Царевна-лягушка

   Золото осени, отяжелевшее от дождя, медленно стекало с берез, прикрывало розовато-мутные лужи на глинистой дороге. Листья, немного покружившись на поверхности воды, намокали и   постепенно погружались на дно, а их место занимали новые, только что упавшие с  веток.               

 Дождь все шел и шел, не переставая ни на минуту, которые сутки подряд. Надоедливый, нудный, он тихо шуршал по серым крышам глухого таежного поселка, шептался с  листвой, шлепал по лужам и был единственным нарушителем сонной тишины осеннего утра.
   
 Дороги от этого беспрерывно льющего дождя сделались не то что не проезжими, а даже не прохожими, точнее, непролазными, превратившись в вязкое глинистое месиво.
 
   Поселок просыпаться не  спешил. Да и к чему, если и без того позднее осеннее утро теперь плавно перетекало в вечер, и день, как граница между двумя этими временами суток, просто перестал существовать.
 
 Однако, дождь – не дождь, а жизнь- то в этом забытом людьми и Богом поселке в глуши костромских лесов, в самом центре тайги, продолжается.
 
 Вот выскочила из-за угла недостроенного дома, промокшая до костей, чья-то неугомонная собака, прошлепала, утопая в грязи чуть не по брюхо, по размокшей дороге, выбралась на дощатый тротуар, встряхнулась, разбрызгивая во все стороны  крупные капли воды с грязью, и потрусила дальше по своим незамысловатым « собачьим» делам.
 
 Плохо быть собакой, если вдруг  у тебя хозяин будет непутевый: возьмет да и выгонит в такую шальную погоду из дому. Ну, да ладно! Собака – она и есть собака. Ей дома не сидится, так и ищет приключений на свою собачью голову! Бестолковое животное – что с нее взять.
 
 То ли дело человек! У него, в отличие от собаки, соображение имеется. А оно подсказывает: дождь, холодно, сыро – лучше дома пересидеть, у теплой печки, перед телевизором. Благо суббота, выходной.
   
Ан, нет, постой! Чей-то слабый, едва слышный голос взывает о помощи…
- Помогите!..- жалобно так, да тихо, как из подземелья.
   
 Собака услышала этот призыв о помощи, свернула с намеченного пути, подбежала, осмотрелась, понюхала, да и  побежала дальше. Ну, лежит себе человек, и пусть лежит. Может ему так надо.
   
 Ну, а если человек шел мимо, да услышал крик о помощи, уж он обязательно отложит все свои дела и ринется помочь попавшему в беду собрату своему, или уж хоть из любопытства, но все равно свернет со своего первоначально намеченного пути и обязательно выяснит – что там стряслось?
   
 И этот, хоть и слабый, зов все же был услышан проходившей мимо старушкой – бабушкой Фисой. Она, конечно, сперва оробела немножечко.
- Свят – Свят!- перекрестившись, молвила старушка. – Кто же это в такую рань в беду-то попал?
   
Но голос был женский,  бабуля, немного оправившись от легкого испуга,  поразмыслив, что в это время, да еще в такую погоду, чужака в эту преисподнюю вряд ли занесет, значит, зовет кто-то свой,  свернула с узкого, дощатого тротуарчика, и, рискуя оставить резиновые сапоги в размокшей глине дороги, поползла на голос.

 - Батюшки – светы! – воскликнула она громко и, взмахнув руками, ударила себя по бедрам. Всего в нескольких шагах от нее, посреди глубокой машинной колеи, лежал человек. Бабушка пригляделась. Женщина! Пьяная…
 
  Она отчаянно, изо всех  своих последних  сил пыталась встать. Становилась на четвереньки, упиралась головой в высокий бортик колеи, и вот уже почти приподнималась, но ноги не выдерживали, подкашивались, ползли в жидком глиняном  месиве руки, она падала, и все надо было начинать сначала.
 
 Когда бабушка Фиса пробралась к бедолаге на помощь, у той уже не оставалось ни сил, ни желания бороться со своей бедой, и она, окончательно разуверившись в собственных возможностях, собрав последние остатки сил и пьяного сознания, сумела-таки перевернуться на спину.
 
