Судьбу не выбирают. Гл. 20

Всё в жизни и в природе идёт своим чередом. Перед Новым годом Виктор Васильевич Захаров наконец разрешил дочери бегать к подруж-кам и она счастливая сразу же прибежала сообщить об этом Виктору. И Теперь молодые люди встречались почти каждый вечер. Их не страшили ни холода, ни метели. И вот на смену январским морозам пришли февральские метели, после мартовские затайки, апрельское тепло, и наконец май, с привычными для крестьян хлопотами. Виктор позвал Ульянку замуж. Та, счастливая согласилась. Решили, что свадьбу сыграют сразу после Рождества. Надо, чтобы после гибели Ульянкиного дяди год прошёл. Их тоже закрутили, завертели, как и всех жителей Ольховья крестьянские заботы.

Только отсеялись, а уж и сенокос не за горами. Вздохнули люди после уборки урожая. Дружно всей деревней отгуляли в конце сентября праздник окончания полевых работ. Перед праздником смущённые Виктор и Ульяна посетили тех и других родителей и объявили им о свадьбе после Рождественского поста. Никто не был против. Мужики ударили по рукам и выпили литки.

Виктор сначала работал подручным у отца в кузнице во второй бригаде, а потом Павел Иванович уговорил его взять в свои руки куз-ницу в первой бригаде. Там кузнец Яков Иванович Воробьёв сломал ногу. В районной больнице ему наложили гипс и в самое страдное время бригада оказалась без кузнеца.
Всё хорошо, только бы жить да радоваться, на трудодень стали больше получать, но началась в конце ноября война с Финляндией. В деревне только и разговоров об этой войне. Стали приходить повестки односельчанам.

Степан Васильевич, идя  на работу, встретил секретаря сельсовета Антипину Галину Васильевну. Поздоровались, а женщина и в глаза не смотрит. Ёкнуло сердце у мужика:
– Говори, Галина Васильевна, что такое, что с тобой?
– Не со мной, Степан Васильевич. Вот несу повестки на войну твоим старшим сыновьям.
– Отдай их мне, я сам снесу.
– Не обманешь? Под роспись надо вручить.
– Не обману. Что я враг ним, что ли? Ведь расстреляют сразу же. Кажи где расписаться надо?
Отдала она повестки. Пришёл Степан Васильевич домой. А пове-стки эти прямо огнём душу жгут. Не знает он, как жене их показать. Александра тоже только ноги занесла с работы. Увидев мужа, она стала хлопотать с обедом.
– Обожди, Александра, – остановил он жену. – Давай-ко присядем на лавку. Разговор имеется.
Ничего не понимая, женщина машинально опустилась на лавку.

– Александра, ты чула про войну?
– Про какую войну?
– Да с Финляндиёй, будь она неладна.
– Дак  мне-то какое дело до войны?
– Ох, жёнка, выходит, что есть дело. Мне утресь секретарша Галина Васильевна дала повестки на войну Гене и Вите.
– Да пошто сразу двоим-то? – спросила женщина, не совсем пони-мая, в чём дело.
– А мне-то откуль знать про то?  Ты хоть поняла что к чему, жёнка? На войну, наших ребят, забирают.
Александра сначала непонимающе смотрела на мужа, а потом стала медленно сползать с лавки. Степан Васильевич едва успел подхватить её.
– Шура, ты чего?  Вот ещё беда-та.
Очнувшаяся Александра спросила у мужа побелевшими губами:
– Когда?
Тот развернул повестки.

– Завтра быть у сельсовета в девять часов утра. А оттуль повезут в район. Не одних наших повезут, ещё кого-то забирают, я не спрашивал.
Весь вечер рыдала и причитала наверху молодая жена. Тихо успо-каивал её Геннадий, говоря, что ничего с ним не случится, просто он немного повоюет и вернётся.
Прибежала вечером новоиспечённая невеста и тоже выла на груди у Виктора. Тот не знал что и делать: вроде пока не жена, а вцепилась – не оторвёшь. Да вовремя пришёл отец Ульянки. Увидев дочь, плачущую на шеё Виктора, он строго прикрикнул:
– Ульяна, это что за комедь? Ты жёнка нему что ли? Ну-ко марш домой, у людей и так забот полон рот.
И вытолкал Ульянку за порог. В дверях он повернулся и сказал:
– Вы уж извиняйте её. А вам, робята, домой воротится.
Всю ночь проплакала Галинка.

Назавтра её едва оторвали от мужа. Александра неслышно плакала, провожая сыновей на войну. Придя домой, она ушла в баню и дала волюшку слезам.
Утром, перед уходом ребят из дома, баба Глаша ранёхонько вы-ползла из своего закутка и подошла к собравшимся внукам. Она принесла иконку, чтобы их благословить. Те отшатнулись.
– Баба Глаша, ты что? – возмутился Геннадий. – Мы же комсо-мольцы.
– Ну и што из того? Господь всех хранит и комсомольцов тожё, у куго вера не потерена. Всех хрешшёных он хранит и нехрешшёных тожё, особливо тех, хто с Господом в душе живёт.
– Дак мы ведь не крещёные.
– Хрешшёны. Все вы, робятушки, хрешшёны.
Родители недоумённо переглянулись.

– Не удивляйтесь. Как токо робёночку три годика исполнялось, я ездила к сестре Катерине в город в гости и тамотки нейной знакомой батюшко у себя на дому и крестил. Всех свозила окромя Верушки. Она мала ишо, да и я стала стара, силы не те.
– Ну, мать, вот это да! – удивился Степан Васильевич. – Почему нас не спросила?
– А вы разе бы согласились? Робятки, вот ваши крестики. Оденьте них, на войну ведь идёте. Подставляйте головушки.
Виктор покорно склонил голову перед бабушкой, а Геннадий наотрез отказался.
– Подите с Богом, робятушки, а я молитце за вас стану.

Ушли, как в воду канули.  А через месяц пришла на Геннадия похоронка. Почернела с горя Александра. Билась в рыданиях молодая жена. Болело материнское сердце  за Виктора. Страх злобной змеёй сидел в душе: а вдруг и он тоже? Похоронку на Геннадия начальник почты не решилась ей отдать на работе. Сама вечером принесла домой. А в половине марта Виктор вернулся домой. Закончилась война. Баба Глаша было сунулась со словами:
– Не одел Генюшка крестик…
– Замолчи, мать, и так тошно, – одёрнул её Степан.
– Молчу, молчу.

Молодая вдова Галинка ушла к родителям, сказав на прощанье, что она беременна и что не знает, как теперь ей жить без мужа. Баба Глаша перекрестила её и запричитала:
– Галюшка, дитетко, ты к нам в любоё времечко заходи. Мы тебе завсегда радёхоньки. Деушка, ты уж не взышши, што эдак вышло. Ты уж оберегайсе, деушка, штобы с робёночком всё хорошо было. Слава те, Осподи, хошь какая-то отростелиночка от Генюшки будёт. Помоги те, Осподи, ладом робёночка выносить.

Продолжение следует...