Ворочаешься

Ворочаешься. Ночь душна.
Одна из ноздрей забита,
как будто навеки.
                Трудно дышать.
А снятся тебе человеки,

попавшие в сложные
                ситуации:

к одному такому
                подходит вампир,
заставляет сосать
                вампирью кровь,
кричит:
        "Пей мою кровь, сука!"

Изобразив испуг
          неприличным звуком,
 человек всё ж сдается.
Даже будто играет в любовь.

Два клыка протыкают
                шею вампира.
Идёт процесс.

        Моралист недоумевает:

"Ну и к чему такой сон?
                Мой протест!
Мой ощер сей бессмыслице.
Властью, данной мне
                богом и дьяволом,
этот бред мной нещадно
                освистывается."

Ладно, ***' с тобой, моралист!
Из меня рассказчик
                сумбурный

(лишь полгода прошло как я труп).

Мы сделаем так.
                Сделаем умно,
раз уж ты захотел
                всплесков рук:

Ворочаешься. Ночь душна.
                Дело даже не в ночи,
а в дневной привычке спать,
             не закрыв глаза.

Стоишь в метро,
              теснишь прочих,
представляешь,
будто поезд - оса.
Летит она вся усталая,
весь день без конца
                дребезжит.
Мечтает о серпантинах
 альпийских:
          поезд не меньше
чем все
                хочет жить.

            Ты гладишь эту осу
 за поручень взявшись,
               ищешь сердце её,
крылья ищешь.
Она равнодушна к тебе,
        она заявляет:
"Следующая станция -
                Текстильщики".
Не ветер свистит,
                это ты свищешь,
от горя внезапного
выбежав прочь из вагона,
по эскалатору
шагая чрез две ступеньки,
как погорелый
                навстречу
горящему дому, -
наверх, ты спешишь
                наверх,
где так сложно жить,
          если спать без храпа,
на соседнем месте
                с собой
устроив плюшевую собаку,
ты ей шепчешь про
            сегодняшние успехи.
Это - нормально.
Нормально, что ты лежишь
          и дышишь,
         нормально, что ищешь
разницу
         между глюком и сном.
Нормально, что ты то молчишь, то
                свищешь.
    Нормально всё, что будет
потом.

              Оглушительная тишина.
В такую вечность ты скучаешь
по городу.
Тишиной поэт называет не то, -
почесав подбородок,
                закинув за ворот,
моралиста совет удержав,
                он назовет тишиной
отсутствие явных и громких
            звуков.
              Даже почти обязателен
шелест травы, гнущейся
                под тобой,
гул дороги далёкой. И птички.
                А вот, ну-ка -

Ворочаешься. Ночь душна.
            Нет ни птичек, ни гула,
ни шелеста.
        Оглушительная тишина.
Не грусти. Вот тебе
                благая весть:
   собака никуда не денется.

Пусть приснится тебе метро,
разучившееся
                объявлять станции,
пусть в вагоне не смеет
                никто
полагать себя сыном
                иной нации,
чем червяк. Иной вариант:
                динозавр.
 Так - наступит эра
                равновесия:
динозавры едят друг друга;
червяку невозможно
                повеситься, -
в итоге динозавр
                и в его меню.
Все хотят жить. Это грустно.
Спи, мой недочервяк,
                я тебе напою:
"Если хочешь здесь жить,
                пусть в тебе
                умрёт искусство"

14.01.18