 Мутным, как это осеннее утро, взглядом окинув окружающий мир, бедняжка смежила рыжие от намокшей глины ресницы и собралась заснуть.
 
  Вид ее был ужасен. Вся ее одежда – спортивный костюм, обувь, лицо были настолько вымазаны глиной, что она напоминала свежевылепленную статуэтку, которую мастер из-за несовершенства ее, едва успев вылепить, безжалостно выбросил.
 
 Несмотря на столь экзотический вид валявшейся в грязи человеческой сущности, бабушка без труда узнала ее. Ну, конечно же, это была Валька! Валька, пьянчужка беспутная, которую знал весь поселок.
 - Да где ж тебя угораздило набраться-то так в такую рань? – запричитала Фиса. – Да куда ж тебя несло-то в эдакую погоду? Господи! Как же ты можешь смотреть безразлично на это безобразие? Чего ж ты его не прекратишь? Ведь все во власти Твоей, Господи! Да уж она-то ладно, дак ведь дети ж у ей… Дети за что мучаются?
 
 Громко причитая и кряхтя, старушка стала тянуть из колеи совсем уже обмякшую и не сопротивляющуюся, как большую тряпичную куклу, чтобы хоть куда-то оттащить в сторону с дороги. А то ведь, не ровен час, поедет кто, а это чучело в грязи не заметит. Раздавит еще.  Леший с ней-то, с самой! Да ведь человеку неприятность, всю оставшуюся жизнь с грехом на душе жить, да еще и перед судом за нее отвечать.
 
 Но хоть и мала ростом была пьяная Валька, не так-то легко старому человеку по такой скользоте тащить  этот полутруп. Однако, все же с великим трудом, но удалось вытащить.  Правда, при этом старушка не только умаялась, но еще и сильно испачкалась, и стала мало чем отличаться от Вальки. Вытащив ее на местечко посуше и от колеи подальше, старушка перевела дух. Потом постояла в раздумье – что делать дальше, и пошла к недостроенному дому.
 
 Вернулась оттуда не пустая, а с куском древесной плиты. Кусок был чистый и сухой.

  Еще изрядно помучавшись, сумела-таки устроить Вальку так,  что голова и плечи ее теперь лежали не на земле, а на  доске.
 
 Но на этом миссия спасения беспутной Вальки для старушки не закончилась. Надо было пойти в другой конец поселка – а это с километр, не меньше, к Валькиным родителям и сообщить им о происшествии. Ведь та лежала под дождем вся промокшая, может и заболеть, и умереть от переохлаждения. Родители у Вальки были  самостоятельные, уважаемые люди. А вот дочка…
-И в кого же она уродилась-то такая,-  размышляла быстро семенящая, уже тоже вымокшая бабушка Фиса.
 
 А Валька, зябко поежившись, сообразив, видно, остатками сознания, что ей  больше ничто не угрожает, мирно заснула на сухом куске доски, совершенно не реагируя на дождь, заботливо смывавший с ее перепачканного лица глину.
 
 Бабуля еще раз  обернулась  на оставшуюся  Вальку,  и, то ли с сожалением, то ли с брезгливостью  буркнула:
-Тьфу ты, прямо лягушка какая-то.
 
 Обмыла в ближайшей луже насколько возможно грязь с сапог и ладоней, и  пошла  совсем не туда, куда намеревалась идти изначально, до встречи с Валькой.
 
***

  Так второй раз в своей жизни Валька стала лягушкой. Правда, первый раз, учась в восьмом классе, когда ей было всего четырнадцать лет, и жизнь  впереди казалась светлой и праздничной, она была не просо лягушкой, а Царевной-лягушкой…
 
 Ах, какое это было прекрасное время, когда нам было по четырнадцать лет! Ведь это сейчас мы знаем, что тогда был «застойный период». А тогда  это была наша настоящая жизнь:  мы ходили в школу, пусть и за 12 километров – для таких школьников  был построен интернат, в котором они проживали с понедельника до субботы. Кстати, я вспоминаю годы, проведенные в интернате, с огромной теплотой. На всю неделю он превращался в наш второй дом. Когда-нибудь я более подробно опишу свою жизнь в интернате.
 
