Человек

Солнца ягуаровых шкур
фотонируют колко,
оранжевый шум затёчности, 
гостинец конвульсирующих отрубков ног Дионису
перетянут лентами жил Гуинплена,
бант хохота становится развязным,
пентаграммпластинка галактики вращается,
магнитоосевые иглы пульсаров
прошивают рукава узорами
паренья перьев лебединых, сорвавшихся на взмахе, 
потока крови, хлынувшей из Медузы,
оскалов псов охотящихся с Орионом,
полёта в скорпиона пущенной стрелы,
сверкания бегущего Кентавра,
уши сложены в рупор,
танцующие губы дам в воздухе рисуют
зыбучий в жаре красный мак Гильменда,
ресницами сучат мухоловки глаз,
бриолинованные волосы кавалеров–
панцирь жужелицы,
сальный лоск флегмон,
в катараксически затопленных порубах зрачков
кровавые девочки
расплываются сарафанами кож,
всё громохочет –
игральный оссуарий с костями
самоубийц временем для аутоигры,
homo homini ludibrium est,
скелетов бутылок в подстольном склепе,
как в парижских катакомбах,
проспиртованные газированные гангрены
льются, шипя,
скоропеи катят пузыри,
постоянно разрывающие на мгновение бархат пространства,
трещины гудят разнорёво,
там лучи, змеясь, ржавеют в тимениях,
пропахших духом ведьминой ветоши,
усекновенный с неба грай
порывистым мечом холода
в махайросовых сумерках кущи усоп,
на родбище запеленённые
могильные холмы,
накормленные землячки кресты сосут,
в глазницах трезвонных колоколов
безумно бегают зеницы языков,
взорами канатов видящих одну кромешную радость
в движениях звонаря,
далеко простирается крестного хода поток,
велика его пойма,
волнуется,
трамбуясь и всходя, 
впадает в радиосолёный
чёрный космос.