманка. Так што сбирай котомку Ляксей и в путь дорожку. Вот те мою деревянну ложку, она намолена заговорена от всякой таёжной нечисти. Исполать тебе…И с палатей возьми псалтирьна дороженьку.

3. Старец-печерник и его пророчества
Сказано –сделано.
Шел я долго болотАми , урманами. Вышел к раскольничью скиту. Является мне старец ветхий, в рубище. И бает:
-Должон ты до мира донести мои видения. А они приходят –буто легионы небеснын на облацы.
Усадил он мня за скоблёныу до бела стол в своем зимовье, налил медовухи и почал прочествовать:
-Урал –на орала переплавят, встанет над ним нимбом Солнце, зажжётся Звезда Полынь! Батюшка Енисей посеет огневые гирлянды по городам. Ангара станет служить египетскому богу Ра.Река Лена-нетленна, - рек скитник –таёжник , двумя перстами осеняясь и закругял пророчество- А про Алтай –не болтай.
Выслушал я старца и баю:
-А скажи мне дедонько, как мне от шаманки-лихомаки отбиться…
- Штоб от шаманки отбиться, надо поститься да молиться. Налагаю на тя епетимью…Ступай темью в горы Саянски, в пещеру к старцу печернику, которай молитвою весь мир держит. Сила святости того старца такова, что Русь токмо его молитвой и дёржится, вот к нему и отправляйси…
-А скажи мне дедонько, как мне от шаманки-лихомаки отбиться…
- Штоб от шаманки отбиться, надо поститься да молиться. Налагаю на тя епетимью…Ступай темью в горы Саянски, в пещеру к старцу печернику, котор молитвою весь мир держит. Сила святости того старца такова, что Русь токмо его молитвой и жива. То последняя, паря, скрепа - как столу варёная репа, когда хлад, глад и духовный смрад. Вот к нему и отправляйси….
4.Странник Ляксей
Дунул старичок в ковш с брагой-медовухою, волны пошли. Вижу уносит меня в челне по акиян-морю. Валы -буруны по бортам громоздятся, норовят первернуть утлую лодчёнку, штоб утопить мальчонку. А те волны горы каменны , поросши, как зверь шерстью, - пихтачом да ельником дремучим.
И вот остров. И причаливает печаль моя к тому острову. И вижу я вход в печеру, и вхожу под своды ея. Сидит на камне старец –сам с великаний палец, ни мал ни велик, ни млад, ни старик. И по натуге мысли во лбу морщинистом видно –и правда вся крепь Руси от Пскова –Града до камчатских яранг на ём держится.Сияющий столп исходит из груди его и уходит сквозь твердь камену в беспредельну высь. И коль ворохеётся тот дед рухнет тот столп – и случится сто бед...
- Дедка!-шепчу. –Как мне от шаманки-лихоманки отбиться?
- Не отобъёшься , коль за ум не возьмёшься. Шляшься по саянам –ни тверёз, не пьяный. Ни шляхтич, ни монгол, гол как сокол…Хочешь рая –ступай к самураю. Санным путём, Лексий, сан, отправляйся в дацан.
- Так какой ты веры, дедонька?
- Вера моя без меры. Меру ту никому не высью спытать, ни до дна не до стать…Изыди! ОН всё видит…
И токмо промолвил схимник, как несло уже меня в челне по другому-морю –океяну. «О! моли, моли!» -омули стучались в борт мово баркаса. «Ты помор жив!» -вторили моржи , высовыясь из туманища грёз моих. Вот так я и блукали я да сума моя перемётная по священному по морю Байкалу . И вот – сверкнуло среди скал. Чудной храм-пагода с крюковыми охлупнями. Какие же плотники такие Кижи ладили?
5. Венчание
Набросились на меня дацанские львы, нерпы байкальские меня усами щекотали, как утопленника на Шикотане, муксуны мокрыми хвостами по щекам шлёпали-и оказался я в иных временах и пределах. И вот сижу во граде Тобольске на горе, в монашей норе. А мнится лежу на берегу, на песке, выброшенный бурею после караблекрушения. И терзают мою плоть крабы до чайки, и когтит мою душу песнею Птица Гамаюн. Вспомнаю как на Зашиверску церкву крест ставил, Всевышнего славил. Вытесали мы тот крест из лиственничных стволов. Укшуйники наверх канатами тянули –я, сидя на ,маковке выруливал. Вдруг –опять шаманка. Носится вокруг, камлает, -огонками сыплет. Но сплюнул я через лево плечо, прочитал псалом из псалтиря в моей котомке- и уже стояли мы с лунноликой Сахате –Алунь у алтаря. И венчал нас беглый поп-расстрига- вместо троеперстия фига. И стала Сахате-княжна нежною моей женою. А может то просто всё вьюга напела, когда я замерзал на перевале в Саянах, по пути в дацан. Я ли то был или не я-ни сном ни духом не ведаю.
Говею вот, на обрывке кожи с бубна Сахате-Алунь царапаю потаёнными чернилами её имя. И мнится –мне то не гусиное перо, а перо птицы Гамаюн. А вместо букв-её голос. Пишу, а чернил-то и не видно. И токмо ежели спустя столетия кто-поднесёт ветхую кожу к огню ,прочтёт эту повесть.