 В школе мы не просто учились. У нас там тоже была своя, насыщенная разными событиями жизнь. Мы получали образование, готовясь вступить в светлое коммунистическое будущее, которое строили наши родители, порой не разгибая спины.
 
  Поселок, где была наша школа представлял собой лесопункт. Там жили и работали люди, которые в основном были заняты на лесозаготовках. Леса тогда вырубалось много, и работники, занятые этим не очень легким трудом получали денег не так уж и мало. Да и снабжался поселок очень даже не плохо для тех времен. Так что дети, родители которых работали в лесу, все же отличались от нас, интернатовских. Ведь наши мамы и папы были заняты в сельском хозяйстве, а там доходы были значительно ниже.
 
 В магазинах в поселке было все. В конце шестидесятых, начале семидесятых  в России  уже был коммунизм, но не тот, о котором нам все время рассказывали: от каждого по способностям – каждому по потребностям. Это был другой коммунизм. С настоящим человеческим лицом. Да, работать тогда не всем было легко. Но никто и никогда и представить себе не мог, что он останется без работы, и семья его будет влачить жалкое существование без куска хлеба. Никто и никогда не задумывался о том, что если его ребенок захочет продолжить образование, то ему понадобятся огромные деньги, чтоб заплатить за его обучение. Медицина была абсолютно бесплатна, мало того, заболевший получал по больничному в основном пособие в размере  ста процентов от его ежемесячной зарплаты.
 
 А какие были учителя в школе! Это были настоящие Учителя. Все свое время, они отдавали любимой работе. В школе велись различные кружки, дополнительные занятия, организовывались вечера и праздники. А ведь у них тоже были семьи, домашнее хозяйство, без которого в сельской местности просто не выжить.
   
  На трудности жизненные в то время жаловаться было не принято, завидовать тоже никто никому особо не завидовал, жили в основном более- менее все одинаково.
   
Вот так и учились мы двадцать четыре «гаврика» в классе: двенадцать мальчишек и двенадцать девчонок. Кстати, из этих двенадцать девочек было шестеро по имени Валя. Ну, любили тогда мамы девчонок так называть. Как сейчас,  например, сплошь Кристины и Ульяны.
 
Жили мы своей насыщенной ребячьей жизнью, с удовольствием бежали на школьные вечера, проводили свои маленькие классные праздники, устраивали КВНы, готовили концерты для своих родителей по случаю больших тогда праздников – ко дню Октябрьской Социалистической революции, к 8 марта, Первомаю и Дню Победы.
   
Ну, и конечно, как и все дети, порой ссорились друг с другом, порой делали друг другу мелкие пакости, дружили, влюблялись, в общем - бывало все.

***
    Красавицей Валька не была и среди девчонок особенным ничем не выделялась. Маленькая ростом, курносая, вся в конопушках. Училась тоже так себе. В общем, обычная девочка. Необычной у нее была только коса. Большущая – ниже пояса, темно-русая, толстая, она причиняла Вальке кучу неприятностей. Потому что не было ни одного мальчишки не то что в классе, а может и во всей школе, который бы хотя б разок не дернул ее за косу. А мы, девчонки, ничего не соображая толком в красоте, считали, что иметь такую косу несовременно, о чем непременно при случае старались Вальке и высказать.
 
 Правда, она ко всему этому относилась довольно-таки спокойно, а на наши замечания просто не обращала внимания. Меняла себе ленты в косе каждый день – и где она их брала столько, да еще такие красивые, всегда тщательно отглаженные.
 
  Выходя на переменке в коридор, Валька всегда перекладывала косу со спины на грудь через левое плечо, чтобы не оставить никакого шанса на успех у любителей дернуть ее за косу.
   
Школьная жизнь размеренно текла своим чередом, а между тем в нашем девчоночьем мирке стало заметно некоторое оживление. Наступил декабрь. Зима уже давно была полноправной хозяйкой  на земле, и мы начинали жить ожиданием самого красивого, самого замечательного, самого любимого всеми праздника – Нового года. Для нас, для детей ведь это был не просто праздник, это было чудо, сказка, сотворенная любящими нас людьми.
   
 Конечно, мы свято чтили праздники патриотические, но ведь они не приносили столько радости и счастья нам, детворе. Ну что, допустим, сильно интересного сулило нам   7 ноября? Разве что подготовленный концерт. Но это после торжественной части. В поселковом клубе, куда непременно соберутся все жители поселка от мала до велика,  далеко не всем хватит места, чтоб сидеть на скамейках. Некоторые, особо удачливые, успеют захватить место прямо перед сценой на полу. Ну, а уж остальным придется тесниться в проходах.
   
  Докладчик – обычно кто-то из поселковой интеллигенции, после установившейся в зале тишины, будет читать длинный, скучный и не всем понятный доклад. Старушки и старички будут дремать, а потом, когда голова у кого-то будет предательски падать на грудь или набок, вздрагивать и пугливо озираться: не заметил ли кто такого конфуза.
 
 Те, кто по моложе, будут делать умные лица, неотрывно глядя на докладчика. А все же украдкой будут изредка коситься на соседа или соседку. Мужчины – с нескрываемым любопытством, удивляясь непривычно разодетым в лучшие наряды, изрядно похорошевшим своим односельчанкам. А женщины – чаще завидуя нарядам подруг и соседок.
   
  Мы же, детвора, как правило, в это время толпимся за кулисами, в очередной раз повторяя то, что так долго и усердно готовили к концерту, волнуясь до дрожи, до лихорадки, и от того создаем невообразимый шум, мешая докладчику. Но на эти мелочи никто не обращает внимания, все живут  ожиданием конца торжественной части.

   Наконец-то речь докладчика из  монотонной  становится более пафосной – это подводятся итоги доклада, затем она и вовсе переходит к здравицам типа « Да здравствует  такая-то годовщина Великого Октября!» и раздается шквал аплодисментов в ознаменование окончания поднадоевшего доклада, и чтоб стряхнуть одолевающую дрему.

   И начинается концерт! Артисты в основном дети. Уж как мы старались. Ведь потом не одну неделю будет только и разговоров о том, какая у Зины девка талантливая. И поет хорошо, и стихи читает, и в спектакле участвует. А Славик Любин ничуть не хуже Крамарова играет – животы порвали от смеха, пока сценку смотрели. А Галя как танцевала! Прямо как настоящая цыганочка.

    Валька никогда в художественной самодеятельности не участвовала. Даже в хоре не пела. И на уроках пения не особо блистала, не стремилась пятерки получать. Была еще в те времена такая мода у нас в школе: на переменке соберемся в кружок и затягиваем какую-нибудь песню. Например, «Когда весна придет…» или еще что-нибудь. Валька никогда не пела. Я и не знала, умеет ли она петь вообще.

   В общем, общительностью она не отличалась. Все как-то обособленно. Да и подружек закадычных у нее, как у других, вроде не было. Хотя за это ее никто не презирал, и от себя никто не отталкивал. Ну не навязывается человек и не надо.

   Валька сидела на второй парте в среднем ряду, прямо передо мной. Училась она средне, и частенько списывала у меня, особенно математику, и поэтому ко мне она относилась наверно более благосклонно, чем к другим. Иногда даже могла доверить мне свои незамысловатые детские секреты.

    Где-то недели за две до Нового год, Валька на большой перемене отозвала меня в коридор. Я сразу смекнула, что разговор у нее ко мне очень серьезный, раз она такую конспирацию затеяла.
- Ты на Новый год какой костюм себе готовить будешь? – спросила она шепотом.
- Не знаю, Я хотела костюм Ночи, да Нинка перехватила. Придется наверно Царевну Лебедь теперь.
- Ааа. Красиво наверно будет. Только там ведь «месяц под косой блестит», а у тебя косы нету, засмеялась она.

    А я как раз перед этим себе стрижку придумала сделать.  Папа мне не разрешал волосы резать, у меня тоже довольно не плохая коса была. Так я пристала к маме, когда утром в школу в понедельник собиралась. Утро-то раннее,  в пять часов выходили. Ну, вот мама и отрезала. Я потом уж и сама пожалела, да ничего не поделаешь.

   - Ну, я наверно из кудели сплету. У меня у бабушки в чулане есть. Она как настоящая будет. А ты чего спрашиваешь-то?
 - Валь, я у тебя в интернате сарафан зеленый видела. Ты не можешь мне его дать на Новый год?

    В то время мы часто делились  друг с другом понравившимися вещами.  А сарафан у меня был действительно. Вообще-то он когда-то был маминым, но он ей немного стал маловат, а я подросла к тому времени. А так как вещи в то время не принято было выбрасывать, вот мама мне его и подогнала. В боках ушила, вытачки лишние добавила, а подол я уж сама по своему усмотрению подшила. Да так, что там подбой сантиметров пятнадцать был.

   - Конечно, дам. Жалко мне что ли? А ты чего придумала.
 - Поклянись, что не разболтаешь раньше времени.
- Конечно, не разболтаю. Ты же знаешь.
- Ну, мало ли… Вдруг кому ненароком скажешь, а я хочу, чтоб никто не знал. А то еще на смех поднимут.
- Так чего ты задумала-то?
- Я, Валька, хочу костюм Царевны - лягушки сделать. А там зеленое платье нужно, или сарафан.
- Ну, так и чего смешного? Красивый костюм должен быть. И сарафан подойдет, тоько он же не до пола будет, хотя там подол отшить можно.
 - Да у меня у мамы кусок  зеленого штапеля есть. На платье не хватит, а вот волан из него как раз получится. И по цвету он мало будет отличаться.
 - Ладно, после школы пойдем, я отдам тебе.

  После занятий Валька пошла со мной в интернат. Посторонних детей туда не пускали, и ей пришлось ждать в холодном коридоре. Я, чтобы ни у кого не вызвать лишних вопросов, свернула сарафан, спрятала его за пазуху и вынесла Вальке. Мы утрамбовали его в портфель, и Валька отправилась домой колдовать над костюмом.
 ***

Две недели проскочили незаметно: после школы в интернате кипела работа по подготовке новогодних костюмов, а в школе шли репетиции самого праздника. Скучать было некогда, как впрочем иногда и делать домашнее задание. Для этого приходилось жертвовать переменками.

      Елку установили в клубе. Скамейки из зала были вынесены в фойе, где стоял бильярдный стол, и перед началом фильма  мужики всегда играли в бильярд. Теперь стол был сдвинут к стене, скамейки заняли все свободное пространство.

    Еще накануне вечером мальчишки из интерната сбегали до клуба и заглянули в окна. А потом нахваливали, какая в этом году красивая, ровная и нарядная елка.

   Праздник для старшеклассников  начинался   после уроков. Времени на переодевание было не так уж и много, поэтому, мы заскочили домой, побросали портфели, быстро взяли приготовленные костюмы и помчались в клуб. Он находился в самом центре поселка, располагаясь так, что до него с любого края поселка было примерно одинаковое расстояние.  Примерно с полкилометра.

    Елка стояла посередине, как и положено, для того, чтоб водить хоровод. Мальчишки толпились разглядывая игрушки, девчонки на сцене переодевались за закрытым занавесом. Вальки еще не было. Она заскочила почти перед самым началом. Мы уже все переоделись и ушли со сцены, и теперь в толпе все внимание было обращено на нас в таких необычных нарядных костюмах. А мы постарались на славу. Все девчонки блестели от украшений из фольги и битых игрушек, приклеенных на вату обычным силикатным клеем. Сказка да и только.

     Нас уже начали выстраивать в хоровод, когда со сцены, приподнимая одной рукой край длинного до пола сарафана  - в другой руке у нее был вышитый, сказочно красивый платочек, неспешно по ступенькам спустилась Царевна-лягушка. На ней был мой сарафан, но его было просто не узнать. Он был весь расшит разноцветными бусами, лентами, подол украшал красиво оформленный волан.  Под сарафаном была ослепительно белая полупрозрачная блузка с широкими рукавами. Голову венчала искуссно украшеная чем только можно корона. Но самую красоту представляли ее волосы. Когда они были заплетены в косу, мы и не представляли какой они длины.  А теперь они были распущены,  и струились мягкими волнами, опускаясь почти до колен. В волосы были  вплетены «дождинки» из фольги.

    Замерли не только мальчишки. Замерли все!  А Валька, ни капли не смутившись, как будто она всегда  была окружена таким вниманием, спокойно подошла ко мне, взяла меня за руку и  замкнула хоровод.

       Представление началось.  Валька кружилась в  танце, и ее волосы развевались. Отвести глаз от этой красоты было невозможно.  Вот когда я жалела, что у меня коса из бабушкиной кудели!

      Первое место  за костюм, разумеется, получила Валька. В качестве приза ей  вручили  пузырек настоящих духов «Красная Москва». А поскольку мы уже все мнили себя взрослыми, то посчитали, что приз был достойный.

     После каникул, несмотря на такой триумф, ничего в Валькиной жизни существенно не поменялось. Разве что только теперь не было необходимости бояться за свою косу. Теперь уже никто не смел  даже прикоснуться к ней. На школьные вечера Валька теперь приходила в благоухании ароматами «Красной Москвы», вызывая в нас нескрываемую зависть.

     А потом началась подготовка к экзаменам,  выпускному вечеру. Потом сам выпускной вечер…

     И вот уже жизнь раскидала нас в разные края, и встречи с одноклассниками  стали  крайне редки. О некоторых я вообще ничего долгие годы не знала.
После того, как я закончила школу, а потом техникум, и уже вышла замуж, мои родители из деревни тоже перебрались жить в этот поселок. Я стала ежегодно приезжать в отпуск с семьей. Иногда мне приходилось встретить там кого-нибудь из одноклассников, и вот в очередной приезд я собралась в клуб. Там было что-то вроде дискотеки.  Народу собралось немало – время отпусков было, многие приезжали в родной поселок навестить родителей.

   В зале было душно. Я вышла на крыльцо, чтоб подышать воздухом. Недалеко от крыльца стояла небольшая компания, состоящая из нескольких молодых людей и небольшого роста девушки. Они курили и что-то громко обсуждали. В голосе девушки мне показалось что-то знакомое, и я заинтересованно  прислушалась. Она была невысокого роста, с короткой стрижкой. Стояла ко мне почти спиной, поэтому я пришла к выводу, что никого знакомого она не напоминает.

   Перекур у компании закончился, и они направились в сторону крыльца – видимо намеревались пойти танцевать. Я уходить не спешила.
 - Валька! Ты!!!- вдруг услышала я. – Тысячу лет мы не виделись!!!- и девушка буквально повисла на мне. И тут до меня  дошло; это же Валька, одноклассница моя. Царевна-лягушка.

   Изменилась она до неузнаваемости. Во- первых – у нее не было ее роскошной косы, а была ну очень короткая стрижка. Нет, она ее не портила, но придавала ей, при ее таком маленьком росте и хрупкости, какой-то не серьезный, по мальчишески озорной  вид.

   Во- вторых у нее был очень яркий, можно сказать броский макияж, который совсем не вязался  ни с прической, ни с одеждой. Одежда на ней тоже была необычно странной, слегка устаревшей:на ней были достаточно широко расклешенные джинсы и яркая  нейлоновая блузка.
  -Как же я рада тебя видеть! – тараторила она. – Я почти со всеми встречаюсь, а тебя давно не видела. Ну, рассказывай где ты, как живешь, чем занимаешься?
    Я начала рассказывать о себе, о  работе о семье.
 - У тебя уже двое детей? У меня пока один.
 -  А ты где живешь, где работаешь,
- А я в Иваново живу. Училище там на ткачиху закончила, на фабрике сначала работала, а теперь в ансамбле пою…
- Ты, в ансамбле? – изумленно спросила я.
- Ну да, в ансамбле.
- Так ты ж в школе не пела никогда. Мы думали, что ты и не умеешь.
- И я так думала. А в училище попробовала. Оказалось, знаешь у меня какой голос шикарный!

   И Валька запела прямо на крыльце песню из своего репертуара. Моему изумлению не было предела. Голос у нее действительно был как у профессиональной певицы. Валька рассказала, что была замужем, но что-то с мужем не сложилось, и она развелась. Теперь вот приехала, чтоб оставить сына у бабушки на лето.
   Болтали мы не долго. Вальке завтра нужно было уезжать, и она ушла домой, клятвенно заверив, что уж теперь-то мы не потеряемся.

*** Однако, следующая встреча у нас состоялась довольно не скоро.  И была она не такой приятной, как первая.

   Я, как и прежде, продолжала ездить домой в отпуск. В очередной приезд мне мама поведала грустную историю.
- Вальку-то не видела? - спросила она, когда я пришла из клуба, где смотрела фильм.
- Нет. А что, она тоже приехала?
- Так ведь она уж около года тут живет. Вон, на работу устроилась. Нянечкой в детском саду…
Дак ведь не наработает долго-то, зараза.
- А что так? Она ж в Иванове вроде была.
- Да приехала она оттуда. Да не одна, а новым мужем. И с двумя детьми. Пьют, заразы, не просыхая.
   У меня от услышанного по спине пробежал холодок.
- Как пьют? Валька пьет?
- Да она еще больше Ваньки своего пьет. Он вроде и не плохой мужик, и работает в лесу – мужики хвалят, а она и сама пьет, и его спаивает. Напьются на пару, и валяются без сознания. Дети по поселку голодные ходят. Спасибо, дед с бабкой. Дак вроде еще беременная…

  Мама рассказывала, а у меня в голове никак не укладывалось: Валька, такая тихоня, такая вроде хорошая и правильная девочка… Валька стала алкоголичкой… Как? Когда? Почему произошла эта перемена в ней? Ведь должны же быть какие-то объяснения всему происходящему. Ведь не может же человек сознательно опуститься на самое дно, превратиться в отброс общества, обрекая себя и детей на муки. Или может, все-таки?

   В следующий мой приезд у Вальки уже было трое детей. Жили они в квартире по соседству с моим дядюшкой. Встреч с бывшими одноклассниками Валька теперь всячески избегала – видно капля совести где-то в глубине души еще была. А может некогда за пьянкой было. Работать она уже не работала. Деньги, которые получал муж, тут же пропивались. Дети одевались сердобольными жителями поселка, ими же и кормились, по возможности.

      Жить с ними по соседству было невыносимо. У них каждый день загулы, крики, драки.  Однажды  моя тетушка заметила, что в доме вроде бы была относительная тишина с утра. А потом начал плакать маленький ребенок. Он плакал, не переставая уже, наверное, с час, а никаких других звуков в доме не было. Плач ребенка был почему-то глухой. Как из подполья. Тетушку это встревожило. Она  оделась и пошла к другой соседке – дом был четырехквартирный.

     Решили сначала заглянуть в окно в зал. Шторки на окне не было. Несмотря на полумрак, они сумели разглядеть на полу какие-то тряпки, которые шевелились. Догадавшись, что это может быть ребенок, сердобольные соседки бросились в квартиру. Дверь оказалась не запертой. То, что предстало перед их  глазами, повергло их в   неописуемый ужас. Кругом была непролазная грязь, жалкое подобие одежды  было разбросано везде. На кухне кругом стояли бутылки, осколки битого стекла, окурки и прочий мусор  валялись по всему полу. В углу была набросана куча грязных пеленок. Смрад стоял невыносимый.

   В зале на полу валялась грязная фуфайка. Из-под нее и доносился детский плач. Женщины обе инстинктивно бросились к фуфайке. Под ней лежал семимесячный малыш, завернутый в пеленки и туго крест-накрест перевязанный каким-то поясами. Это видимо для того, чтоб не смог сам распеленаться. Фуфайка была просто кинута на него так, что он полностью оказался закрыт. Чудом оказалось то, что ребенок не задохнулся.

    Тетушка забрала ребенка к себе домой, а соседка побежала в медпункт и к участковому. Ребенок был очень голоден, и к тому же в грязных пеленках. Тетушка бросилась кормить его, распеленала его, нагрела воды, принесла тазик достала хранившиеся от своих детей детские одежки и переодела.

     Старшие дети были у бабушки.   Маленького сразу увезли в райцентр в больницу на обследование. О том, что ребенка у нее забрали, Валька узнала только на третьи сутки, когда приволоклась после очередной попойки домой.

 Потом был суд о лишении ее родительских прав и старших детей тоже отправили в детский дом.  Времени свободного у Вальки стало еще больше, забот не стало совсем, и она все глубже и глубже погружалась в то болото, которое для лягушки стало привычной средой обитания.

     Видимо, не посчастливилось ей встретить  принца со стрелой.
   
 
 7.12.2017